Тот понял, спросил:

   - Есть что-то еще, о чем сегодня еще не зашла речь и что может навредить вам или вашему прежнему патрону?

   - Мне надо подумать, - ответил интендант.

   - Думайте.

   Граф де Мориньер встал, вышел из комнаты, спустился по широкой лестнице. Оказавшись на улице, остановился, вдохнул глубоко. Замер, ловя каждой клеточкой кожи тепло солнечных лучей.

   Мориньеру вспомнилось последнее заседание суда по делу Фуке, на котором ему довелось быть. Вспомнился сам суперинтендант, идущий перед четырьмя десятками мушкетеров, что сопровождали Никола Фуке до тюремной кареты.

   Не так давно богатейший и изысканнейший вельможа страны, завидев Мориньера, развел руками и улыбнулся: "Я ошибся".

   Это было то самое предназначенное Мориньеру: "Вы были правы", - что он носил в себе с самого момента ареста.

   Мадам де Севинье, стоявшая тогда по правую от Мориньера руку, кинулась в слезы:

   - Несчастный страдалец! Неужели ничего нельзя сделать?

   Ради этого последнего, четвертого, листка Людовик XIV, едва дождавшийся возвращения Мориньера из дальней поездки, вытащил того из постели.

   - Привезите мне личную переписку этого Фарби с Фуке. Не может быть, чтобы там все было чисто.

   - Уже добытые доказательства вины господина Фуке вашему величеству представляются недостаточными? - спросил устало.

   Король терпеливо повторил:

   - Если в их переписке обнаружится нечто, что в очередной раз подтвердит вину нашего бывшего суперинтенданта, я желаю, чтобы она была прикреплена к делу.

   Мориньер подумал, что выбрав его в качестве посла, Людовик пытался купить себе немного спокойных ночей. Его врожденное чувство справедливости, в этом случае усеченное до чрезмерности, должно было сильно страдать.

   Мориньер постоял еще некоторое время, потом развернулся, пошел обратно.

   Вошел в кабинет.

   - Вам хватило времени подумать? - спросил. - Есть еще что-то, о чем вы не упомянули, мессир Фарби?

   Интендант покачал головой:

   - Теперь нет.

   Мориньер взглянул на камин, в котором догорала стопка каких-то бумаг. Кивнул.

   - Хорошо.

   - Почему вы все это для меня делаете? - спросил тихо интендант

   - Из любви к искусству, - ответил.

   - У меня есть хоть один шанс сохранить это место? - спросил Фарби спустя некоторое время.

   Жосслен де Мориньер посмотрел интенданту в глаза.

   - Нет, - ответил. - Вам следует думать теперь о том, как сберечь голову.

   *

   Мориньер привез королю пачку перевязанных бечевкой писем, в которых не было ничего, кроме разговоров о погоде, последнем урожае винограда и детях.

   - Это все? - Людовик внимательно посмотрел на Мориньера, держа пачку на весу.

   - Все, ваше величество, - ответил спокойно. - Что общего могло быть между великим Фуке и пожилым интендантом далекой провинции?

   Глава 11. Жиббо

   Было время, когда Жиббо могла свободно являться в замок. Более того, было время, когда она там жила. Помогала на кухне: носила воду, следила за огнем, чистила печи. Делала все, что велели. Отрабатывала свое спасение.

   Незадолго до обретения своего нового дома, замка Грасьен, она потеряла мать. После страшной зимы, когда в доме их временами не таял нанесенный в щели снег, после холодной весны и дождливого лета, наступил голод. Кусок ржаной лепешки в день, на три четверти состоящей из отрубей, был редким счастьем. Ели что придется: копали коренья, собирали желуди. За охоту в господских лесах вешали без суда.

   Голод обезумил людей. Приближающуюся зиму ждали с ужасом. И, конечно, искали виноватых.

   В один из сумрачных, дождливых дней, - Жиббо запомнила его на всю жизнь, - мать не вернулась домой. Какие-то люди ворвались в дом, когда маленькая Жиббо, играла в своем углу. Кутала сделанную из соломы куклу в тряпицу, уговаривала, что скоро придет мама и накормит их обеих.

