И совершенно справедливо, что такие дезертиры — не от боязни, а от слияния объявленной революционной властью «свободы» с кардинальной переменой в жизни людей. Впереди отчетливо встал мираж аграрного переворота и окончания никому не нужной войны. В. П. Булдаков пишет: «В любом случае дезертирство и в 1917 году не приобрело ни осознанного антивоенного или пацифистского характера, ни явственного отпечатка трусости. Люди в массе своей тянулись к „воле“ — пусть ценой возможного наказания…»[348]

Следует сказать, что революционная власть жаждала продолжать войну. Слишком велики были обязательства деятелей оппозиции и Государственной думы перед союзниками, оказавшими им моральную и материальную поддержку во имя государственного переворота, чтобы вывести Россию из войны. Да и вообще, чересчур многие надежды буржуазии и социалистов были связаны именно с войной и союзниками по Антанте. Поэтому Временное правительство с первых же минут своего существования пыталось упорядочить деятельность по укреплению обороноспособности государства и мощи Вооруженных сил.

В ряду прочих многочисленных мер и мероприятий своя доля легла и в отношение к процессу уклонения солдат от воинской обязанности. Опираясь на привычную демагогию, власти объявили, что в массовом дезертирстве (а буржуа давали сведения о числе дезертиров в десять раз большие, нежели то было на самом деле) прежде всего повинны действия старой власти. Поэтому ставка была сделана на моральный фактор. 6 марта Временное правительство выпустило постановление об общей политической амнистии. Десятки тысяч бывших заключенных выпускались на свободу, так как в глубинке часто не разбирали уголовников и политических преступников.

В том числе свободу получали и дезертиры. Правда, на определенных условиях. Постановление правительства от 14 марта выносило помилование по преступлениям, предусмотренным военным и военно-морским законодательством. Согласно заверениям властей, погашалась ответственность военнослужащих (как правило — бывших) за:

— кражу, порчу и расхищение казенного имущества;

— уклонение от службы;

— дезертирство (при условии добровольной явки до 1 мая);

— нарушение воинского чинопочитания и принципов подчинения;

— освобождение из разряда штрафных;

— смягчение наказаний за тяжкие преступления.[349] Следует заметить, что громадную роль в амнистировании заключенных военнослужащих сыграли Советы. Армейские массы сознавали, что Советы солдатских депутатов, вероятнее всего, станут на их сторону, если будут выполнены определенные требования, которые способствовали бы погашению собственно самого проступка. Поэтому соглашение между Временным правительством и Петроградским Советом в отношении солдатских масс явилось делом обыденным. А если вспомнить историю Приказа № 1, то очевидно, что Совет зачастую играл первую скрипку в стихийно сложившейся системе двоевластия русской системы управления в 1917 году.

Реакция на постановления властей стала незамедлительной. Казалось, уклонисты только и ждали данного документа, чтобы вернуть себе статус, если можно так выразиться, верноподданного гражданина. Например, письмо от 14 марта 1917 года в Петроградский Совет гласило: «Господину Председателю Совета солдатских и рабочих депутатов. Мы, группа дезертиров города Петрограда, просим вас сделать внеочередной доклад в Совет солдатских и рабочих депутатов, по поводу нашего положения. Находясь на военной службе и видя несправедливость старого правительства, мы бежали из рядов армии с тем, чтобы умереть здесь за свободу народа, а не подчиняться старому режиму. Теперь, когда старый режим пал, настала народная свобода, мы готовы служить Временному правительству и Совету солдатских и рабочих депутатов, но в настоящее время о нас совсем забыли, и мы не знаем, куда обратиться, чтобы служить на пользу свободной России».[350]

Это письмо говорит о многом. Во-первых, вся вина за дезертирство возлагается на царский режим, якобы «несправедливый» по отношению к солдатским массам. Во-вторых, тяга к «воле» была реализована, и настали суровые будни, заключавшиеся в том, что беглецы все равно подлежали репрессалиям со стороны военного законодательства. Объявление своеобразной амнистии давало дезертирам шанс вернуться в состав законопослушного населения. Если помнить, что основная масса дезертиров бежала из Вооруженных сил не под влиянием антивоенных настроений, а скорее, в связи с невыносимыми тяготами военного времени для крестьянина, как о том пишет А. Б. Асташов, то ясно, что многие из них согласились бы вернуться в войска.

В-третьих, легализация и натурализация дезертира все равно первоначально проходили бы в тылу; фронт был не только пока еще далек, но и неочевиден. Ведь и послушно сидевшие в казармах солдаты тыловых гарнизонов отказывались от отправки на передовую. Статус же дезертира не позволял участвовать в переделе земли, так как 1-й Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов поддержал ранее обозначившуюся тенденцию крестьянских организаций на местах, установив, что дезертиры лишаются прирезки к земельному наделу.

Взять даже самих авторов письма — петроградские дезертиры с высочайшей долей вероятности были бы отправлены в состав частей Петроградского гарнизона, а тому за активное участие в Февральской революции власть гарантировала невывод в состав Действующей армии. Так чем же особенно рисковали эти дезертиры? И действительно, в 1917 году, согласно распоряжениям Верховного командования, из беглых солдат-дезертиров, добровольно являющихся и (или) задерживаемых в военных округах, на месте формировались маршевые роты, которые отправлялись в тыловые этапы фронтов.[351]

Сколько проходило времени между формированием маршевой роты и ее отправкой на фронт? Была ли разница в юридическом статусе добровольно явившегося дезертира и дезертира пойманного? И тот, и другой равно отправлялись в окопы. Так надо ли было вообще торопиться с явкой о повинной?

Начало «черного передела» в русской деревне потребовало присутствия домохозяев дома. Фактор аграрной революции накладывался на продовольственные затруднения, что побуждало Временное правительство не только порой закрывать глаза на более-менее «законное» уклонение от окопов, но и принимать меры, которые были немыслимы при царском режиме. Пример — образование рабочих сельскохозяйственных команд из солдат тыловых гарнизонов, роспуск части таких солдат по домам, демобилизация солдат старших сроков службы (40–43 года включительно) — все это было проведено при Временном правительстве. Таким образом, в 1917 году солдаты часто пытались уклоняться от несения службы и сравнительно законными путями. Так, 19 мая начальник гарнизона Костромы докладывал в штаб Московского военного округа, что «…солдаты, рассчитывая на послабления {медицинской комиссии}… усиленно заявляли о болезнях, требуя, чтобы их уволили если не вовсе от службы, то в продолжительный отпуск. Причина тому главным образом, в желании поддержать сельское хозяйство».[352]

Обратим внимание — хотя бы и в «продолжительный отпуск». Фронт стал представляться второстепенным делом по сравнению с тем, что происходило в деревне. Солдаты старались получить возможность уладить все домашние дела, прежде чем снова попасть в Действующую армию. Присутствие фронтовиков на селе подразумевало не просто захват частновладельческой земли, но и силовое отстаивание этого захвата от властей. Результат прост: «Дезертирство с фронта является типично крестьянской формой пассивной борьбы против непосильной войны… появление массы дезертиров в деревнях России меняло политическую атмосферу на селе и объективно превращало многих солдат, покинувших фронт, в активный фактор аграрного брожения».[353]