Прежде всего требовалось разобраться с наиболее годной для окопов категорией ранее освобожденного от призывов населения. Это относится к 114 000 русских, в свое время заселивших окраины государства. В качестве причин освобождения от службы этих категорий русского населения назывались:

«1) Необходимость поощрить заселение наших азиатских окраин русскими людьми;

2) трудность производства призыва в некоторых, весьма отдаленных местностях, малодоступных, редко населенных и с суровым климатом;

3) существующая ранее в широких размерах ссылка в Сибирь на поселение, при которой некоторые местности были почти сплошь заселены ссыльными, отбывавшими наказание, то есть элементом, совершенно нежелательным для комплектования войск».

Затем в записке Главного штаба разъяснялась позиция военного ведомства в отношении всех прочих людей. Освобождение от службы соответствующих категорий инородческого населения объяснялось:

«а) Причинами политическими, в которых признавалось несвоевременным и опасным проводить через ряды армии инородческое население, на преданность и верность которого общему Отечеству нельзя было положиться. Либо в силу недавнего присоединения этих инородцев к России (инородцы Кавказа и Туркестана), либо вследствие их стремлений к самостоятельному политическому существованию (финляндцы);

б) низким уровнем культуры большинства кочевых инородцев Сибири…

в) полным отсутствием культуры у некоторых бродячих инородцев крайнего севера Европейской и Азиатской России».

Как бы то ни было, но страна нуждалась в солдатах и тружениках тыла. Причем — тружениках возможно ближе к самому фронту, чтобы освободить войска для собственно воинской муштровки, возложив по возможности строительство сплошной системы траншей по 1200 верстам Восточного фронта на инородцев. Главным штабом были приведены следующие доводы для необходимости призыва:

— «Освобождение без действительной необходимости некоторых народностей Империи от натуральной воинской повинности находится в противоречии с основным принципом: „защита Престола и Отечества есть священная обязанность каждого русского подданного“. Не привлекая к этой обязанности ту или иную народность, мы тем самым держим ее на положении отщепенца от общей государственности и тормозим ее слияние ее с коренным населением…

— совершенно несправедливо заставлять население центра государства нести тяжесть воинской повинности за окраины; в результате за счет центра население окраин развивается и богатеет…

— слишком продолжительное освобождение какой-либо народности от воинской повинности крайне вредно еще и потому, что приучает эту народность к мысли о незыблемости такой льготы (здесь прежде всего имелись в виду финны. — Прим. авт.)…

— с расширением железнодорожной сети Российской империи увеличилась связь русского населения с инородцами окраин, вследствие чего культура инородцев поднялась до необходимого для производства призыва уровня;

— волна переселения, предпринятого в ходе столыпинской аграрной реформы, усилила на окраинах русский элемент, благодаря чему „в некоторых местностях создались условия, при которых в дальнейшем поощрении русской колонизации путем полного освобождения от воинской повинности не встречается более надобности“;

— необходимо „озаботиться развитием на окраинах запаса обученных военному делу людей“, так как за последние годы на восточных рубежах России выросла новая великая держава — Япония, а также стал пробуждаться от многовековой мирной изоляции Китай».

После перечисления всех доводов, в Записке Главного Штаба делался намек на то, что, невзирая на ряд определенных невыгод меры введения воинской повинности для перечисленных категорий населения, ранее освобожденного от военной службы, «могут быть обстоятельства, при которых общегосударственная польза, достигаемая временным освобождением какой-либо народности от воинской повинности, превышает невыгоды этой меры». Дабы не оказаться обвиненными Государственной Думой в ненужной спешке, военные рассчитывали на проведение призыва хотя бы части этих людей. Рассматривая многочисленные категории населения, ранее освобожденного от несения воинской обязанности, Главный штаб разделил их на те, которые можно привлечь к повинности, и те, которые пока должны остаться вне ее:

Согласно расчетам Главного штаба, приводимым в записке, к воинской повинности будут привлечены семьдесят восемь процентов ранее освобожденного населения: 5 767 000 мужчин против 1 652 000. А с вычетом финнов — и все девяносто семь процентов. В итоге, помимо единовременного призыва всех тех людей, что уже теперь могут быть взяты в Вооруженные силы, ежегодное количество одних только новобранцев будет составлять тридцать шесть тысяч человек.

Ряд высокопоставленных военных деятелей, впрочем, не был согласен с тем, что финны должны быть оставлены вне пределов воинской повинности. Так, в начале 1916 года, когда стала выясняться нехватка рабочей силы в связи с призывами в армию, в военном ведомстве стали выдвигаться проекты призыва на военную службу финнов, так как Финляндия была освобождена от призыва, восполняя повинность денежными сборами. В то же время масса финских добровольцев (более пяти тысяч человек, что в десять раз больше числа финских добровольцев в русской армии) в годы войны выехали в Германию, чтобы принять участие в войне на стороне немцев. Поэтому военные власти и настаивали на призыве финнов от 18 до 43 лет для отправки их либо в действующие войска, либо в трудовые формирования. В последнем случае военное ведомство было поддержано Советом министров.

С новой силой данный вопрос всплыл в конце 1916 года, когда военный министр ген. Д. С. Шуваев получил окончательные цифры о еще остающемся в тылу человеческом потенциале — не более полутора миллионов человек — и неожиданно для самого себя выяснил, что людские мобилизационные резервы Российской империи близки к своему исчерпанию. Исследователь пишет: «Военный министр заявил, что теперь, когда призываются под ружье представители степных, сибирских и среднеазиатских народов, Финляндия остается единственной частью Империи, не участвующей в ее защите». Тем не менее финляндскому генерал-губернатору удалось отстоять непризыв финнов в Вооруженные силы вплоть до Февральской революции.[337]

Итак, русское военное ведомство планировало провести призыв в Туркестане уже в ноябре 1915 года, когда проект этого представления военного министра поступил в Государственную думу. Правда, еще летом 1915 года Государственная дума и Государственный совет высказывались за привлечение инородческого населения страны, ранее не подлежавшего воинской повинности, к обороне государства. При этом «статус „инородца“, введенный в сословном законодательстве в 1822 году, не заключал в себе ничего унижающего и обидного. Он распространялся на малые народы Сибири, Европейского Севера, Кавказа, калмыков и евреев, впоследствии — на народы Казахстана… все они по своим правам приближались до 1860-х гг. к государственным крестьянам, после — к сельским обывателям и управлялись „по законам и обычаям, каждому племени свойственным“».[338]

Законопроект военного ведомства о призыве инородцев в Вооруженные силы в ноябре был отклонен Советом министров. Точно так ж, против призыва инородцев на военную службу выступило и Министерство внутренних дел. Здесь полагали, что планирующиеся выгоды от такого призыва будут неизбежно переломлены протестным движением в пределах Туркестанского военного округа (Средняя Азия и Казахстан), так как местное население никогда ранее на военную службу не призывалось. В свою очередь, военное ведомство настаивало на своем мнении: относительно вероятного недовольства военные считали, что возможные волнения «должны быть без колебания подавлены».