— Мне кажется, я могла бы узнать от кормилицы все, что нам надо, и достать через нее обрезки ногтей,— сказала я тетушке Рози. Я надеялась напоить эту вздорную старушенцию до нужного состояния, ибо она питала особое пристрастие к мускателю и не скрывала своей неприязни к хозяйке. Однако довести ее до кондиции оказалось непросто; мне никак не удавалось вызвать ее на откровенный разговор, а от денег уже почти ничего не осталось.

— Так дело не пойдет,— сказала однажды под вечер тетушка Рози; сидя в машине, она наблюдала, как я выводила кухарку из бара «Шесть вилок».— Мы уже ухлопали шесть долларов на мускатель, а толку никакого. С пустомелями и выпивохами каши не сваришь,— продолжала тетушка Рози.— Попробуй лучше добиться, чтобы миссис Холли сама выложила все необходимое.

— Это просто безумие! — воскликнула я.— Разве можно ее посвящать в то, что против нее же затевается наговор? Да она взбесится или перетрусит до смерти.

Тетушка Рози в ответ только фыркнула.

— Правило номер один — вести наблюдение за субъектом. Запиши это на своих мятых бумажках.

— Другими словами?

— Будь прямой, но не при напролом.

По дороге к плантации Холли мне в голову пришла идея сделать вид, будто я разыскиваю какого-то человека. Потом я додумалась до более хитрого, как мне показалось, хода. Я припарковала «бонневиль» тетушки Рози с краю просторного, засаженного камелиями и мимозой двора. По настоянию тетушки Рози я в тот день нарядилась в длинное, до пят, блестящее оранжевое платье, при каждом шаге оно отчаянно шуршало и пузырями вздувалось вокруг ног. Миссис Холли, в обществе молоденькой смазливой негритяночки, расположилась на ступенях задней веранды. При виде моего сногсшибательно длинного и яркого наряда они просто-напросто обалдели.

— Миссис Холли, мне пора идти,— сказала девушка.

— Не дури! — одернула ее матрона.— Наверное, эта африканка со светлой кожей просто заблудилась и ищет дорогу.— Она потихоньку подтолкнула девушку локтем, и они обе прыснули.

— Добрый день, как поживаете? — поздоровалась я.

— Прекрасно, а вы? — отозвалась миссис Холли, а негритянка удивленно уставилась на меня. Они о чем-то секретничали, тесно сблизив головы, но стоило мне заговорить, как выпрямились, точно по команде.

— Я ищу человека по имени Джосайя Хенсон.— (Я могла бы добавить, но не добавила, что это имя беглого раба, прототипа дяди Тома из романа Гарриет Бичер Стоу.) — Скажите, он не здесь живет?

— Ужасно знакомое имя,— произнесла черная девушка.

Дама была явно озадачена моим вопросом — она и слыхом не слыхивала о человеке по имени Хенсон. И тут я вдруг как выпалю:

— Скажите, вы и есть миссис Холли?

— Я самая,— улыбнулась она, собирая в складки подол своего платья. Миссис Холли оказалась седеющей блондинкой с пепельным, не тронутым загаром лицом, я обратила внимание на ее руки с толстенькими, тупыми и изнеженными пальцами.— А это моя... моя приятельница Кэролайн Уильямс.

Кэролайн небрежно кивнула.

— Я слышала, будто старина Джосайя где-то здесь...

— Но мы его не видели,— вставила миссис Холли.— Мы здесь пригрелись на солнышке, сидим себе лущим горох.

— Вы кто — светлокожая африканка? — не удержалась Кэролайн.

— Нет, я ученица миссис Рози, гадалки.

— Зачем это вам? — удивилась миссис Холли.— По-моему, такая хорошенькая девочка, как вы, могла бы подыскать себе лучшее занятие. О тетушке Рози я наслышана сызмальства, но все говорят, что гадание — сущая че... я хочу сказать, глупо верить в такие вещи. Вот мы с Кэролайн, к примеру, совсем не верим. Правда, Кэролайн?

— П-правда.

Молодая так решительно прикрыла своей ладонью руку пожилой дамы, словно желала мне сказать: «Убирайся отсюда и не смущай слух белых людей этаким вздором». И в тот же миг из кухонного окошка выглянуло темное растерянное лицо пьянчужки няни, и на нем тоже было написано: убирайся-ка отсюда подобру-поздорову.

— А разве вам не хотелось бы доказать, что вы не верите в колдовство? — не сдавалась я.

