— Я делала то же самое, когда мой отец или братья вели себя высокомерно или обижали меня, — сказала Вивьен, подходя к Патриции. — Признаюсь, я давала выход эмоциям, даже ругаясь, правда, тихонько, про себя, но этого в те дни женщинам делать не полагалось.
Увидев, с каким недоумением смотрит на нее девушка, Вивьен стала рассказывать:
— Я выросла в эпоху, когда положено было делать то, что велят родители, особенно отец. Его слово было законом. Моя мать была весьма старомодной женщиной, а отец очень суровым и властным мужем и отцом. И он никогда не изменял своего решения. — Лицо ее слегка омрачилось. — Наша жизнь была во многом ограниченной. И даже когда мы вырастали и должны были бы становиться самостоятельными, все равно важные вопросы решал за нас отец. Однако такое положение дел, думаю, для многих из нас казалось естественным. Нам было уютно и безопасно, мы всегда знали, чего от нас ждут, как нам следует поступать. Никаких сомнений.
Думаю, Нолан тоже может показаться тебе суровым и властным. Как и все мы, он пострадал от взглядов семьи: всю свою жизнь мы должны были доказывать, что достойны носить фамилию Стюарт. Это требование передавалось из поколения в поколение, от отца к сыну. Ведь уже в младенчестве каждому Стюарту рассказывают о достижениях и добродетелях Стюартов предыдущих поколений, внушают, что его долг — следовать по их стопам, обязательно добиться высокого положения, богатства, благополучия…
К счастью, нынче ситуация меняется. Дети Брайана тоже намерены заниматься адвокатской практикой, но они чувствуют себя независимыми, верят в свои силы, над ними не тяготеют предрассудки прошлого. Кроме Родни, к сожалению, тот из другого теста. Может быть, правда, женитьба на Монике изменит его к лучшему. Мы все хотим в это верить — ради нее. Она очень милая и неглупая женщина и, дай Бог, повлияет на него положительно.
— А почему вы мне все это рассказываете? — спросила Патриция.
— Почему? — Склонив голову набок, пожилая женщина окинула Патрицию изучающим взглядом. — Ты мне понравилась, а сейчас у тебя такой несчастный вид. Нолан далеко не совершенство, но я верю, что недостатки Стюартов в нем смягчены его собственными достоинствами, его надо лишь поддержать. Трудно сказать, почему иной раз нас сразу влечет к одному человеку и отталкивает от другого, — мягко добавила Вивьен. — Большинство из людей не любят даже себе признаваться в том, что вдруг испытали непонятное, нелогичное, мгновенное влечение. Не могу сказать, чем ты расположила меня к себе, девочка, но это так и есть. Из всех многочисленных племянников и племянниц особое место в моем сердце занимают Джонни и вот эта юная леди. Конечно, остальных я тоже люблю, но этих двоих немного больше. Разве я могу ответить почему?.. А как чувствует себя твоя мать?
Рука Патриции дернулась, она склонилась над сорняком, радуясь, что Вивьен не видит ее лица, и ответила сдавленным голосом:
— Неважно. На днях лечащий врач предложил ей пройти курс психотерапии…
— Ей не нужен психоаналитик, — сердито доказывала Барбара по телефону, — ей нужно…
— Знаю, — ответила Патриция, — но ведь мы не можем ей этого дать.
— Даже если и не можем дать все, что хотелось бы, мы должны попытаться, должны добиться того, чтобы они знали: не все и не всем сходит с рук. Они должны быть наказаны за то, что совершили!
— Если на зло всегда отвечать злом, добра никогда не получится, — возразила Патриция, но сестра не хотела ничего слушать.
Да уж, Барбара никогда не оказалась бы в подобном положении, призналась себе Патриция. Сестра категорически настаивала, чтобы Патриция воспользовалась семейным сбором в воскресенье и произнесла на нем обвинительную речь, пристыдила тех, кто виновен в несчастьях ее матери, публично раскрыв их неблаговидные поступки…
— Одри просыпается, — сказала Вивьен, они обе услышали воркование девочки. — Надо поднять нашу крошку и сменить подгузник, скоро ее кормить.
