Когда стало известно, что Иванов ни с того ни с сего решил изменить концепцию «Олимпии», половина института бросилась искать Степнина. Семен Семенович, мирно разгадывавший кроссворд в каморке за своим кабинетом, был вытащен под белы рученьки на свет и сподвигнут на визит к сошедшему с катушек начальнику. Всю дорогу до кабинета Иванова два десятка начальников отделов наперебой излагали ему нюансы сложившейся ситуации, в красках живописуя возможные последствия. А именно: бессонные ночи, недовольство коллектива и в конечном итоге срыв проекта.

Когда «зам по идеологии» в окружении многочисленной свиты показался в дверях, академик не только не удивился, но и иронично хмыкнул, демонстративно глядя на часы: мол, давно тебя жду. В свою очередь, Семен Семенович суетиться не стал. Деловито прошел к столу, сел, не произнося ни слова. С его точки зрения, причина визита в директорский кабинет была столь же очевидной, как и тот факт, что пришел Семен Семенович не по собственному капризу, а по многочисленным настояниям общественности.

Пока начальники молча разглядывали друг друга — Степнин в ожидании объяснений, а Иванов — наблюдая за ним, вокруг них образовалось настоящее вавилонское столпотворение. Обнадеженные своим численным преимуществом сотрудники, перебивая друг друга, уже начали напрямую выкладывать Иванову то, чего они почему-то не решались сказать до появления Семена Семеновича.

Иванов дождался, когда гомон голосов на секунду затих, и воспользовался этой паузой, чтобы расставить все по своим местам. При первых же словах академика наступила полнейшая тишина.

— Если позволите, я хотел бы обсудить сложившуюся ситуацию с Семеном Семеновичем. Мне нужен его совет. А потом, если не возражаете, мы встретимся все вместе и примем окончательное решение.

Опасливо поглядывая на обоих монстров, начальники отделов покинули кабинет. Как только дверь за последним из них закрылась, слово взял Степнин:

— Меня тут с утра убеждают, что тебя ночью укусила муха це-це, и ты с перепугу передумал побеждать в конкурсе проектов. — Семен Семенович по возрасту и заслугам не уступал Иванову, а потому один на один они общались довольно фамильярно и исключительно на «ты».

— А ты что по этому поводу думаешь? — не приминул поинтересоваться Александр Николаевич.

— Я думаю, Саша, что ты, конечно, гениальный псих, но не настолько, чтобы срывать готовый проект. Что случилось?

Иванов устало потер лоб, и Степнин понял, что попал в точку. Академика явно терзала какая-то тревога…

— А ты, Сеня, прав… — Александр Николаевич устремил на приятеля задумчивый взгляд. — Муха це-це действительно была. Только укусила она не меня, а Максима Куликова. Позвонил мне этот вьюнош в два часа ночи и ошарашил вопросом, не использую ли я в работе над «Олимпией» старую концепцию Завьялова. Я сказал, что использую. А он мне еще пару вопросиков — да не в бровь, а в глаз. Я спрашиваю, откуда такая осведомленность о проекте?

— А он что?

— А он мне рассказал трогательную историю про пьянку в бане. Лирику опустим, но суть в том, что все вышеперечисленное будет использовать в своем проекте Сушко…

— Совпадения возможны?

— Совпадения? Чтобы и материалы, и топливо, и принцип запуска, и система защиты, и уровни извещения одинаковые? Нет, Сень, такого не бывает. Уж скорее я поверю в существование жизни на Луне. Максим специалист, он быстро суть разговора ухватил. А потом вспомнил, что что-то похожее слышал у меня в кабинете. Вот подозрение и закралось.

— Саш, я, конечно, не специалист, — мягко отразил невольный выпад приятеля Степнин, — но, если все это так, у нас, говоря военным языком, «крот» завелся.

— Завелся… — подтвердил предположение коллеги Иванов. — Причем не абы какой, а тот, кто имеет доступ к чертежам на самом высоком уровне.

— Почему ты так думаешь? — удивился Степнин. — Куликов-то доступа не имеет, а сумел информацию запомнить.

— Одно дело запомнить, — улыбнулся академик, — и совсем другое — реализовать. Развить концепцию из случайно оброненной идеи? Для Сушко это слабовато. Такое мог бы сделать только я.

