— Что-о?! — взвизгнула миссис Холли.

— Говорят, будто, прочитав соответствующие заклинания над этими предметами, можно добиться того, чтобы какая-нибудь часть вашей плоти омертвела, подобно тому как портится от времени оловянная посуда.

Миссис Холли побледнела. Кэролайн всплеснула руками и с материнской заботой усадила ее на стул.

— Принеси мое лекарство,— попросила миссис Холли, и Кэролайн сорвалась с места со стремительностью газели.

— Проваливай отсюда! Проваливай!

Я едва увернулась от здоровенной пыльной тряпки, нацеленной прямо мне в голову: это ринулась на спасение своей хозяйки пьянчуга няня, на сей раз трезвая как стеклышко.

— Гоните эту бродягу и шарлатанку! — взывала она к миссис Холли, уже погрузившейся в глубокий обморок.

Вскоре после моего визита к миссис Холли Ханна Кемхаф скончалась. Мы с тетушкой Рози присутствовали на ее похоронах. Ах, как элегантно выглядела тетушка Рози в черном! Мы шли по тропинке, заросшей травой и шиповником, к большой дороге. Миссис Кемхаф нашла упокоение в густой рощице, в уединении, хоть и довольно близко от могил мужа и детей. Народу на похоронах собралось совсем немного, и оттого нельзя было не заметить старую нянюшку и мужа миссис Холли. Они пришли, чтоб убедиться, что покойница и есть та самая Ханна Лу Кемхаф, которую мистер Холли безуспешно разыскивал с помощью всей окружной полиции.

А еще несколько месяцев спустя мы прочитали в газете, что Сара Мэри Сэдлер-Холли также почила в бозе. В газете говорилось о ее красоте и жизнерадостности в молодые годы, о ее неустанной заботе о тех, кто был менее счастлив, чем она, в зрелые годы, когда она была замужем, о том, что она была столпом своей общины. Совсем коротко упоминалось о тяжелой и продолжительной болезни. Зато много говорилось об уверенности всех, знавших ее близко, в том, что дух ее обретет вечный покой на небесах в награду за муки и сердечную боль, которые ее плоть претерпела в земной юдоли.

Благодаря Кэролайн мы оказались в курсе обстоятельств кончины миссис Холли. После моего визита отношения между ними стали напряженными — миссис Холли стала необъяснимо страшиться черноты Кэролайн и не подпускала ее к себе. Через неделю после нашего разговора миссис Холли стала кушать прямо у себя в спальне наверху. Затем она и вовсе отказалась спускаться вниз. С величайшим тщанием, если не сказать с отчаянием, подбирала она все волоски с головы и гребня. Она проглатывала огрызки ногтей. Но удивительней всего, что миссис Холли, не доверяя более подземным тайнам канализации, перестала пользоваться унитазом. С помощью старой нянюшки она собирала экскременты (которых день ото дня становилось все меньше, как нам доверительно сообщила Кэролайн) в бочонки и пластиковые мешки и запирала их в туалете на верхнем этаже. Прошло несколько недель, и в доме стало невозможно существовать из-за нестерпимой вони — даже мистер Холли, нежно любивший свою супругу, в последние недели перед ее кончиной перебрался в свободную комнату в домике няни.

Губы, которые некогда под прикрытием ладони растягивались в ухмылке, больше не улыбались. Неотступный страх, как бы ни один волосок не упал с головы незамеченным, приводил ее руки в беспокойное движение и придавал взгляду стеклянистую пустоту, ее губы съежились и усохли — только смерть разгладила их.

Перевод М. Пастер