Мориньер ухмыльнулся - еще как был. Занятый маркизой, он сам не слышал практически ничего. Так, какой-то шум за дверями. Но он может себе представить.
Король опустил руку в вазу с фруктами и принялся шарить в ней, стараясь наощупь выбрать что-нибудь повкуснее. У него было замечательное настроение. И он хотел развлечься.
Мориньер помолчал минуту-другую, потом устремил взгляд на короля.
- Да, ваше величество, вчера был веселый вечер. Когда в конце дня я вернулся к себе, в спальне меня ожидал приятный сюрприз.
Он усмехнулся, представляя, как две перепуганные обнаженные девицы неслись посреди ночи сломя голову по коридору. Отвергнув чернокожих братьев-близнецов, привезенных им однажды из Андалузии, глупышки отказались от такого наслаждения! Молодые, сильные, сложением не уступавшие Гераклу, юноши были готовы к подвигам. Судя по тому, с какой радостью близнецы приняли необременительное предложение своего господина, девушек ждала прекрасная ночь. Если бы не их пугливость...
- Маркиза де Монтеспан, сир, проявила удивительную заботу, прислав мне в постель двух очаровательных девиц, которые, по ее мнению, должны были согреть мою постель. Девушки, мне показалось, были чрезвычайно довольны этим. Но я вчера совершенно не способен был соответствовать их притязаниям, так как сам чувствовал себя разбитым и мечтал лишь упасть в постель и уснуть. Чтобы не разочаровать бедняжек, я предложил им взамен каждой по брату-близнецу. К слову сказать, ваше величество, я не ожидал такой бурной их реакции, - он озорно улыбнулся, - ибо в моих андалузцах нет ничего страшного. Напротив, они являют собой образец мужественности и приятного обхождения.
Король засмеялся. Он позволяет себе смеяться нечасто и только в обществе тех, к кому особенно благоволит. Чаще он хранит вид величавый, так как считает: образ короля должен сохраниться в веках, как образ величественный и справедливый.
Но сейчас он смеялся.
- Дорогой мой, вас нужно женить. Своим холостяцким положением вы не даете спокойно спать многим молодым дамам. Я готов подобрать вам среди здешних красавиц вполне сносную жену.
- Нет, ваше величество, только не это! - посерьезнел Мориньер. - Мое сердце занято, сир. Не разбивайте его приказом, которого я, испытывающий к вашему величеству чувство бесконечного уважения и любви, не смогу не исполнить.
Король положил выловленный фрукт обратно в вазу. На мгновение он погрустнел.
Образы прошлого являются ему до сих пор. Крошка Манчини была так очаровательна. И если бы не вмешательство кардинала, то, кто знает, как сложилась бы его, Людовика, жизнь?
- Успокойтесь, мой бедный граф. Я не разобью вашего сердца, - сказал милостиво. Помолчав минуту, продолжил. - Отчего тогда вы не представите свою избранницу вашему королю? Мы приняли бы ее со всей благосклонностью. Женщина, которая сумела завладеть сердцем такого неприступного мужчины, стоит нашей любви.
- Конечно, ваше величество, - ответил Мориньер. - Однажды я сделаю это. Непременно.
Поклонился, приготовился уйти.
Король остановил его.
- Кстати, граф... не кажется ли вам, что Атенаис де Монтеспан - весьма миловидна?
- Да, сир. Она обольстительна.
Король кивнул удовлетворенно. Заметив, что Мориньер медлит, спросил:
- Вы хотели сказать что-то еще?
- Да, сир. Позвольте мне покинуть двор на несколько дней.
- Несколько дней?
- Возможно, мне потребуется неделя... дней десять, может быть.
Король, только что сосредоточенно обрывающий лепестки цветов, стоящих в огромной вазе, в удивлении обернулся.
- Десять дней??
Помолчал некоторое время. Потом тихо сказал:
- Поезжайте.
Глава 16. Дела личные
Мориньер гнал коня по хорошо известному ему уже пути. Париж-Орлеан-Шатору-Лимож... Конечный пункт - Тулуза.
