– Ничто… не может… спасти Меркурия, – возразила девушка. – Так что… бессмысленно… даже говорить… об этом.

Роттингем сел на соседнее поваленное дерево. Он выглядел весьма элегантно в белых бриджах, сюртуке и цилиндре, щегольски сидящем на его темных волосах.

– Я правильно понял, что вас хотят лишить лошади? – спросил он. – Это не праздное любопытство, я действительно хочу вам помочь.

– Я сказала вам… никто… не может… помочь мне, – ответила девушка, шмыгая носом. Ее голос звучал беззащитно, совсем по-детски, и предательски дрожал, как будто она вот-вот не на шутку разрыдается.

– Но почему?

– Он… его… продают… в субботу, – ответила она. – Мне нет дела… до других вещей… дома… мебели… но Меркурий… он не поймет.

– Верно, он не поймет, – задумчиво согласился Роттингем.

– Он всегда был со мной… с тех пор… как был жеребенком, – призналась незнакомка. – Я ухаживала за ним… кормила его, чистила. На нем… никогда… никто… еще не ездил, кроме меня. Что, если… кто-то будет… жестоко обращаться с ним?

Ее голос был полон искренней боли, и Роттингем был тронут до глубины души переживаниями юной особы.

– Я не могу поверить, что кто-то станет жестоко обращаться с таким прекрасным животным, – сказал граф.

Незнакомка отняла ладони от лица и посмотрела на своего скакуна. Граф отметил про себя ее очаровательный прямой носик и дрожащие губы. Увы, девушка тотчас же отвернулась, как будто не желая, чтобы он разглядел ее лицо.

– Вы все равно… ничего не сможете… сделать, – пролепетала она. – Прошу вас, уходите. Вы вторглись в чужие владения.

– Эта земля принадлежит вам? – удивился граф.

– Нет, но мне разрешают ездить здесь верхом, – последовал ответ. – А у вас такого разрешения нет. Так что, пожалуйста, возвращайтесь в деревню, сверните налево и сразу ее увидите.

Незнакомка сопроводила свои слова жестом, указав ему, в какой стороне находится деревня.

– Деревня Уитли? – уточнил Роттингем.

– Да, верно. Вы, должно быть, заблудились.

– И все-таки я бы хотел помочь вам.

– Я же сказала вам, – с легким раздражением ответила девушка. – Меркурия собираются продать в уплату долга… долга чести. Карточные долги, знаете ли. Есть и другие долги, которые необходимо оплатить, иначе… Она не договорила.

– Иначе?..

– Иначе моего отца отправят в тюрьму!

Ее голос упал до шепота, казалось, будто она говорит сама с собой.

– Но что же будет с вами? – настойчиво поинтересовался граф. – Когда продадут ваш дом и вашего красавца Меркурия, что будет с вами? Куда вы пойдете?

– Не имею представления, – бесхитростно призналась его собеседница. – Но это… это не важно, что станется со мной, когда… когда у меня не будет моего Меркурия! – Она горестно вздохнула, а затем, явно пытаясь взять себя в руки, сказала: – Мне не следует докучать вам, сэр, моими заботами. Я с вами не знакома, и мои заботы никому не интересны, кроме меня самой. Вы не способны понять, что я… чувствую.

– Как знать, вдруг вы ошибаетесь, – возразил ей Роттингем. – Много лет назад, когда я был маленьким мальчиком, у меня была собака. Мне подарили ее еще щенком, и я сам ее вырастил. Собаку звали Джуди, и я любил ее больше всего на свете. – Немного помолчав, он продолжил свой рассказ: – Джуди всегда бегала за мной следом, даже спала на моей кровати. Когда я учил уроки, она сидела у моих ног, если я отправлялся на верховую прогулку, то она всегда сопровождала моего пони.

Граф вновь сделал паузу.

Юная незнакомка внимательно слушала его и даже подняла голову. Теперь он мог видеть, какое у нее красивое точеное лицо. Девушка смотрела на свою лошадь, и граф отметил про себя, что у нее прекрасная белая кожа и огромные глаза с длинными пышными ресницами, в которых застыли слезы.

А еще она была очень бледна. Графу она напомнила бесплотную стремительную тень – этакое призрачное, бестелесное создание, призрак, пришедший откуда-то из чащи леса, дух, являющийся частью земли, гор, деревьев и зеленой листвы.

