— Я к ней вчера зашел, нужно было сообщить. Скверная особенность нашей работы. Чувствовала она себя из рук вон плохо: она уже знала.

— Вот как?

— С ней была девушка, тоже ваша аспирантка.

— Роберта Гудхью? (Она сказала ему, что была у матери Ральфа, но ни словом не обмолвилась о Доэни!)

— Ага. Она-то и сообщила. Я спросил, откуда она узнала. Говорит, ей позвонил кто-то из университета.

— Секретарша из канцелярии. А той сказал я. И она решила, что должна сообщить Роберте. Знаете, Роберта, м-м… была в дружбе с этим молодым человеком.

— Бедняга. — Доэни кивнул головой, но не двинулся с места, чтобы дать Брейду дорогу. — Это ваш кабинет, проф?

— Да.

— Здорово. Стол у вас что надо. Мне бы такой в мою берлогу на нижнем этаже. Вы что, любитель все делать своими руками?

— Боюсь, что нет.

— А я слышал, что теперь профессора и всякие шишки очень этим увлекаются. Знаете, мастерят себе сами мебель, а не то выезжают за город, живут в палатках и все такое.

Брейд кивнул, стараясь не выказать нетерпения.

— Я вас не задерживаю? — спросил Доэни. — Вы что, уже уходите в это время?

— Вообще-то у меня нет определенных часов. Бывает, я остаюсь до полуночи, а иногда ухожу в полдень. Все зависит от расписания, да и от настроения тоже.

— Вот это да! — сказал сыщик с искренним восхищением. — Вот это работа, я понимаю! А вчера вы сильно задержались?

— Да нет, по правде сказать, нет. Я уже собирался уходить и тут как раз обнаружил… м-м… обнаружил тело.

— А сегодня, выходит, я вас задерживаю, а ведь и не думал. — И наконец не спеша отошел от двери.

— Неважно, — сухо сказал Брейд.

Он вышел за Доэни в коридор и запер за собой дверь. Ключ Нейфилда он пока присоединил к связке своих ключей.

Доэни наблюдал за ним.

— Это у вас в связке специальный ключ? Да?

Брейд почувствовал раздражение. Он поспешно спрятал ключи.

— Мне необходимо попадать в здание в любое время.

— Ясно! Подходит ко всем лабораториям?

— К тем, где нет особого замка. Но, по-моему, у многих на факультете есть такие ключи.

— Ясно! — Доэни кивнул, жуя резинку.

В машине, по дороге домой, Брейд вел безрезультатный спор с самим собой. Итак, сыщик появился снова. Повод у него, правда, вполне убедительный. Брейд сам просил его вернуть ключ. И вопросы он задавал вполне безобидные, не проявлял ни враждебности, ни подозрительности. Да и с чего бы?

И все же! Зачем, например, он спросил, когда Брейд ушел вчера? Откуда такой интерес к специальному ключу? И как это он так быстро его углядел? Присматривался, что ли?

Если учесть все обстоятельства, обед прошел на удивление гладко.

Спокойствие сохранялось и за десертом и не нарушилось даже тогда, когда Дорис, как обычно, предложила Джинни провести остаток вечера наверху, приготовить уроки, чтобы не оставлять их на выходной день, принять ванну и лечь спать.

— И учти, Вирджиния, чтобы после девяти я телевизора не слышала.

Джинни, блестя черными глазами, перегнулась через перила:

— Эй, па, не забудь, завтра мы идем в зоопарк!

— Не смей говорить отцу «эй», — сказала Дорис. — Еще посмотрим, как ты будешь вести себя сегодня. Попробуй что-нибудь выкинуть и никуда не пойдешь.

— Вот еще! Ничего я не выкину. Мы пойдем, правда, папочка?

И Брейду ничего не оставалось, как согласиться.

— Если не будет дождя, — добавил он.

— А на самом-то деле, Дорис, я не уверен, что смогу пойти, — сказал он немного погодя.

— Что? — переспросила Дорис из кухни, откуда раздавался чавкающий плеск посудомоечной машины.

Она вышла в гостиную.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что не знаю, смогу ли завтра пойти в зоопарк.

— Почему?

— Ко мне придет Кэп Энсон.

Дорис нахмурилась и сняла передник.

— Как же так получилось?

— Очень просто. Он сказал, что зайдет, и я не смог сказать ему «нет».

