«Осенних дней и дождика мы ждали…» Осенних дней и дождика мы ждали В деревне с нетерпением. Покой Они несли и творческой печали Томительный и сладостный настой. Как книжка сказок, что давно забыли, Открыли — оторваться не смогли, — Так детских лет опять проходят были И чудеса покинутой земли. Быль не вернется. Ничего не будет И чудеса не ждут нас впереди, Но разве память не приют и чудо И не готовы к странствиям ладьи! «Там, на дереве, солнцем нагретая…» Там, на дереве, солнцем нагретая, Эта слива сочна и нежна, В плащ закутана фиолетовый, Летним днем так блаженно пьяна. Шмель над нею, как шалый, проносится, Тихо бабочка кружит, легка. И коснуться рука моя просится, И жалеет, и медлит рука. «И закаты, и ночь, и прибой…» И закаты, и ночь, и прибой, И пустынные долгие пляжи. То маяк загорится слепой, То скала о прошедшем расскажет. Голос моря и грозен, и строг, Как далекого грома раскаты. Поднимается ночь на порог Предрассветного часа и брата. Одиночество гордых стихий. Нет букашки и нет человека. Но сродни им любовь и стихи И пребудут от века до века. Бретань Кораблик, грубо позлащенный, Моряк в собор принес. В семью пучиной возвращенный Своих не прячет слез. На сельском кладбище Бретани Товарищи лежат… Лишь он, спасенный, утром ранним, Сладчайшей жизни рад. Гудят органом океаны Еще в его ушах, Стучат дожди, плывут туманы, Все выше волн размах… И вдруг привиделся собора Родного дальний крест. О помощи большой и скорой Воззвал… И вот окрест Все та же бедность, лодки, сети, Чепцы рыбачек, дом — Печать промчавшихся столетий, Поющих об одном. Брату И радостно и так боязно Быть снова с детством заодно. Оно стучится неотвязно Глубокой старости в окно. И вот теперь еще милее В обличьи праздничном своем, Как будто там, в конце аллеи, Ждет старый деревянный дом В семнадцатом уже сожженный… Но памяти моей не сжечь. Она упряма, непреклонна И не тростник она, а меч. И будет, как тогда бывало И я приду благодарить За все, чем встарь пренебрегала, Чтобы начать скорее жить. «Ты родился в весенний день…»
Ты родился в весенний день, Когда чуть зеленеют ивы, Набухает в саду сирень, Возвращается грач счастливый. И в усадьбе родной пекут Пышных жаворонков чудесных, Что под сердцем своим несут Рубль начищенный, счастье, песню. «Облака — кочевники цыгане…» Облака — кочевники цыгане Табором стояли на закате, На зелено-золотой поляне, Утопая в лютиках и мяте. Отдыхали кони и телеги. Распахнулись пестрые палатки Легким кровом нищеты и неги, Жизни обольстительной и краткой. «Цветы и травы семена…» Цветы и травы семена Опять беспомощно роняют. Покинут дом… И тишина, Платок накинув, у окна, Недавнее перебирает. По четкам дней рука скользит, Остановившись, замирает. А там, в окне, все тот же вид: Холмы, оливы, эвкалипт — К себе зовут и утешают. «Скупые старческие слезы…» Скупые старческие слезы И длинный перечень обид Лишь богадельня сохранит… Под золотым дождем мимозы По парку призраки бредут, С исчезнувшим перекликаясь. Как страшно быть последним в стае, Прощальный отдавать салют… «Я родилась при первом снеге…» Я родилась при первом снеге В далекой северной стране. На сани сменены телеги, Дороги чище и ровней. Еще семья цела и вместе Рожденья празднуется день. Богатой будущей невесте Сулится роскошь — дребедень! И лишь отец мудрее, строже. Ей будущий готовя дом, Основу крепкую положит Прозрачным пушкинским стихом. Подводит жизнь свои итоги: И смутою разлучена Семья… И первые ожоги Любви… И бедности стена. И брак, как в старину, до гроба В тиши забытых деревень, И воздух дней совсем особый — Татьянин воскрешенный день. |
