Чего он ждал? Что Энсон не выдержит и признается? А он тем самым добудет необходимые доказательства для присяжных? Да, выходит, он ждал именно этого. Доэни сказал:

— Вас правильно спрашивают, проф: это еще что?

С тяжелым сердцем Брейд проговорил:

— Это сделал Кэп.

— Что сделал? — накинулся на него Энсон.

— Убил Ральфа. Это сделали вы, Кэп.

— Клевета! — возмутился Энсон.

— Это правда, — сокрушенно сказал Брейд. Что предпринять, чтобы в его слова поверили? — Вы услышали спор Ральфа и Роберты. Кто, кроме вас, бродит вечерами по коридорам? Это ваша давняя привычка. Вы узнали, что Ральф подделывает результаты своих опытов.

— Ваши слова ничего не доказывают, Брейд! Но предположим, да, я узнал. Что из этого следует?

— Из этого следует, что Ральф был моим учеником, а я вашим, Кэп.

Брейд поднялся, встал напротив старого профессора и посмотрел на него в упор. На минуту они забыли обо всем — только они и их скрещенные взгляды имели значение.

— Поведение Ральфа бросало тень на меня, а это, в свою очередь бросало тень на вас. Ваша профессиональная честь оказалась под угрозой.

— Моя профессиональная честь, — звенящим голосом возразил Энсон, — здесь ни при чем. Ей ничто не может повредить.

— Я в этом не убежден. Мне кажется, вы всю жизнь судорожно цепляетесь за нее обеими руками. Вспомните, что сегодня утром рассказывал Кински. Вы любили сравнивать себя с капитаном корабля — корабля научных экспериментов. Вы капитан, ваши ученики — команда. А в открытом море капитан вправе распоряжаться жизнью своей команды. Не так ли, капитан?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Вам всегда хотелось распоряжаться жизнью ваших учеников. Может быть, вы и сами этого не сознавали, но только почему же вы так дорожили прозвищем «Кэп»? И вдруг вы узнаете, что ваш ученик, то есть аспирант вашего ученика и, следовательно, все-таки ваш ученик, совершил тягчайший из грехов. Непростительный, смертельный грех. Нарушил основную заповедь науки. И вы приговорили его к смерти. Вы были вынуждены. Если бы он остался в живых и все открылось, ваша репутация…

Внезапно подал голос Доэни, и от неожиданности все вздрогнули:

— Вы считаете, проф, что этот старичок пробрался к вашему парню в лабораторию и подстроил номер со склянками?

— У него есть специальный ключ, — сказал Брейд.

— А откуда он знал, как ваш паренек надумал проводить опыт? Что ж, он регулярно лазил к нему и рылся в его записях?

— В этом не было необходимости. Энсон постоянно бывал в моей лаборатории. Заходил, например, в пятницу, когда я вернулся с лекции. Я застал его здесь и сегодня утром. Да он только что вошел сюда на ваших глазах. А копии записей Ральфа, со всеми его подтасовками, хранятся у меня. Ральф подробнейшим образом вел описания своих опытов, в них есть упоминание и о заготовленных заранее колбах. Кэп прекрасно знал, как ему поступить. Его собственная тщательность помогла ему использовать во зло тщательность Ральфа.

— Ваши обвинения не имеют под собой никакой основы, — заявил Энсон, — я не намерен отвечать вам.

Брейд исступленно продолжал:

— А когда вы узнали, что работу Ральфа собираюсь продолжать я, — он на секунду остановился передохнуть, вынул платок и обтер лоб, — вы пытались отговорить меня. Помните, в Зоологическом саду, в субботу? Вы надеялись заинтересовать меня сравнительной биохимией. Но у вас ничего не вышло, тогда вы приговорили к смерти и меня. Я мог опозорить вас, вот вы и решили…

Широкое лицо Доэни стало вдруг озабоченным, он встал.

— Спокойней, спокойней, профессор, — воззвал он к Брейду. — Не все разом. Закончим про вашего паренька.

Брейд еще раз провел платком по лицу.

— Хорошо, — сказал он, — закончим про паренька. Я приведу вам один факт, который доказывает, что я прав. Этот человек, — он снова указал на Энсона, но палец его дрожал, — раб времени. Все мы, педагоги, зависим от времени, но он больше всех. Он не признает даже минутных опозданий. Вот и сегодня он явился сюда ровно в пять.