Он сказал Людовику - дней десять. На деле ему нужно было больше. Мориньер понимал, что может не успеть вернуться к обещанному сроку. Но просить у короля больше времени на дела личные - не решился. А откладывать задуманного он не хотел.
Так уж вышло, что это стало его личным делом.
Мориньер вспомнил день, с которого это "личное" началось.
Ему тогда было лет десять... или одиннадцать? Он только недавно прибыл ко двору. И почти сразу был одарен привязанностью малолетнего короля, а вместе с ней получил и уверенность в себе и определенную, весьма значительную, свободу действий.
И однажды утром, - была, кажется, весна: то лил дождь, то вдруг проглядывало солнце, - он отправился в город, чтобы купить вафель. Для короля и для себя.
Маленький Людовик, как любой ребенок, любил сладости. И, как всякому ребенку, их ему вечно не хватало.
Королю в детстве вообще жилось не так легко и весело, как могло бы казаться. Людовика растили в строгости. Его скромно одевали - Мазарини по скупости своей на содержание малолетнего короля выделял крайне мало денег. И ни Мазарини, ни королева-мать совсем не заботились о его забавах и развлечениях. Последних - королю-ребенку тоже категорически не хватало.
Юный Мориньер, бывший тогда виконтом де Бреве, очень быстро сообразил, насколько нуждается король в добром слуге и хорошем друге. Он развлекал короля, как умел, и, что было особенно важно, не раздражал того излишней пышностью своих нарядов. Людовик, которого заплаты на его, королевском, костюме огорчали неимоверно, проникся симпатией ко взрослому, доброму, мальчику, одевавшемуся в темные, скромные одежды и так весело с ним игравшему.
Анна Австрийская тоже была довольна. Она всячески поощряла юного Жосслена. Она понимала, что сыну нужны партнеры по играм. И хотя подросток этот казался ей чересчур угрюмым и нелюдимым, - ему недоставало, думала королева, приятной светской живости, - она была рада общению сына с юным виконтом.
Тем более что, как ни крути, это общение гораздо более соответствовало положению ее сына, нежели то, которое она обнаружила недавно, заглянув в комнату, где Людовик играл с дочерью ее горничной.
Людовик, ее Людовик, маленький король, усадив девочку на высокий стул, прислуживал малышке, изображавшей королеву, в качестве пажа. Анна Австрийская не вмешалась, тихонько прикрыла дверь. Однако задумалась крепко.
Поэтому позднее, замечая даже, как худой, нескладный мальчик, вопреки правилам, приносит в комнату короля сладости и потчует того ими, преклонив колено, она не протестовала. Тем более в эти минуты король был так счастлив!
Так вот, мчась по направлению к Тулузе, Мориньер вспоминал, как однажды прохладным, весенним утром он выскользнул из Пале-Рояля, в котором тогда обитали королева-мать с Людовиком, чтобы успеть на Сен-Жерменскую ярмарку, где в одном из павильонов торговала самыми вкусными в Париже вафлями полная, розовощекая женщина.
Она узнавала уже своего постоянного покупателя. И всякий раз, когда Жосслен прибегал к ней за сладостями, одаривала его доброй, домашней улыбкой.
Жосслен промчался мимо Лувра, проскочил по Новому мосту. Ярмарка была в самом разгаре. У киоска со сластями толпился народ. Кто-то выбирал лакомства, кто-то заигрывал с хозяйкой павильона, кто-то просто толкался рядом.
Жосслен подошел ближе, дожидаясь, когда очередь рассосется. Женщина увидела его, улыбнулась приветливо. И тут Мориньер одновременно почувствовал прикосновение и увидел, как изменилось лицо смотревшей на него женщины. Он быстро обернулся и успел заметить, как маленький, едва достающий ему до подмышек, рыжеволосый мальчишка, держа в руке только что срезанный им кошелек, ринулся с площади, бросился бежать в сторону улицы Вожирар. Жосслен кинулся за ним.
Он догнал его довольно быстро - слава Богу, ноги у него были крепкие. Догнал, прижал к стене, отнял кошелек, стукнул разок - для острастки. И когда уже собирался оставить мальчишку и отправиться дальше по своим делам, вдруг получил сильнейший удар по голове.