— Почему, интересно? Это не так уж трудно выговорить.

— А я не смог. Это ведь Кэп Энсон. Ты сама знаешь, какой он.

— Знаю. Но не разделяю твоих симпатий. Книга его, а не твоя. Почему ты должен потеть над ней?

— Потому что, когда он ее закончит, это будет хорошая книга, очень важная. И я даже немного горжусь, что могу помочь.

— Ну хорошо, но ведь он может прийти в другое время.

— Я уже дважды его подводил, Дорис.

— Дважды?

— Сначала вчера вечером. Мы договорились встретиться в пять, — ты ведь знаешь, что он не терпит никакой неточности. А я не пришел.

Дорис пожала плечами и принялась рассматривать программу телепередач.

— Вряд ли это была для него трагедия! Он оставил бумаги Вирджинии.

— Я знаю, но он был страшно разочарован и, конечно, уязвлен. Необязательность он расценивает как личное оскорбление.

— По моему, он выглядел вполне нормально. — На Дорис слова Брейда не произвели впечатления. — Я видела через дверь, как он отдавал Джинни конверт, он вовсе не казался расстроенным.

— Все равно, он был разочарован, заметно это было или нет. И сегодня он пришел ко мне в кабинет ровно в десять, прямо после лекции, а я все еще не прочел его рукопись. Вот тут он уж был совсем раздосадован!

— А тебе не кажется, что довольно странно с его стороны ожидать, будто жизнь пойдет своим чередом, как ни в чем не бывало, когда твой аспирант только что погиб по нелепой случайности? — Она сделала легкое ударение на последних словах.

— Конечно, это странно. Но он старик, и для него вся жизнь в химии. То, что случилось с Ральфом, его нисколько не трогает, поэтому, когда он заявил мне, что утром зайдет ко мне домой, я не смог отказаться.

— И все же тебе придется пойти с Вирджинией. Она ждала этого всю неделю. И не вздумай сказать, что с ней могу пойти я. У меня гора стирки, я и так уже давно ее откладываю.

— Вот что, — сказал Брейд, — я позвоню вечером Кэпу и предложу прийти в девять. Все равно раньше одиннадцати я Джинни не поведу.

Дорис ничего не ответила. Она включила телевизор и, взяв вязанье, устремила хмурый взгляд на экран. Но спицы не двигались. Брейд был уверен, что она и экрана не видит.

Наконец, по-видимому, сердясь на себя, что не может оставить эту тему, она спросила:

— Есть что-нибудь новое про Ральфа?

Брейд поднял глаза от рукописи Кэпа Энсона. (Он спустился бы вниз к себе в кабинет, если бы, честно говоря, не нуждался так сильно в обществе, пусть даже недовольной Дорис.)

— Сегодня ко мне приходил полицейский, — ответил он.

Она быстро взглянула на него, красивые глаза ее широко раскрылись:

— Что?

— Он просто принес мне ключ от лаборатории. Ключ Ральфа. Но меня встревожило, как он все осматривал.

— Он что-нибудь сказал?

— Если ты имеешь в виду, сказал ли он что-нибудь про убийство, то нет.

— Вот видишь! Не пора ли и тебе забыть об этом?

— Даже если это действительно убийство?

— Но ведь все уже кончено. Умер довольно неприятный молодой человек. Его не вернешь.

— Ничего не кончено. Есть девушка, которая, по-видимому, любила его и собиралась выйти за него замуж. Осталась мать, которая, как я понимаю, пережила за свою жизнь не одну трагедию и которой пришлось приложить немало сил, чтобы он получил образование. Так что ничего не кончено.

— Им не будет лучше, если у тебя начнутся неприятности.

— Они уже начались. Я весь день только и думаю, как бы из них выкарабкаться.

— Никто не подозревает, что это убийство, кроме тебя.

— Но долго ли так будет? Одна особа сегодня уже выражала недоумение, как это Ральф ухитрился перепутать цианид с ацетатом. Сейчас она убита горем, но постепенно успокоится и задумается об этом всерьез. Могут задуматься и другие наши химики. Кто-нибудь наверняка обратится в полицию. Ты хочешь, чтобы над нами висел дамоклов меч?

— Кто это — «она»? О ком ты говоришь?

— О Роберте Гудхью. Она собиралась за Ральфа замуж.

Дорис сейчас же отозвалась, инстинктивно хватаясь за малейшую возможность: