Жизнь сегодня колобком,
Завтра крашеным брелком,
А вчера она звенела
Тонким нежным голоском.
Не успел я оглядеться,
А уже исчезло детство,
Изогнула нервно бровь
Оскорблённая любовь...
Равнодушна, холодна
В небе жёлтая луна,
Облака по ней вприпляску –
Не печалится она.
Это я в квадратах комнат
Бьюсь о стены, как паломник,
Растерявшийся на миг:
В то ль святилище проник???
«»»»»»»»»»»»»»»»»»
Белый-белый-белый свет
Над восьмиэтажкой,
Над затянутой в корсет
Луговой ромашкой.
Бережёт её газон,
Хрупкую такую,
И в поклонах юный клён
Солнечно бликует.
Мимо люди шу-шу-шу
Катятся горохом,
Кто к родному шалашу,
Кто к чертополохам.
В смысле, втискивать себя
В сроки и деянья,
Кто зависимо горбясь,
Кто с хозяйской дланью…
Белый-белый-белый день
Разделить стремится
Нашу выпуклую тень
На микрочастицы.
Не разделишь всё равно,
Мы же неваляшки!..
И стесняется в окно
Заглянуть ромашка…
«»»»»»»»»»»»»»»»
Тебя огнём назначили
И камешком меня…
Какая ты горячая,
Какой холодный я!
Ты в ночь влетаешь искрами,
В день солнечным лучом,
А я во мхах у пристани
И к свае жмусь плечом.
Да-да, несовпадение
И мысли вразнобой,
Тебе всегда искрение,
Мне вечности прибой!
Хранить тысячелетия
У Балтики в руке,
Грустить по семицветию
Дождинок на песке…
А ты волшебным пламенем
Гори себе, пылай,
Не обращай внимание
На камешек у свай…
«»»»»»»»»»»»»»»»
Приплыл из прошлого корвет,
Сурово брызнул фальконет
Картечью крупной по июню!
А я картечи не боюсь,
Зачем мне прожитая грусть,
Я и сейчас любовник юный!
Но, коль приплыл, то, бог с тобой,
Давай по трубке мировой
Искурим молча у кострища,
И незачем швырять свинцом
В недоуменное лицо
Того, кто служит смерти пищей!
Ещё пятнадцать-двадцать лет
И я готов держать ответ
Перед любою из религий
За всё, что жизни недодал,
И пусть несёт девятый вал
Меня в пучину мятой фигой!
За недолюбленых кузин
(условно, ты не егози
кормой дубовой по рассвету!)
И не расстреливай, корвет,
Мой недодареный букет,
Последний изо всех букетов!
Срываю пробку с коньяка –
Да будет тяжела рука
У наказующего мига,
А мне, хлебнув большой глоток,
За юной женщиной в поток
Извечно сладостной интриги!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»
В крошечном, как бантик, зале,
Локти выставив на стол,
Вы мне искренности пряли,
Я вам искренности плёл.
На диванчике салфетки,
Белой простыни подзор.
--Вы такая сердцеедка!
С восхищеньем, не в укор.
На столе кривая булка,
Чай грузинский, маргарин.
Я сворачиваю втулкой
Крышку с баночки сардин.
Инородное вкрапленье,
Иноземная еда!
Кот понюхал с возмущеньем
И поплёлся в никуда.
Хорошо и даже сладко,
Сердце тук, тук-тук, тук-тук,
Ни рекламы о прокладках
Ни плейбоевских услуг.
Только лёгкое касанье,
Только тихий разговор,
На сардины ноль вниманья,
Это тоже не в укор...
Боже мой, какие дали,
Не дотянешься звонком!
Очень жаль, что мы расстались
В романтическом былом.
Всё ушло коту в захвостье!
Но, поверьте, без причин
Я бы не ходил к вам в гости
С плоской банкою сардин.
Вырезал я те причины,
Привалясь к столбу плечом,
На воротах перочинным,
В жало сточенным ножом.
Дураку и то понятно,
Что за символ на доске,
Сорок лет хранящий пятна
От пореза на руке...
