Ох ужэти мне ев­реи, ев­реи!

Не бы­ватьвам в ка­мер­ге­рах, ев­реи!

И неплачь­те вы за­зря, не сте­най­те —

Не си­детьвам ни в си­но­де, ни в се­на­те.

А си­детьвам в Со­лов­ках да в Бу­тыр­ках,

И хо­дитьвам без шнур­ков на бо­тин­ках.

Не кри­чатьвам по суб­бо­там: «лэ­ха­им!»,

А тас­кать­сяна до­прос с вер­ту­ха­ем...

Ве­ли­чиеГа­ли­ча не­от­де­ли­мо от его сла­бо­стей. Ему са­мо­му на­шеп­ты­вал черт: «иты мо­жешь лгать и мо­жешь блу­дить...» Его пес­ни — по­кая­ние из­ве­рив­ше­го­сяи изол­гав­ше­го­ся со­вет­ско­го че­ло­ве­ка в сво­их гре­хах. Че­рез жгу­чееот­вра­ще­ние к се­бе при­хо­дит по­рыв к чис­то­те, к свя­то­сти, к Бо­гу. Пона­сквозь про­пле­ван­ной Иу­дее идет Ма­дон­на, в плать­и­це, за­сти­ран­номдо си­ни, и ду­ма­ет о стра­да­ни­ях Хри­ста. Вы­хва­ти­те ее из ас­со­циа­цийсо сле­до­ва­те­лем Хму­ри­ком, по­ехав­шим в Те­бер­ду, со справ­кой о реа­би­ли­та­ции,по­лу­чен­ной про­ро­ко­вой вдо­вой, с ра­жи­ми дол­до­на­ми и проч. и проч.— иос­та­нет­ся то­щая идея. А по­рыв, про­шед­ший сквозь бес­по­щад­ную иро­нию,за­хва­ты­ва­ет сво­ей под­лин­но­стью:

Носпус­ка­лись те­ни на суг­ли­нок,

Нотаи­лись те­ни в ка­ж­дой пя­ди —

Те­нивсех Бу­ты­рок и Треб­ли­нок,

Всехубийств, пре­да­тельств и рас­пя­тий...

Иуда­ром ко­ло­ко­ла зву­чит при­пев: Ave Maria! Ра­дуй­ся, бла­го­дат­ная...

На­пи­саво Га­ли­че вос­тор­жен­ную ста­тью, Со­пров­ский про­сла­вил ту же са­мую иро­нию,ко­то­рую унич­то­жил в ста­тье «Ко­нец пре­крас­ной эпо­хи». И вот ря­дом двеста­тьи, оп­ро­вер­гаю­щие друг дру­га. Со­пров­ский (и не он один) ка­ж­дыйраз ви­дит од­ну, ув­лек­шую его, идею. Ув­ле­чен­ный Ман­дель­шта­мом, он вы­стро­илкон­цеп­цию «пра­во­ты по­эта», не оце­нив до кон­ца воз­мож­но­сти ис­тол­ко­ватьее как ос­во­бо­ж­де­ние от всех нрав­ст­вен­ных обя­зан­но­стей, кро­ме од­ной:свя­зи «с про­ви­ден­ци­аль­ным со­бе­сед­ни­ком». Он бе­зо­го­во­роч­но при­ни­ма­етте­зис Ман­дель­шта­ма: «Быть вы­ше сво­ей эпо­хи, луч­ше сво­его об­ще­ст­вадля не­го не обя­за­тель­но». По­эт мо­жет быть во­ром, как Фран­суа Вий­он,—все рав­но он прав, по­то­му что по­эт. Труд­но по­нять, как это при­ми­рить спри­зы­вом «жить не по лжи»? А ме­ж­ду тем су­ро­вый нрав­ст­вен­ный при­зыв от­чет­ли­вочув­ст­ву­ет­ся в «Кон­це пре­крас­ной эпо­хи».

Че­ло­ве­кусвой­ст­вен­но оши­бать­ся и не толь­ко оши­бать­ся. Ему так­же свой­ст­вен­ноне за­ме­чать од­но­сто­рон­ность ис­ти­ны, к ко­то­рой при­шел. Ты ду­ма­ешь,прав­да про­ста? — спра­ши­ва­ла Ма­рия Пет­ро­вых...

По­про­буй,ска­жи,—

По­про­буйхоть раз, не сол­гав,

Ска­затьо люб­ви!