– Как вдруг, – продолжил он свой рассказ, – однажды вечером я узнал, что на следующее утро мне предстоит уехать в Лондон. О Джуди никто не упоминал, и я решил, что конечно же смогу взять ее с собой. Мы никогда не расставались, и я не мог представить себе жизни без нее. Лишь когда меня подвели к ожидавшей возле дома карете, мне сказали, что Джуди со мной не поедет.

– Как это жестоко! – воскликнула незнакомка.

– Мне даже не дали толком попрощаться с ней, – продолжил Роттингем. – Меня буквально оторвали от нее. Когда я обнял мою Джуди, мое детское сердце разрывалось от страха: что будет с ней, когда я уеду?

– И что же случилось… с ней? – полюбопытствовала девушка.

– Не знаю, не знаю, – глухо пробормотал граф.

– Вы хотите сказать, что больше никогда ее не видели?

– Я не только больше ее не видел, но никогда больше не слышал о ней, – ответил он.

– Ужас! Как жестоко с вами обошлись! Кошмар! – воскликнула девушка и после короткой паузы добавила: – Тогда вам… понятны мои чувства… к Меркурию.

– Да, понятны, – подтвердил Роттингем.

Повисла новая пауза, первой ее нарушила незнакомка.

– Я даже не знаю, что хуже: представлять себе ужасные вещи, не спать ночами, думая о том, как там бедная Джуди, или же точно знать, что с Меркурием жестоко обращаются, что его бьют, может, даже заставляют возить почтовые дилижансы с тяжелой поклажей?

– Вы напрасно мучаете себя! – успокоил граф. – Скорее всего, его купит какой-нибудь достойный джентльмен. На вашем коне будет кататься добрая леди. Возможно, он попадет в конюшню к кому-то, кто хорошо разбирается в лошадях.

– Но как… я могу быть в этом уверена? – произнесла девушка сдавленным шепотом.

– Знаете, если вы будете ожидать худшего, то это не поможет ни вам, ни Меркурию, – сказал граф. – Это слабость, если не сказать больше – трусость.

Его собеседница ответила не сразу.

– Пожалуй,… вы правы. Я поступила неправильно, когда пала духом и думала только о себе.

Маме наверняка было бы за меня стыдно.

– А как вас зовут? – поинтересовался Роттингем.

– Сиринга, – ответила девушка почти равнодушно, как будто не задумываясь над его вопросом. – Мой отец – сэр Хью Мелтон, и мы живем в деревне, в барском доме. – Она вновь умолкла, как будто о чем-то задумалась, потом неожиданно поднялась на ноги. – Знаете, я хочу вам кое-что показать. Вы помогли мне понять, как глупо я себя вела. Мне не следовало плакать. Мне нужно было молиться за Меркурия… или не стоит?

– Вы думаете, это поможет? – спросил граф. – Я знаю, что поможет, – ответила Сиринга.

Она по-прежнему смотрела не на него, а в сторону. Пройдя через поляну, она подошла к ее левому краю.

– Оставайся на месте, Меркурий! – услышал граф, когда она прошла мимо него, а в следующий миг он увидел, что девушка решительным шагом направилась в лес. Удивленный, он последовал за ней.

Расстояние оказалось небольшим. Вскоре деревья расступились, и он понял, что они стоят на краю обрыва. Простиравшееся внизу пространство зеленых лесов и лугов уходило далеко-далеко, к самому горизонту.

Роттингем вспомнил, что знает это место. В детстве конюх приводил его сюда, когда они совершали верховые прогулки.

– Отсюда, – заговорила Сиринга, – вам виден безлюдный мир, где нет ни дорог, ни человеческого жилья. Вообще-то они конечно же есть, да только не видны. Мама мне рассказывала, что вид, который отсюда открывается, похож на нашу жизнь, он уходит в вечность, и мы лишь выбираем в ней свой путь.

Произнеся эти слова, девушка села на плоский камень на краю отвесного утеса. Лишенный всякой растительности, он резко обрывался вниз.

Граф застыл рядом с ней, устремив взгляд вдаль. Он прекрасно понимал, что она имела в виду, и в душе был полностью согласен с ней. Это действительно безлюдный мир.

Мир деревьев, на которых распускаются почки, мир первозданной красоты, сливающийся на горизонте с туманной синевой неба.