— Доказать?! — возмутилась белая женщина.

— Доказать?! — с презрением подхватила черная.

— Вот именно доказать,— повторила я.

— И не подумаю пугаться колдовства черномазых! — отчеканила миссис Холли и в то же время сообщнически опустила руку на плечо Кэролайн, тем самым давая понять, что к «черномазым» она причисляет меня, но ни в коем случае не ее.

— Так докажите же нам, что вы действительно не боитесь,— сказала я, выделяя слово «нам», одним этим приобщая Кэролайн к категории «черномазых». Ничего, пускай проглотит! Теперь миссис Холли осталась одна — эта великая белая реформаторша, этот светоч прогресса,— одна на форпосте христианской веры против натиска негритянского язычества.

— Ну, если вам угодно...— приняла она мой вызов, являя бесстрашие в лучших английских традициях. И надменно выпятила нижнюю губу. По ее лицу все время блуждала любезная улыбка. Но тут эта улыбка слиняла, и тонкие губы вытянулись в ниточку, отчего лицо стало плоским и решительным. Как у всех белых женщин в различных уголках страны, где белая раса все еще оставалась «чистой», рот миссис Холли казался тонким рубцом, незаживающей раной, нанесенной мгновенным ударом острого клинка.

— Вы знаете миссис Ханну Лу Кемхаф? — спросила я.

— Нет.

— Она не белая, миссис Холли, она негритянка.

— Ханна Лу... Ханна Лу... Разве мы знаем Ханну Лу? — обернулась она к Кэролайн.

— Нет, мэм, не знаем.

— Но она знает вас. Говорит, что встречалась с вами, когда стояла в очереди за хлебом во время депрессии, и вы отказали ей в кукурузной муке, потому что она была прилично одета. Или в красных бобах, или в чем-то там еще.

— Очередь за хлебом? Депрессия? Приличная одежда? Кукурузная мука?.. Не понимаю, о чем вы толкуете.— Ни единый луч не пронзил глубин ее памяти, она напрочь забыла, как обошлась с какой-то там негритянкой более тридцати лет назад.

— Впрочем, это не имеет значения, раз вы все равно не верите. Но она утверждает, что вы причинили ей много зла, и, будучи доброй христианкой, верует, что господь в свое время непременно покарает всякое зло. Эта женщина обратилась к нам за помощью, лишь когда почувствовала, что кара божья запаздывает. Мы с тетушкой Рози не беремся за несправедливые дела и потому не знаем, стоит ли нам взяться за это.— Я говорила со всей смиренностью и набожностью, на какие была способна.

— Что ж, рада буду помочь вам,— процедила миссис Холли и стала загибать пальцы на руках, очевидно подсчитывая минувшие годы.

— Мы сказали Ханне Кемхаф, что именно она должна сделать, дабы обрести утраченное душевное спокойствие, которого, по ее словам, она лишилась в то самое время, когда вам меньше всего было дела до нее: на ближайшую весну было назначено ваше венчание.

— Значит, это произошло в тридцать втором году,— заключила миссис Холли.— Как вы говорите — Ханна Лу?

— Она самая.

— Скажите, она была очень чернокожая? Иногда я таким образом вспоминаю лица негров.

— Неважно,— сказала я.— Вы же все равно не верите...

— Разумеется, не верю,— подтвердила миссис Холли.

— Я не причастна к тому, что произошло между вами и Ханной Лу. Тетушка Рози тоже. И вообще, если бы не утверждения миссис Кемхаф, мы бы понятия не имели, что речь идет именно о вас. Уж кто-кто, а мы-то знаем, как нежно и искренне вы печетесь о бедных цветных ребятишках под рождество. Мы знаем, чего вам стоило нанять бедняков для работы на ферме. Нам ли не знать, что вы всегда являли собой пример христианского милосердия и святой любви к братьям и сестрам вашим. И вот сейчас собственными глазами я убедилась, что у вас есть близкие друзья среди негров.

— Чего же конкретно вы хотите? — оборвала меня миссис Холли.

— Не мы, а миссис Кемхаф,— подчеркнула я,— хочет получить от вас несколько обрезков ногтей, не много — самую малость, несколько выпавших волосков — из гребенки, к примеру, и немного того, что обычно сдают на анализ,— я могу подождать, пока вы соберете все это, дайте также какую-нибудь одежду, необязательно новую, можно и прошлогоднюю. Лишь бы она была пропитана вашим запахом.