Они заказали завтрак, и теперь Роберта сидела, кроша свою булочку и пристально глядя на четыре шеренги бегущих машин. Она прошептала:

— Да.

— Мне казалось, что вы… — он не мог найти слов, — дружили с Ральфом.

Роберта взглянула на него, и глаза ее внезапно наполнились слезами.

— Мы должны были пожениться, как только он получит степень.

Официантка подала телячью отбивную в сухарях для Брейда, салат с яйцом для Роберты, кофе и маленькие молочники со сливками. Возникла спасительная пауза, и за это время Брейд смог прийти в себя.

— Простите, — сказал он, — я понятия не имел, что дела обстоят таким образом. Если бы я знал, я бы не стал вызывать вас сюда.

— Неважно. Так, наверное, даже лучше. Оставаться дома было бы куда тяжелей. — Она явно старалась взять себя в руки. Собрав все силы, она твердо посмотрела ему в глаза: — Вы хотите поговорить о Ральфе?

Брейд не сразу нашелся, что ответить.

— Не хочу, чтобы это прозвучало кощунством, но встает вопрос, как быть с его исследованиями. Однако при таких обстоятельствах…

Она нахмурилась:

— Вы собираетесь продолжить его работу?

— Знаете, пожалуй, не стоит обсуждать это сейчас. Подождем.

«Какая глупость, — с тоской думал он, — вытащил из дому девушку, у которой только вчера умер жених, и пристаю с вопросами. Но откуда же я мог знать?»

Роберта внимательно наблюдала за ним.

— По-моему, вы не любили его, — заметила она.

Брейд вздрогнул. Неужели она прочла это по его озабоченному лицу?

— Вы ошибаетесь, — возразил он, — я очень ценил Ральфа.

— Спасибо вам за ваши слова, но думаю, что это не так. Я знаю, его любили очень немногие, и я понимаю почему.

Она снова принялась крошить булочку и, едва попробовав салат, отодвинула тарелку.

— Он был странный человек, колючий, ершистый. Чтобы преодолеть его настороженность, требовалось время, зато потом вы понимали, какой он хороший. Добрый. Преданный. — Она помолчала. — Вчерашний вечер я провела с его матерью. Несчастная женщина! Господи! Ну как это могло случиться? Поверить не могу, что он допустил такую нелепую ошибку!

Брейд быстро спросил:

— У него есть еще родственники, кроме матери?

— Нет. — С минуту она смотрела на него. — Вы ничего не знаете о Ральфе, не правда ли, профессор Брейд? О том, как он жил?

— Боюсь, что нет, Роберта. Теперь я понимаю, надо быть ближе к своим студентам, больше интересоваться их жизнью. Но вам неприятен этот разговор!

— А мне только и осталось — говорить о нем, — ответила Роберта.

Опустив голову, она принялась разглядывать свою тарелку, и пряди ее прямых волос упали на лоб.

— Он ведь не американец, вы знаете?

— Да? (Это-то Брейд знал.)

— Он и его мать единственные остались в живых после… чего-то ужасного. Он никогда не рассказывал подробностей, да ведь это и неважно, правда? Его отца застрелили, старшую сестру тоже убили — не знаю как… Он боялся всего на свете. Вы знаете, жить в Америке тоже оказалось не так-то легко. Чужая страна, чужой язык. Я думаю, он был слишком напуган, чтобы доверять кому-нибудь по-настоящему или хотя бы допускать, что у кого-то могут быть добрые намерения. Настороженность у него стала привычкой. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Я думаю, да, Роберта.

— Получился какой-то порочный круг. Он не мог избавиться от своей подозрительности, не мог довериться людям, и они злились на него, становились жестокими. А это понуждало его к нелепым поступкам. Ему было трудно работать вместе с другими аспирантами. Ему вечно казалось, что у него все отнимают: сначала отняли семью, потом — детство. Если кто-то брал мензурку, которую он вымыл, он приходил в бешенство и лез в драку. Глупо, но мог ли он рассуждать после всего, что пережил? А профессор Ранке разве попытался понять? Он его вышвырнул и все. Для Ральфа это было еще одним поражением. Он еще больше ушел в себя.

— И начал ненавидеть меня тоже, не так ли, Роберта?

Она насторожилась.