   Вместо мамы явились они - страшные люди с бешеными глазами и громкими голосами. Они отшвырнули испуганную девочку в сторону, бросились к очагу, где в стороне от огня висел чан с травяным отваром - мать приготовила его для роженицы из соседней деревни. Громко кричали: "Ведьма! Ведьма!" Выхватили из рук девочки куклу.

   - Вот доказательство! - вопили.

   Перевернули скамью, полезли в подпол. Искали что-то. Маленькая Жиббо, не помня себя от страха, выскочила из дома, бросилась бежать.

   Мчалась по мокрому лугу, по дороге, увязая ногами в холодной жиже. Бежала в замок - куда еще ей было бежать? Там жили добрые люди. Она помнила, мама ходила в замок лечить господ. Несколько раз брала ее с собой, оставляла во дворе, у колодца - ждать. Жиббо ждала.

   Если мать задерживалась, господские слуги, - красивые, чистые, упитанные, - приводили девочку на кухню, греться. Совали в руки то краюху хлеба, то яблоко, насыпали в подол орехов.

   Где ей было прятаться, если не там?

   Жиббо не помнила, как добралась до стен замка, как пронеслась по мосту, как стучала в запертые на ночь ворота. Стучала, кричала, потом сползла на землю. Не помнила, как открылась калитка, как какой-то большой, теплый мужчина поднял ее на руки, занес внутрь.

   Она дрожала всем телом.

   Капеллан, отец Бертран, наклонился над ней:

   - Что случилось, дитя мое? Что случилось?

   Ответ он узнал спустя несколько минут, когда загромыхали под ударами тяжелые ворота.

   - Отнеси ее в капеллу, - приказал мужчине.

   О чем говорили и о чем договорились ее друзья с ее врагами, она не знала. Спрятавшись, съежившись в торце длинной, темного дерева, церковной скамьи, она тряслась от холода и страха. Когда вернулся отец Бертран, долго не желала выходить. Он силой вытянул ее из угла.

   - Посмотри на меня, дитя! - приказал.

   Долго всматривался в ее цвета болотной топи глаза. Вздохнул.

   - Как тебя звать? - спросил.

   - Жиббо, - удивленно ответила она.

   - Каким именем крещена? - спросил сурово.

   Она молчала.

   - Я Жиббо, - повторила.

   Он еще раз вздохнул. Усадил ее на скамью, оставил в темноте.

   Вернулся, принес соломы, бросил в угол.

   - Ложись спать, - сказал. - Утро вечера мудренее.

   *

   Потом ее крестили. Имя не прижилось, девочку все по-прежнему звали Жиббо. Ее отмыли, оставили при доме. Поручали ей не самую простую работу. Но она не жаловалась, не роптала. Работала, как могла.

   Отец Бертран подзывал ее иногда, брал за руку, приводил в церковь. Долго расспрашивал, о чем она думает и что чувствует. Вздыхал теперь редко.

   Однажды она, осмелев, спросила:

   - Мама когда-нибудь вернется?

   Он покачал головой:

   - Нет. Не жди.

   Она всегда знала, что с ней что-то не так. Она чувствовала приближение горестей, видела знак смерти над головами обреченных. Однажды спасла хозяйского сына, за мгновение до обрушения вытянув его из-под навеса, под которым висели туши только освежеванных животных. Охота была особенно удачной, дичи было побито много. Балки не выдержали.

   Второй раз - не спасла. Знала, чувствовала, что случится несчастье, но не поверила, не доверилась своим ощущениям. Да и что она могла? Разве господ остановишь предчувствиями сумасшедшей девчонки?

   В тот день молодого господина на охоте задавил его собственный конь.

   Когда в замке родился его теперешний хозяин, Жиббо уже жила отдельно - в небольшом, укрытом от глаз чужаков, доме в лесу. Жить рядом с людьми она больше не хотела.