Миссис Муларки, порывшись в обширном кармане юбки, нашла там сигареты, закурила и задумчиво посмотрела на дочь.

– Ты знаешь, Кейти, – сказала она, – что я люблю тебя, всегда готова поддержать и никому не позволю тебя обидеть. Но скажи мне, ради бога, чего ты ждешь?

– О чем это ты, мама?

– Ты проводишь все время, читая и делая домашние задания. Как люди сумеют узнать тебя, если ты так себя ведешь?

– Но люди не хотят меня знать.

Мама легко коснулась ее руки.

– Нет смысла сидеть на одном месте и ждать, когда кто-то или что-то изменит твою жизнь. Именно поэтому такие женщины, как Глория Штайнем, сжигают свои лифчики и устраивают марши в Вашингтоне.

– Чтобы у меня появились подруги?

– Чтобы ты знала, что можешь быть в этой жизни такой, какой захочешь. Вашему поколению очень повезло в этом плане. Вы можете стать кем угодно. Но иногда вам приходится идти на риск, решаться что-то сделать. Одно могу сказать тебе наверняка: люди жалеют в этой жизни только о том, чего не сделали.

Кейт расслышала в голосе матери что-то необычное. Как-то странно он дрогнул на слове «жалеют». Но что может знать ее мать о битве за популярность среди подростков? Ведь она уже сто лет как была взрослой.

– Ну да, мама.

– Это – чистая правда, Кейтлин. И когда-нибудь ты поймешь, какими мудрыми были мои слова. – Мама улыбнулась и потрепала Кейт по руке. – Но если ты такая же, как другие дочери, произойдет это, скорее всего, тогда, когда ты первый раз позовешь меня посидеть с внуком или внучкой.

– О чем это ты?

Миссис Муларки улыбнулась, словно какой-то шутке, которую не поняла Кейт.

– Я рада, что мы поговорили. А теперь иди подружись с нашей новой соседкой.

Да уж! Как будто бы это и вправду возможно.

– Только рукавички возьми – кастрюля горячая.

Замечательно. Еще и рукавички!

Кейт подошла к рабочему столику в кухне и угрюмо посмотрела на темно-красную массу внутри жаровни. Она закрыла кастрюльку фольгой и подвернула края, затем надела синие стеганые рукавицы для горячего, которые подарила ей тетя Джорджия. На заднем крыльце Кейт сунула ноги в стоявшие там ботинки и медленно пошла по хлюпающей под ногами дорожке к калитке.

Дом напротив был длинным и приземистым, в форме буквы L, и окна его смотрели во двор. Ветхую крышу местами покрывал мох. Стены нуждались в краске, а сточная канава была переполнена листьями и обломанными сучьями. Гигантские кусты рододендрона закрывали большую часть окон, а разросшийся можжевельник создавал зеленую изгородь вдоль всего дома. Было видно, что никто не занимался ни домом, ни садом целую вечность.

У входной двери Кейт остановилась и задержала дыхание.

Удерживая кастрюльку одной рукой, она сняла с другой рукавичку и постучала.

Господи, сделай так, чтобы никого не оказалось дома!

И почти тут же Кейт услышала приближавшиеся к двери шаги.

Дверь широко распахнулась, на пороге стояла высокая женщина, одетая в широкий балахон. Лоб ее перерезала кожаная лента, расшитая бусинками в индийском стиле. В ушах болтались две разных серьги. В глазах женщины была какая-то странная пустота, словно ей надо было носить очки, но она этого не делала. Несмотря на странность своего внешнего вида, женщина была красива яркой, хотя и увядающей, красотой.

– Да?

Странная пульсирующая музыка шла словно из нескольких мест одновременно. Верхний свет был погашен, но в зловещего вида красных и зеленых жестянках светились несколько гелиевых ламп.

– З-здравствуйте, – заикаясь, произнесла Кейт. – Моя мама приготовила для вас спагетти с мясным соусом…

– Заходи. – Женщина резко отступила назад, чуть не упав, и освободила Кейт проход.

И тут в прихожую стремительно вышла Талли, держась со взрослой грацией, подходившей скорее кинозвезде, чем провинциальной девочке-подростку. Она была в ярко-синем платье мини, белых сапогах для танцев и выглядела старше своих лет. Ничего не говоря, Талли схватила Кейт за руку и провела через гостиную в кухню, где все было розовым: стены, шкафы, занавески, плитка, стол. Когда Талли взглянула на нее, Кейт вдруг почудилось в ее бездонных карих глазах что-то вроде смущения.