В тот день не только Вивьен навестила Патрицию. После обеда явился Джонни, обнял и поцеловал девочку, а потом принялся рассказывать Патриции, как видел в реке семейство бобров.
— Мама говорит, вы придете к деду в воскресенье, — заметил он между прочим.
— Да, Сильвия и Николас хотят взять меня с собой, — подтвердила Патриция.
— Не обращайте внимания, если дед что-нибудь отпустит по поводу англичан, — предупредил ее Джонни. — Он не… ну… Вообще мама говорит, он ворчит потому, что у него постоянно болит бедро.
Патриция сдержала улыбку. Джонни был так честен, так простодушен! И так трогательно заботлив! Он пробыл в доме почти час, выпил лимонад, который Патриция делала сама, съел испеченное ею печенье, по поводу которого Николас дразнил жену: наконец-то нашелся человек, умеющий хорошо готовить!
— Знаете, Патриция, — поведал ей Джонни, уже собираясь уходить. — Оказывается, вы очень похожи на одну мою кузину, только она блондинка. Ее зовут Амалия, она дочь Криса. Ей всего четыре года. Бабушка Вивьен, кстати, тоже на это обратила внимание.
Патриция порадовалась, что никого, кроме Джонни, нет рядом, они бы заметили потрясение, которое, без сомнения, сразу отразилось на ее лице.
— Увидимся в воскресенье. — Мальчик махнул рукой на прощание и вскочил на велосипед.
Да уж, они непременно увидятся. Но вряд ли после этого Джонни и его родные захотят с ней общаться. Все казалось так просто, когда они с Барбарой обсуждали свой план дома. Так легко. Так правильно и необходимо. Тогда они думали, что сложнее всего будет приблизиться к семье, чтобы привести план в исполнение.
— Нет смысла идти на конфронтацию с кем-то одним, — убеждала Барбара, когда Патриция предложила выбрать главную мишень.
— Но не все же в семье виноваты. А я бы объяснила, каково маме, как это повлияло на всю ее судьбу, как она страдает оттого, что до сих пор не знает, почему ее так грубо отвергли…
— Не получится, — упорствовала Барбара. — Нечего и пытаться взывать к их чувству справедливости или к сочувствию. Ясно же, что они на такое не способны! Не те это люди, иначе все было бы по-другому.
Тогда им даже в голову не приходило, что семейство Стюарт может Патриции понравиться. По крайней мере, кто-то из них. Люди, раньше имевшие лишь имена, теперь обрели плоть, свои особенности и привычки — приятные и не очень. Но все они были живыми людьми, а значит, имели право на ошибки.
Что же делать, когда факты говорят об одном, а эмоции — о другом? Как принять решение, взять на себя ответственность и кого-то осудить, сделать то, что повелевал долг и данное сестре обещание?
Патриция не привыкла, не умела выступать в роли божества или верховного судьи…
— Думай о маме, о ее страданиях, о ее боли, — настаивала Барбара.
Действительно, Патриции было достаточно лишь представить себе лицо мамы, когда она рассказывала о своем прошлом, и в ее душе тотчас закипало негодование, желание отомстить…
— Мы не можем изменить то, что сделано, — как-то сказал отец, когда Патриция, еще подростком, разразилась гневной обличительной речью.
— Но это же нечестно! Вы с мамой могли никогда не пожениться!
— Знаю, знаю, — согласился отец. — Но к счастью, твой дед облегчил нам жизнь. Пустил в ход свое шотландское обаяние и сумел убедить нашу семью. Он был неотразим! Знаешь, тогда впервые в жизни я увидел, что и моя мама умеет флиртовать…
— Бабушка флиртовала с дедом?!
— Еще как! Кроме того, когда они узнали, что со стороны матери он связан с богатой и влиятельной семьей…
— Но все равно они не хотели, чтобы ты женился на маме, правда? Несмотря на то что дедушка очень богат, а мама единственный ребенок.
— Не хотели, — честно подтвердил отец. — Но вот что я тебе скажу: когда любишь кого-то так сильно, как я люблю твою мать, ничто на свете не сможет тебя остановить. Я хотел добиться, чтобы моя семья оценила ее, и она получила-таки их одобрение. Но если бы они упорствовали, я, не размышляя больше, отвернулся бы от них, лишь бы остаться с Эйлин.