«»»»»»»»»»»»
Не пересыщеный теплом,
Не перегруженый словами,
Поёт мне ветер ни о чём,
И я ему не подпеваю.
У каждого своя юдоль,
Своё потрёпаное имя,
И на губах морская соль
Хрустит кристаллами своими.
Вы невозможно далеки,
Я отдалён на те же мили,
А между нами тростники
И аксиомы белых лилий.
Уносит чувственный мистраль
За дюны перекати-поле
И сосны старую печаль
Зелёной хвоей прокололи.
Сегодня-завтра сто порош
Здесь лягут двойственно и пряно,
Но Вы не верьте ни на грош
Моим звонкам с меридиана!
Я здесь невольно проходил
По делу или не по делу,
А ветер грелся на груди
И репетировал метели…
«»»»»»»»»»»»»»»
© Copyright: Игорь Белкин, 2010
Свидетельство о публикации №110061800038
Хранилище 33
Игорь Белкин
Где воробьи барахтались в пыли,
где перепёлки прятались в пшенице --
варились овсяные кисели
и чай лечебный с мятой и душицей --
там были мы, там тишина, покой,
сурепка на полях и жёлтый лютик,
полёт во сне над тихою рекой
c мелодиями ангельских прелюдий.
Прошедшим дням – безмерное «прости!»,
годам летящим – веры и прозренья,
сомнений и тревог из ассорти
случайных остановок и движенья!
И нам, живущим в холоде, в тепле,
с традициями или без традиций –
прозрачных лет на том же киселе
и кипятка с живительной душицей!
Не растирая память на золу,
на толокно брезгливо не суропясь,
пускать бы корабли по гладям луж,
в густой малинник пролагать бы тропы,
да жаль, что невозможно перегнуть
хрустящий позвоночник для возврата
в навеки потерявшуюся суть
с мечтой былой – стать ангелом крылатым...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Было у тестя двенадцать сестёр и братьев –
мужиков могучих, словно богатырь Калев,
и женщин, шитых не шёлковой нитью, а дратвой,
и молчаливых,
с натруженными руками.
Это не присказка, а констатация факта! –
и то, что сегодня их в живых не осталось,
виновато время –
начиная от Оренбургского тракта
и до старта на родину,
оборотившегося финалом.
Моя супруга, хранительница традиций,
из года в год достраивает
генеалогическое древо,
собирает родственников по крупицам,
пофамильно, поличностно забрасывая невод.
Они съезжаются, знакомые незнакомцы,
третьи и четвёртые поколения,
если считать от тестя,
под неяркое эстонское солнце,
чтобы побыть десяток дней вместе.
Разговоры ведутся самые задушевные,
времена Столыпина и сталинских репрессий
истекают добром или тирадами гневными
в обособленном хуторском редколесье.
Сидят за общим столом дети, внучки и внуки,
обрусевшие и коренные,
разговаривают на разных наречиях,
и пахнет воздух мёдом и жареным луком,
и пенится пиво,
посверкивая в лучах набежавшего вечера...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Не наполнился день новизной,
Истекая ручьисто и просто
Во всеобщий канал временнОй,
Напрямую не рвущийся к звёздам.
Есть законы у физики тел,
Тяготение действие множит,
И хотел бы я и не хотел –
Неподвижное движется тоже.
Относительно.
Как-то.
Куда.
В целом, не разделяясь на части.
С этим время, упрямый схоластик,
Согласиться готово всегда.
Но оно несогласно со мной,
Прошагавшим полгорода в сырость,
Что не полнился день новизной,
Не делился на ломтики сыра!
Каждый час толщиною в микрон
Проникал в меня вкусно и едко
Тополиным волнением крон,
Болтовнёю трамвайной соседки.
Да, не трогал я суппорт станка,
Сталь не сваривал газоискреньем,
Но в блокнот заносила рука
Человеческой мысли движенье!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Январём рождённый...
Извилины в мозгу скрипят
Что жернова:
Перемолов года подряд,
Жизнь, ты права!