— Я заметил, — сказал Доэни.

— Мы все стараемся под него подладиться. Если надо с ним встретиться, никто не посмеет хоть на секунду опоздать. Он к этому привык и не прощает неточности. Но вот в прошлый четверг мы договорились встретиться в пять часов, а я не смог прийти, потому что обнаружил убитого Ральфа. Мне пришлось остаться в университете. Скажите, Кэп, откуда же вы узнали, что именно в этот день я задержусь? Ведь я всегда приходил к вам минута в минуту. Разве я когда-нибудь заставлял вас ждать? Почему же вы решили, что в этот раз я буду неточен?

— Не понимаю вас, — презрительно сказал Энсон.

— В прошлый четверг, — продолжал Брейд, — ровно в пять бы подошли к моему дому и встретили на улице мою дочь. В этот день вы не были в университете. Никто не мог вам сообщить о смерти Ральфа. И все же вы вручили Джинни свою рукопись и сказали: «Отдай отцу это, когда он придет домой». Откуда вы знали, что меня нет дома?

— Но вас же не было, — сказал Энсон, — вы же не станете этого отрицать?

— Конечно, но вы-то откуда это знали? Ведь вы не спросили Джинни, дома ли я. Вы не входили в дом. Просто отдали Джинни рукопись и сказали: «Отдай это отцу, когда он придет домой». Когда! Вам было отлично известно, что меня нет дома. Вы знали, что я в лаборатории, дежурю наедине со смертью. Откуда вы знали это Кэп? Откуда?

— Пожалуйста, не кричите, — попросил Энсон.

— Вы сами подстроили мне эту встречу со смертью. Вы знали, что Ральф мертв, — ведь вы же сами подменили колбу, предназначенную на четверг. Вы знали, что я обнаружу его мертвым, когда зайду попрощаться с ним перед уходом. Сомнения, зайду ли я, у вас быть не могло — ведь обычай прощаться с учениками перед уходом я перенял у вас. Но даже зная все это, вы не могли изменить своей привычке не пропускать назначенных встреч и пришли передать мне рукопись.

— Совершеннейшая нелепость, — заявил Энсон, — ваша дочь сказала мне, что вас нет дома.

— Вы ее не спрашивали.

— Спросил.

— Нет, Кэп. Она тогда сразу сказала, что вы просили передать мне рукопись, когда я вернусь. Сегодня я вспомнил об этом и решил, что она, может быть, передала мне не весь разговор. Я позвонил ей в школу, заставил повторить все слово в слово. Переспрашивал десять раз. Вы не поинтересовались, дома ли я. Вы знали, что меня нет.

Энсон повернулся к Доэни:

— Я полагаю, поверят все же мне, а не ребенку. Девочка просто не помнит. И не удивительно — как можно помнить случайный разговор, имевший место четыре дня тому назад?

Доэни сказал:

— Профессор Брейд, этот профессор дело говорит. Присяжные вам не поверят.

— Но я разработал вам всю схему, — ответил Брейд, — и повод, и обстоятельства. И последовательность событий. Все сходится.

— Сходиться-то сходится, — согласился Доэни, — только мало ли что может сойтись. Я вам могу сочинить такую историю, что выйдет, будто убийца вы, или эта молодая леди, или еще кто-нибудь. Ведь и у вас в химии небось так же? Разве нельзя под один опыт подвести самые разные теории?

— Можно, — безразлично ответил Брейд.

— Но вам же нужно выбрать такую, какую вы сумеете доказать не одним опытом, а многими! Сесть да придумать логическую версию нетрудно. Только вы увидите, что из нее сделает защитник обвиняемого.

Брейд опустил голову. Он сделал все, что мог, и не доказал ничего.

Доэни продолжал:

— Конечно, я могу задержать профессора Энсона, начать дознание. Но ведь неудобно получится, если он невиновен? Он человек известный, на хорошем счету. Чтобы его задержать, мне одной логики мало. Мне надо улики посолидней, вроде вот этой штуки. — Он стукнул кулаком по баллону, так что тот гулко загудел. — Такие улики, чтоб держались крепко, как их ни верти. — Он схватился за вентиль, и Энсон в ужасе вскочил, яростно замахнувшись тростью:

— Прочь руки, идиот!

Трость его просвистела в воздухе.

Метнувшись, Доэни перехватил трость и притянул старика к себе.