— Кто это наговорил вам? — спросила она резко.

— Я просто подумал.

— Это Джин Мэкрис вам сказала, ведь так?

— Почему вы решили? — Брейду стало не по себе.

У Роберты расширились ноздри, она сжала губы.

Потом глубоко вздохнула:

— Теперь уже все равно, и я могу рассказать вам. Ральф несколько раз приглашал ее куда-то до того… до того, как мы подружились. Ничего между ними не было, просто случайные встречи, но эта дуреха отнеслась к ним серьезнее, чем следовало. Она бегала за ним и преследовала его, даже когда все кончилось. Она мечтала отомстить. Вчера вечером она мне позвонила. Она была счастлива, что он умер и что она может сообщить мне об этом. — Роберта с трудом сдерживала негодование.

Брейд беспокойно задвигался. Если смерть Ральфа к чему-то и привела, то только к тому, что всколыхнула всю грязь со дна их тихого университетского ручейка, и теперь он мало отличался от других бурных притоков мрачной реки жизни.

Он спросил:

— Значит, по-вашему, у Ральфа не было причин ненавидеть меня?

— Никаких. Я ни разу не слышала от него, что он вас ненавидит. Конечно, сначала…

— Да?

— Он был очень неуверен насчет своих исследований. Профессор Ранке прогнал его, и он счел это поражением. У него появилось ощущение неполноценности, растерянности, так что, возможно, он поделился своими опасениями насчет вас с Джин Мэкрис, когда они еще встречались. Я думаю, так оно и было, потому что однажды она позвонила ему, уже когда между ними все кончилось, и намекнула, что может наделать ему неприятностей, если сообщит вам, как он к вам относится. Ральф сказал мне об этом. Он был ужасно огорчен. Но она дождалась, когда он умрет… Даже мертвого не может оставить в покое!

Она всхлипнула и начала тихо плакать.

Брейд отодвинул остатки отбивной, выпил кофе и попросил счет.

— Выпейте лучше кофе, — попробовал он ее утешить, — и не расстраивайтесь из-за его отношений со мной. Мы с ним прекрасно уживались, а если он меня и недолюбливал, то вы объяснили мне, почему, и я все понял. — Ему очень хотелось похлопать ее по руке, но он удержался.

Она стала прихлебывать кофе, и к ним подошла официантка со счетом. В машине, отвозя Роберту обратно в город, Брейд спросил:

— А Ральф купил вам обручальное кольцо?

Она смотрела прямо перед собой, вглядываясь в дорогу с мучительной сосредоточенностью, но, очевидно, не видела ничего.

— Нет, он не мог себе этого позволить. Его мать работала, чтобы платить за его ученье. Знаете, она как и многие в Европе считала, что стоит пойти на любые жертвы, лишь бы ее сын стал ученым. И что ей теперь оставалось?

— А день свадьбы назначили?

— Решили ждать, пока он получит степень. Других сроков не намечали.

— Скажите, мать знала, что вы собираетесь пожениться?

— Она знала, что мы встречаемся. По-моему, я ей нравлюсь. Впрочем, не думаю, что он говорил ей о своих планах. Мне кажется, что она этого бы не одобрила. Наверное, она считала, что, окончив аспирантуру, он мог бы сделать партию получше. Знаете, у европейских матерей несколько преувеличенное представление о ценности ученой степени на матримониальном рынке.

Они въехали в ворота университета.

Брейд все-таки заглянул в лабораторию, но очень ненадолго. Все было спокойно. Даже Джералд Корвин — студент, вечно попадающий в какие-то неприятности, — по-видимому, нигде не нашел стекла, о которое можно было бы порезаться.

Затем Брейд некоторое время пробыл в деканате, просматривая характеристики Ральфа Нейфилда. Ему было неловко под взглядом Джин Мэкрис, и он почувствовал, что начинает спешить, просматривая картотеку. Ничего важного найти не удалось. С тяжелым сердцем он вернулся к себе в кабинет и сел за составление тезисов лекций по технике безопасности. Он писал, а мысли его были далеко, и он задумался, уставившись в пространство, крепко зажав в руке шариковую ручку.

Итак, на редкость малопривлекательный Ральф пришелся по душе сразу двум девицам, да так, что вот какие страсти разбушевались. Странно!