Олюб­ви, о сво­бо­де, о Бо­ге — обо всем са­мом важ­ном му­чи­тель­но труд­носка­зать прав­ду. Ста­тьи Со­пров­ско­го на­пи­са­ны смо­ло­ду, и в них есть ка­те­го­рич­ностьюно­сти. Но по мень­шей ме­ре два тек­ста (об Ио­ве и о Шес­то­ве) по­ды­ма­ют­сяв сво­ей цель­но­сти над лю­бой кри­ти­кой. С них я на­чал и ими мне хо­чет­сякон­чить.

Со­пров­ский,вслед за Шес­то­вым, го­тов со­вер­шен­но из­гнать сис­те­ма­ти­че­ское мыш­ле­ниеиз цар­ст­ва ис­ти­ны. Од­на­ко фи­ло­со­фы, вы­страи­вав­шие ло­ги­че­ские сту­пень­кик ис­ти­не, не бы­ли ни фи­зи­че­ски­ми, ни ду­хов­ны­ми уро­да­ми. Не­воз­мож­ночис­то по­эти­че­ски ра­зо­брать­ся в ми­ре. Нам да­но и пра­вое по­лу­ша­риемоз­га, иг­раю­щее по­эти­че­ски­ми ме­та­фо­ра­ми, и ле­вое, соз­даю­щее ло­ги­че­скиесхе­мы. К не­сча­стью, на­ша со­вре­мен­ная куль­ту­ра пе­ре­оце­ни­ва­ет воз­мож­но­стира­зу­ма, ло­ги­ки, на­уч­но­го ме­то­да, и пра­во­та Шес­то­ва и Со­пров­ско­гов том, что они идут про­тив те­че­ния; хо­чет­ся вме­сте с ни­ми под­черк­нуть,что по­эзия — бо­лее на­деж­ный путь в по­след­ние глу­би­ны, чем ло­ги­че­скипо­сле­до­ва­тель­ная мысль. «Ве­ра, мож­но ска­зать, бед­нее мыс­ля­ми, но бо­га­чекрас­ка­ми, зву­ка­ми, го­ло­во­кру­же­ни­ем, не­же­ли ра­зум». Це­ло­ст­ностьми­ра да­ет­ся толь­ко це­ло­ст­но­му взгля­ду. «И Адам до гре­хо­па­де­ния былпри­час­тен бо­же­ст­вен­но­му все­мо­гу­ще­ст­ву,— вы­пи­сы­ва­ет Со­пров­скийШес­то­ва,— и толь­ко по­сле па­де­ния под­пал под власть зна­ния» (зна­ния ча­ст­но­стей,в ко­то­ром те­ря­ет­ся це­лое; зна­ния де­ревь­ев, за ко­то­ры­ми не ви­денлес). «По­эты слы­шат гул в ушах — и ло­вят этот гул, на­страи­вая на его вол­нусмы­сло­вые зна­че­ния — и та­ким об­ра­зом соз­на­вая це­ло­ст­ность, ин­то­на­цию,ме­ло­дию бу­ду­ще­го сти­хо­тво­ре­ния. Од­но­вре­мен­но ищут от­дель­ные об­ра­зы,строч­ки, со­зву­чия, ко­то­ры­ми пред­сто­ит об­рас­ти этой це­ло­ст­но­сти...»Толь­ко по­эт мог это на­пи­сать; и в эс­се об Ио­ве чув­ст­ву­ет­ся тот же по­эт.Прав был Яков Кро­тов, за­ме­тив (ком­мен­ти­руя пуб­ли­ка­цию в «Но­вом ми­ре»):«Не бе­русь су­дить о Со­пров­ском как по­эте сре­ди по­этов, но сре­ди тол­ко­ва­те­лейБиб­лии он, без­ус­лов­но, един­ст­вен­ный по­эт». Мо­жет быть, и не един­ст­вен­ный.Но бес­спор­но под­лин­ный.

По­этот­бра­сы­ва­ет бо­го­сло­вие. Он уве­рен, что «в рус­ле ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фиина сме­ну «по­ни­ма­нию» (по­сти­же­нию в по­ня­ти­ях на ос­но­ве стро­гой ивсе­об­ще­обя­за­тель­ной сис­те­ма­тич­но­сти) долж­но при­дти бо­лее сме­лое,бо­лее сво­бод­ное, бо­лее об­раз­ное мыш­ле­ние...»