При этом в словах академика прозвучала такая наивная детская похвальба, что в глазах Семена Семеновича заплясали озорные искорки.

— Скромен ты, академик, слов нет…

— Я не скромен, я адекватен. Как и ты, кстати, — отрезал Александр Николаевич.

— Ладно, «кротом» я займусь. Но делать-то что? Проект ведь был почти готов… Может, все же продолжим? Авось Сушко лучше не сделает?

— Сделает… — покачал головой Иванов. Вот именно, сделает мой проект лучше меня, потому что он дурак. Но дотошный дурак. А это немало.

— И что теперь? Новая идея? Неужели ты собираешься за два месяца сделать все с нуля? — удивился Семен Семенович.

— Я не собираюсь, я сделаю! — Уверенность академика была заразительной. — Есть у меня кое-что про запас… Придется, правда, народу повкалывать, но тут ничего не попишешь…

— Чем могу помочь?

— Сам знаешь…

За оставшуюся часть дня Семен Семенович выпил десять маленьких чашек кофе и двадцать одну стопку минералки, объясняя начальникам отделов, причем каждому по-своему, зачем им всем нужен новый проект… К вечеру все сотрудники работали в нужном режиме и с полной самоотдачей. Претензий к директору больше не возникало.

Москва, июль 1970 года.

Проект «Олимпия» был успешно принят государственной комиссией в конце первого полугодия 1970 года. Оригинальность и простота идеи явно превосходили тщательно выверенный, но более мудреный проект «Зевс», представленный конструкторским бюро Сушко. И пока коллеги Иванова радостно предвкушали все возможные моральные и финансовые блага, Михаил Никитич старательно паковал чемоданы. Существование его конструкторского бюро подходило к концу. Главный конструктор Сушко не состоялся…

Он с тоской вспоминал прошедшие месяцы и никак не мог понять, что же в их тщательно продуманном плане не сработало. Ведь сумели же они заставить Егора Иванова передать им чертежи отца буквально за пару месяцев до сдачи проекта. Почему же Иванов представил государственной комиссии совсем другой вариант?

Первые дни после конкурса Сушко подозревал в подвохе Егора. Не иначе как он, желая выкрутиться из щекотливой ситуации, подсунул старые чертежи. Сушко уже начал строить планы мести нерадивому доносчику, как из верных источников стало известно: Иванов изменил проект в самый последний момент. Похоже, ему каким-то образом стало известно о краже, не иначе как в собственной конторе Сушко завелся предатель… Поначалу Михаил Никитич предполагал выяснить, кто это, предположив, что после закрытия его бюро изменник перейдет на работу к Иванову. Но оказалось, что крыс на корабле много. Не успела новость о закрытии прокатиться по кабинетам, как больше половины сотрудников Сушко заняли очередь в кабинет Александра Николаевича. И хотя Иванов, не жалующий перебежчиков, принял далеко не всех, новоиспеченных «ивановцев» все равно оказалось больше чем достаточно. Если среди них и затесался тот, кто «слил» академику информацию, его персона так и осталась неузнанной.

По инерции или же из желания отомстить Сушко продолжал внимательно следить за всем, что делается в конторе академика. Он знал, что Семен Семенович начал крестовый поход по поиску «крота», но так и не достиг на этом поприще успеха. Сушко даже знал причину такого невезения старого чекиста. Тот совершил классическую следственную ошибку, исключив из круга поиска особо доверенных людей, среди которых был и Егор.

«И ты, Брут», — подумал Михаил Никитич, кладя трубку на рычаг. Телефон не желал отвечать. С тех пор, как стало ясно, что его проекту пришел конец, Сушко ежедневно названивал Григорию, но всякий раз безуспешно… Дома никто не снимал трубку, а на работе сказали, что он взял отпуск…

Неприятность с проектом оказалась для Сушко совершенно неожиданной. Пока он приходил на работу, видел своих сотрудников, общался в свободное время с Гришей, ему казалось, что все еще можно исправить… Оставшись в одиночестве, он не знал, что делать. Люди, работавшие с ним, не были «его командой», готовой отстаивать своего лидера. Они были с ним, пока он платил им зарплату, и ушли от него, когда он перестал быть начальником.