Не придут, и не всё ли равно мне, — вспомнят в радости или во зле? Под землёй я не буду бездомней, чем была я на этой земле. Ветер, плакальщик мой ненаёмный, надо мной вскрутит снежную муть... О печальный, далёкий мой, тёмный, мне одной предназначенный путь! Эти строки, написанные в 1917 году, выражают кредо всей жизни поэта. Когда Булгаков написал свою знаменитую фразу «Рукописи не горят», он, конечно же, имел в виду, что не горят рукописи определённого сорта — те, в которых если и не содержится истина, то хотя бы сделана попытка приблизиться к ней. Стихи Софии Парнок относятся именно к таким рукописям. Не оценённые по достоинству при её жизни, забытые почти на век после её ухода, они возвращаются к нам. «Незнакомка с челом Бетховена» оказалась ко двору в двадцать первом веке. В её хрупкой, болезненной физической оболочке жил несгибаемый дух — стебелёк и вправду оказался из стали. Иллюстрации: фотографии Софии Парнок разных лет; Н. Крандиевская: скульптурный портрет С. Парнок, 1915; обложка книги стихотворений поэта «Вполголоса» (Москва, 2010) — в книгу вошли все стихотворения, выявленные на момент издания, в оформлении использована фотография 1914 года; обложка CD-диска с песнями Елены Фроловой на стихи Софии Парнок, в оформлении использована фотография 1910-х годов; могила Софии Парнок на Введенском кладбище Москвы Разрыв-трава * * * Кто разлюбляет плоть, хладеет к воплощенью: Почти не тянется за глиною рука. Уже не вылепишь ни льва, ни голубка, Не станет мрамором, что наплывает тенью. На полуслове — песнь, на полувзмахе — кисть Вдруг остановишь ты, затем что их — не надо... Прощай, прощай и ты, прекрасная корысть, Ты, духа предпоследняя услада! 1923 * * * Ведь я пою о той весне, Которой в яви — нет, Но, как лунатик, ты во сне Идёшь на тихий свет. И музыка скупая слов Уже не только стих, А перекличка наших снов И тайн — моих, твоих... И вот сквозит перед тобой Сквозь ледяной хрусталь Пустыни лунно-голубой Мерцающая даль. 18 февраля 1926 * * * Вокруг — ночной пустыней — сцена. Из люков духи поднялись, И холодок шевелит стены Животрепещущих кулис. Окончен ли или не начат Спектакль? Безлюден чёрный зал, И лишь смычок во мраке плачет О том, чего недосказал. Я невпопад на сцену вышла И чувствую, что невпопад Какой-то стих уныло-пышный Уста усталые твердят. Как в тесном платье, душно в плоти, — И вдруг, прохладою дыша, Мне кто-то шепчет: «Сбрось лохмотья, Освобождённая душа!» 1 марта 1926 * * * Ради рифмы резвой не солгу, Уж не обессудь, маститый мастер, — Мы от колыбели разной масти: Я умею только то, что я могу. Строгой благодарна я судьбе, Что дала мне Музу-недотрогу: Узкой, но своей идём дорогой. Обе не попутчицы тебе. 17 марта 1926 * * * А под навесом лошадь фыркает И сено вкусно так жуёт... И, как слепец за поводыркою, Вновь за душою плоть идёт. Не на свиданье с гордой Музою — По ней не стосковалась я, — К последней, бессловесной музыке Веди меня, душа моя! Открыли дверь, и тихо вышли мы. Куда ж девалися луга? Вокруг, по-праздничному пышные, Стоят высокие снега... От грусти и от умиления Пошевельнуться не могу. А там, вдали, следы оленьи На голубеющем снегу. 21 марта 1926 * * * И распахнулся занавес, И я смотрю, смотрю На первый снег, на заново Расцветшую зарю, На розовое облако, На голубую тень, На этот, в новом облике Похорошевший день... Стеклянным колокольчиком Звенит лесная тишь, — И ты в лесу игольчатом Притихшая стоишь. 12 мая 1926 * * * Под зеркалом небесным Скользит ночная тень, И на скале отвесной Задумался олень — О полуночном рае, О голубых снегах... И в небо упирает Высокие рога. Дивится отраженью Заворожённый взгляд: Вверху — рога оленьи Созвездием горят. 25 июня 1926 * * * В полночь рыть выходят клады, Я иду средь бела дня, Я к душе твоей не крадусь, — Слышишь издали меня. Вор идет с отмычкой, с ломом, Я же, друг, — не утаю — Я не с ломом, я со словом Вышла по душу твою. Все замки и скрепы рушит Дивная разрыв-трава: Из души и прямо в душу Обращённые слова. 26 января 1926 |