По­рыввдох­но­ве­ния по­эта по­до­бен про­ры­ву мис­ти­ка во все­це­лость и спо­со­бенпе­ре­дать его, да­же не ис­пы­тав на­яву, как Пуш­кин — встре­чу Исайи с се­ра­фи­мом,как Гу­ми­лев — экс­таз дер­ви­ша. Нет все­це­ло­сти кро­ме все­це­ло­сти, и по­эт— про­рок ее. Во все­це­ло­сти ру­шат­ся на­ши раз­ли­чия. Еди­ни­ца мень­ше де­ся­ти,еще мень­ше — мил­лио­на, мил­ли­ар­да. Но мил­ли­ард, де­лен­ный на бес­ко­неч­ность,и еди­ни­ца, де­лен­ная на бес­ко­неч­ность, оди­на­ко­во рав­ны ну­лю. Пе­ре­жи­ва­ниевсе­це­ло­сти смы­ва­ет все ча­ст­ное: и ма­лое, и боль­шое го­ре. В под­лин­нойбес­ко­неч­но­сти, во все­це­ло­сти все ста­но­вит­ся од­ним: все­це­ло­стью.Ес­ли гор­чич­ное зер­но ве­ры про­рас­та­ет и за­пол­ня­ет ду­шу, оке­ан все­це­ло­стито­пит гро­ма­ду го­ря, поч­ти раз­да­вив­шую че­ло­ве­ка, с та­кой же лег­ко­стью,как уко­лов­шую нас бу­лав­ку.

Яне ду­маю, что это свой­ст­во од­ной лишь иу­део-хри­сти­ан­ской тра­ди­ции. Яна­хо­дил при­ме­ры та­ко­го же по­гру­же­ния во все­це­лость и об­нов­ле­нияво все­це­ло­сти по­ми­мо вся­ко­го ве­ро­ис­по­ве­да­ния и во всех ве­ро­ис­по­ве­да­ни­ях,с ко­то­ры­ми зна­ком. Но имен­но по­это­му мне не хо­чет­ся спо­рить ни с ка­кимве­ро­ис­по­ве­да­ни­ем, в том чис­ле с ис­по­ве­да­ни­ем Со­пров­ско­го. Толь­кобы оно дос­тиг­ало та­кой глу­би­ны, как в его по­ни­ма­нии Ио­ва.

ОТИЗДАТЕЛЕЙ

Этакни­га от­кры­ва­ет со­бой «Биб­лио­те­ку Ман­дель­шта­мов­ско­го об­ще­ст­ва»— его тре­тью, на­ря­ду с «Со­б­ра­ни­ем со­чи­не­ний О.Ман­дель­шта­ма» и «За­пис­ка­миМан­дель­шта­мов­ско­го об­ще­ст­ва», из­да­тель­скую се­рию. «За­пис­ки», поре­ше­нию Со­ве­та об­ще­ст­ва, долж­ны со­сре­до­то­чить­ся на во­про­сах био­гра­фиии твор­че­ст­ва са­мо­го Ман­дель­шта­ма, то­гда как в «Биб­лио­те­ке» мо­гутвы­хо­дить кни­ги как со­вре­мен­ни­ков по­эта, так и со­вре­мен­ных ав­то­ров,про­дол­жаю­щих тра­ди­ции Ман­дель­шта­ма.

Кчис­лу по­след­них от­но­сит­ся и Алек­сандр Со­пров­ский (1953—1990) — ис­тин­ныйпо­эт и фи­ло­соф, ве­сель­чак и друг сво­их дру­зей. И де­ло здесь да­же нестоль­ко в тра­ди­ции са­мо­го сти­ха, сколь­ко в обо­ст­рен­ном чув­ст­ве со­ци­аль­но­гопо­ло­же­ния по­эта и гра­ж­дан­ском па­фо­се по­эзии и ми­ро­ощу­ще­ния. Сэтим счи­та­лась и со­вет­ская власть, не раз вы­го­няв­шая Со­пров­ско­го суче­бы и ра­бо­ты. Но луч­ше все­го об этом ска­за­но в ста­тье «Пра­во­та по­эта»,дав­шей на­зва­ние все­му сбор­ни­ку.

Ла­ко­нич­ноежиз­не­опи­са­ние А.Со­пров­ско­го — в его «Ав­то­био­гра­фии». По­гиб же он от­ча­ян­нои не­ле­по. Глу­бо­кой мо­роз­ной но­чью с 22 на 23 де­каб­ря 1990 го­да, напро­спек­те Ми­ра воз­ле мет­ро «Щер­ба­ков­ская» его, воз­вра­щаю­ще­го­ся до­мой,сби­ла шаль­ная ма­ши­на, ос­та­вив си­ро­той шестилет­нюю дочь. Его мо­ги­лана­хо­дит­ся на Пре­об­ра­жен­ском клад­би­ще.