ЕКАТЕРИНА ТАУБЕР. ВЕРНОСТЬ Пятая книга стихов (Париж: «Альбатрос», 1984) Бока Которская Ушли за море женихи и братья, В краю бесплодном стало трудно жить. Но верность, словно вечное объятье, — Ее и смерть не сможет отменить. Горяч и бел родной приморский камень. Здесь будет сад и шорохи ветвей. Когда-нибудь, в июльский жар и пламень, Мы приведем сюда своих детей. Но годы ждать. Киркою и лопатой Трудиться здесь в начале и в конце. Пусть пот изнеможенья будет платой И ранние морщины на лице. ……………………………………….. Они вернутся… Встретит дом за садом, Невеста, постаревшая давно, Прохладою манящие аркады, Собака и раскрытое окно. «Трещат дрова декабрьским утром в печке…» Трещат дрова декабрьским утром в печке. За окнами — простор и синева. Молочника тележка у крылечка Остановилась, скрипнувши едва. Размерены еще и осторожны Все звуки наступающего дня. Пусть он пройдет без суеты тревожной У этого веселого огня — В медлительном любовном созерцаньи Простого мира дремлющих вещей, В безделье сладком и припоминаньи То дальних странствий, то любви речей, Когда опять коснешься благодарно И с нежностью внезапной и живой И тайных слез, и радости угарной, Чей не пролит напиток огневой. «Только лесные опушки…» Только лесные опушки, Речки смешной воркотня, Липкие осы и мушки Праздную встретят меня. Знаю, никто не осудит Нынче мой долгий досуг. Скучные хмурые люди, Вы не прощаете рук, Что опустились лениво. Здесь же, где дремлет трава, Разве ужалит крапива, Терн пощекочет едва, Или плечо мне заденет Птица пугливо-легка. Слабые дрогнут колени, — А уж она далека. Кафе в Земуне Далекое мне снится воскресенье, — Одно из тех, нешумных и глухих… Прощальный вечер, теплый и осенний В пустом кафе, у вольных вод речных, На столиках разбросаны газеты, Где все кричит о смерти и войне. А рядом город, скукою одетый, В густых садах и пыльной пелене. Я все гляжу в лицо твое родное, Его навек запомнить торопясь. Все мирное, знакомое, простое Плывет назад, качаясь и кружась. Мелькнул огонь заштатного трамвая. Пора домой, домой в последний раз! И в огненную линию сливает Все фонари слеза прозревших глаз. Белградским друзьям
Цветы земли смиренной, братской, Сама земля, где спят друзья С бесхитростной встречает лаской И не расплакаться нельзя. На улицах, в тени ль могилы, Под сенью лип, под гуд гудков, Все тот же взгляд, простой и милый, Ободрить, укрепить готов. Что годы? Что война? Разлука? — Их не было… Одна любовь, Как встарь, протягивает руку, Все двери распахнула вновь… Благословенье этой встрече На позднем жизненном смотру! А память зажигает свечи, Негаснущие на ветру. 1950-ый год Безмолвно гасли старики, — Для них изгнание кончалось Тридцатилетнее… Руки Рука нездешняя касалась, А берег близился родной Не так, как думали — иначе! И вечный отдых ледяной Был и наградой и удачей. Они свершили. Сберегли, (Как выходцы с иной планеты,) Все лучшее своей земли, Чему не будет уж ответа… А мы — их дети? Целый мир И родина нам, и чужбина. Мы всюду дома… Все — Сибирь! Все каторга и паутина! Минувшее — для стариков… Грядущее — для тех, для новых… Нет ни пристанища, ни крова Меж двух враждующих веков! «Растет чабрец в расщелинах кремнистых…» Растет чабрец в расщелинах кремнистых И пахнет остро полднем и жарой. И прошлое разорванным монистом, Как бусы светится сегодня предо мной. Ведь я любила ветер раскаленный И ключевой воды прохладу в летний зной, И выжженных холмов смуглеющие склоны, И этот юг пьянящий и родной. «Долгим вечером, ясным и тихим…» Долгим вечером, ясным и тихим, К старой ферме с собакой пойду. Вся дорога в плену павилики, В бледно-розовом, буйном бреду. Все, как прежде. Но ферма не встретит Шумной зорей своих петухов, — Новобранцев, шагающих в лето, Под зеленой завесой овсов. Пусто в хлеве. И двор зарастает, И не заперта верная дверь, — Соловьиному дикому маю Ты навеки открыта теперь. |