– Это была твоя мама? – спросила Кейт, не зная, как еще начать разговор.

– У нее рак, – выпалила Талли.

– О…

Кейт не представляла, что тут можно сказать, кроме: «Мне очень жаль…».

Затем наступила тишина. Вместо того чтобы посмотреть на Талли, Кейт устремила взгляд на кухонный стол. Никогда в жизни не видела она в одном месте столько дешевых полуфабрикатов: пирожные, чипсы, готовые котлеты, крекеры, печенье, пончики, гамбургеры.

– Вау! – сказала Кейт. – Хотелось бы мне, чтобы моя мама разрешала мне есть все это.

Кейт тут же пожалела, что у нее вырвались эти слова. Она вдруг почувствовала себя полной идиоткой, и, чтобы чем-то себя занять – и уклониться от мрачного взгляда Талли, – она поставила кастрюльку на кухонный стол.

– Еще горячие. – Кейт болезненно ощущала на руках бесформенные рукавички, похожие на китов-убийц.

Талли закурила сигарету и прислонилась спиной к розовой стене кухни, внимательно разглядывая Кейт.

Кейт оглянулась на дверь гостиной.

– А твоя мама не против, что ты куришь?

– Она слишком больна, чтобы обращать на это внимание.

– О!

– Хочешь сигарету?

– Спасибо, нет.

– Я так и думала.

На стене тикали большие черные часы в виде кошки с рекламой «Кит-Кат».

– Что ж, тебе, наверное, пора домой – обедать, – сказала Талли.

– О, – снова произнесла Кейт, казавшаяся себе еще более нелепой, чем минуту назад. – Да, пожалуй.

Талли провела Кейт через гостиную, где мать теперь лежала, раскинувшись, на диване.

– Пока, девочка из дома напротив, которая хочет быть хорошей соседкой.

Талли распахнула дверь. Сгущавшиеся сумерки окрашивали все вокруг в таинственный фиолетовый цвет, отчего происходящее казалось почти нереальным.

– Спасибо за еду, – сказала Талли. – Я не умею готовить, а Облачко сама давно спеклась, если ты понимаешь, о чем я.

– Облачко?

– Так сейчас зовут мою мать.

– О!

– Было бы здорово, если бы я умела готовить. Или если бы у нас был свой повар, или что-то в этом роде. Но у моей матери рак и все такое… – Талли внимательно посмотрела на Кейт.

Скажи, что научишь ее готовить. Давай же! Рискни!

Но Кейт не могла этого сделать. На сегодня с нее достаточно унижений.

– Ну… пока.

– До встречи.

Кейт вышла на улицу.

Она почти дошла до калитки, когда Талли окликнула ее:

– Эй, подожди!

Кейт медленно обернулась.

– Как тебя зовут?

Мелькнул проблеск надежды.

– Кейт. Кейт Муларки.

Талли рассмеялась:

– Муларки? Звучит дебильно!

Это было уже слишком. Кейт до смерти надоели шутки по поводу ее фамилии. Вздохнув, она повернулась к Талли спиной и пошла дальше.

– Я не хотела смеяться, – крикнула ей вслед Талли, но остановиться уже не могла.

– Ну да, мне, в общем-то, все равно.

– Почему бы тебе не быть такой же сучкой, как все вокруг? Жизнь стала бы проще.

Кейт молча продолжала свой путь.

Талли смотрела вслед удаляющейся девочке.

– Не надо было мне этого говорить, – произнесла она вслух, отметив про себя, каким тонким и жалким был ее голос под раскинувшимся над головой огромным звездным небом.

Талли не понимала, почему ей вообще пришло в голову посмеяться над соседкой. Вздохнув, она вернулась в дом. Прямо с порога у Талли защипало глаза от запаха марихуаны. Мама развалилась на диване, положив одну ногу на спинку, а другую – на журнальный столик. Рот ее был открыт, из уголков вытекала слюна.

И все это видела девочка, живущая по соседству. Талли стало вдруг невыносимо стыдно. Никаких сомнений: в понедельник сплетни поползут по всей школе. Мамаша Талли Харт – наркоманка.

Именно из-за этого Талли никого никогда не приглашала к себе домой. Если хочешь хранить секреты, будь добра сидеть одна, в темноте.