Про то, как он выехал на Салехард

И малого как хоронили?

Как мерзлая тундра сомкнулась над ним,

Костры на поминках горели —

И стлался над тундрой отечества дым

По всей ледяной параллели...

Дорожка ты, тропка! На праздник, как в ад—

На труд, как на смерть, и обратно.

Все утро вдоль пункта приема звенят

Бутылки светло и опрятно.

Смеркается медленно. Пьяный орет,

Поводит больными плечами,

Про то, как ебут его дни напролет

И как его сушит ночами...

По этой земле не ступал Моисей.

Законы — вне нашей заботы.

И где те блаженные — семижды семь,

Когда бы мы сели за счеты!

Господь, отведи от греха благодать

Под сень виноградного сада.

Сподобь ненавидеть, вели не прощать,

Наставь нас ответить, как надо.

Черно небо гор. Поднимается дым —

Молочная просека к звездам.

Когда мы вернемся — мы сразу простим,

К тебе возвращаться не поздно.

1980

* * *

Погода. Память. Боль. Душа, отстойникболи,

С похмелья поутру брезглива и строга.

Теперь не до зимы: знать, не по добройволе

Застали нас врасплох ноябрьские снега.

На кухне пыль в углах. Немытая посуда.

На безнадежный век — обтерханный уют.

Я говорю тебе: пойдем со мной отсюда,

Но если я неправ — пускай меня убьют.

Земля, как я сказал, гордится пустырями.

Обречены снегам фундаменты во рвах.

Я говорю, пойдем. Покой не за горами,

А если страшен путь — то что такое страх?

На стройке тишина. Вполнеба арматура.

Стаканы — в добрый час — поднесены кортам.

Зеленая звезда над хижинами Ура

Как будто кажет путь на дальний Иордан.

Метели светлой свист, и вихри у порога.

Держись же по звезде: собьешься невзначай—

И не сыскать концов. На всех одна тревога,

И надо всей Москвой — одно прости-прощай.

1980

* * *

На Крещенье выдан нам был февраль

Баснословный: ветреный, ледяной —

И мело с утра, затмевая даль

Непроглядной сумеречной пеленой.

А встряхнуться вдруг — да накрыть на стол!

А не сыщешь повода — что за труд?

Нынче дворник Виктор так чисто мел,

Как уже не часто у нас метут.

Так давай не будем судить о том,

Чего сами толком не разберем,

А нальем и выпьем за этот дом

Оттого, что нам неприютно в нем.

Киркегор неправ: у него поэт

Гонит бесов силою бесовской,

И других забот у поэта нет,

Как послушно следовать за судьбой.

Да хотя расклад такой и знаком,

Но поэту стоит раскрыть окно —

И стакана звон, и судьбы закон,

И метели мгла для него одно.

И когда, обиженный, как Иов,

Он заводит шарманку своих речей —

Это горше меди колоколов,

Обвинительных актов погорячей.

И в метели зримо: сколь век ни лих,

Как ни тщится бесов поднять на щит —

Вот, Господь рассеет советы их,

По земле без счета их расточит.

А кому — ни зги в ледяной пыли,

Кому речи горькие — чересчур...

Так давайте выпьем за соль земли,

За высоколобый ее прищур.

И стоит в ушах бесприютный шум —

Даже в ласковом, так сказать, плену...

Я прибавлю: выпьем за женский ум,

За его открытость и глубину.

И, дневных забот обрывая нить,

Пошатнешься, двинешься, поплывешь...

А за круг друзей мы не станем пить,

Потому что круг наш и так хорош.

В сновиденье лапы раскинет ель,

Воцарится месяц над головой —

И со скрипом — по снегу — сквозь метель —

Понесутся сани на волчий вой.

1981

* * *

За то, что я тогда... Не знаю сам, за что,

Не знаю, что со мной и было —

За все, что вытоптано и пережито,

За все, что памятно и мило,

За то, что музыка подкрашена вином,

За звон в ушах, родной и нестерпимый,

За март, разбрызганный капелью за окном,

За город, так мучительно любимый,—

За это бедная, дурная жизнь моя

Туда слетает безвозмездно,

Где — вот — на волосок один от бытия —

Бездушная клубится бездна.

За то, что дни мои в московском тупике —

Тупая стенобитная работа,

За то, что сны мои про волю налегке

Полны горячечного пота,

За то, что, Господи, судьбу свою сломить

Дано лишь молодым и сильным —

Дай удержаться мне за радужную нить

Капели звонкой полднем синим.

1981

* * *

Я еще наверстаю свою синеву.

Я дышу и шагаю, пока,

Отпуская лиловую тень на Москву,

Проплывают над ней облака.

На асфальтах каблучная дробь весела —

Да вокзалов горька круговерть,

И закат отражается в толще стекла,

Намекая на юность и смерть.

Безвоздушное варево горло дерет,

Но пока еще можешь — дыши.

Я закланье приму от московских щедрот —

Так последние дни хороши.

Уходили друзья. Хлопотала родня.

Леденела тревога в дому.

По нелепой одежке встречали меня —

Выпроваживают по уму.

Остается, похоже, что шаг или два,

Чтоб, развеяв по ветру года,

Безнадежно повисла моя синева,

Как на сопках, над морем, тогда.

1981

БЕРНГАРДТОВКА

                                                               Памяти Н. Гумилева

Мы на грязном песке не распластывались, умирая.

Не звенели под ветром высокие сосны вдали.

По дороге на казнь у платформы пылится пивная.

По жаре да с похмелья — бывает же счастье! — пошли.

До чего все забыто бессчетным, беспамятным летом!

По запущенным паркам и малый не сыщется след.

Нам и вспомнить-то нечего, милый,— подумай об этом:

Никакого другого, светлейшего, прежнего — нет.

...На рассветном ветру золотились верхи Петрограда:

Августовские зори нигде не сияют, как тут.

(А что пиво с водой — нам ли сетовать?

                                                                               Такнам и надо,

Так и надо нам, милый. И лучшего нам не дадут).

Полубред-полусон. Терракотовый отсвет пустыни.

Фразы скептика-друга. Обиженной женщины гнев.

Да какая-то стычка, где с вывертами непростыми

Голосили пророки, расчетливо руки воздев.

Безнадзорная память... А там — половицы расшиты.

Хруст — паркетные досочки! Грейся, рабочий народ!

К высшей мере — как пели тогда —

                                                               социальнойзащиты.

...Царскосельские липы прикроют последний отход.

Голубая планета — морей непровернутый сгусток.

Петроградские вдовы уткнулись в изношенный шелк.

Отступает под марши видавшее виды искусство

В девятнадцатый век, как мятежный отброшенный полк.

1981

 ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ,

ИЛИ НАЧАЛО ПРОЩАНИЯ

1

Мокрый ветер — на том берегу,

Где в болото уткнулось копыто,

Где размыт горизонт — и в снегу

Даль морская заботливо скрыта,

Суматошные верфи в чаду

Со стенаниями кабестана...

Не к твоей ли земле припаду

Напоследок — легко и устало?

Было время седым парикам,

И за неосторожное слово —

Шпага в грудь. И ходил по рукам,

Сердце радуя, список Баркова.

Было — в страхе крестился народ,

И, посмертно справляя победу,

С постамента венчанный юрод

Угрожал бесталанному шведу.

Все пройдет — и быльем порастет.

Было время — стреляли с колена,

Было время — на двор да в расход,

И у губ — розоватая пена.

Хмурый ветер дырявил листву.

Рдело облако флагом погрома.

Этот дух отлетел на Москву

За компанию с предсовнаркома.

Над каналами стало светлей,