Это и была «Тайная история». В ней он пообрывал буквально все листочки с венка славы, облив императора и императрицу грязью площадной брани.
Очень может быть, он сделал это из-за какой-то горькой тайной обиды, так что нельзя принимать за чистую монету все, чем он расплатился с венценосной четой. В особенности то, что касается Феодоры; может быть, он просто собрал слухи и сплетни, ходившие по городу, но может быть, что эти стога сплетен были не просто сухой соломой, были в них и зерна правды.
Отец Феодоры (Акакий) служил в константинопольском цирке смотрителем за дикими зверями. Девочка рано вышла на сцену. Не умея ни петь, ни танцевать, она все же приковывала внимание мужской публики кокетливой игрой без слов. (Женщинам посещать театр и цирк не разрешалось.) Она не скупилась показывать свою природную красоту. Обертывалась одним только поясом вокруг бедер, да и то не из стыдливости, — пишет Прокопий, — а потому, что меньшего не дозволяли театральные правила. Один из ее номеров состоял в том, что в таком костюме она ложилась навзничь на пол, а театральные служки осыпали ее пояс ячменными зернами, потом выпускали обученных уточек, которые склевывали с нее зернышки.
О ее личной жизни Прокопий пишет такое, что пересказывать можно только в подпившей мужской компании. Следующие несколько строк еще из самых скромных:
«…часто приглашенная на обед, даваемый вскладчину, или на на пирушку, где было десять, а то и больше юношей, отличающихся большой физической силой и выносливых в делах распутства, она в течение всей ночи отдавалась всем сотрапезникам; когда они, ослабев, уже все отказывались от этих дел, она шла к их слугам — а их было человек тридцать — “спаривалась” с каждым из них, но даже и при этом она не получала пресыщения от разврата»{Прокопий Кесарийский. Тайная история. IX, 16. Пер. С. П. Кондратьева. М., 1991.}.
Преувеличение здесь совершенно очевидно, но все же содержимому ящика письменного стола можно поверить — эту красивую девушку могли получить все, кто хотел, вернее, кто имел деньги. Гиббон{Гиббон Эдвард (1737–1794) — английский историк, автор монументального труда «История упадка и разрушения Римской империи» (1776–1788), охватывающего период со времен Коммода (II в.) до гибели Византийской империи в 1453 году (падение Константинополя). Написал также мемуары («Memoirs of My Life and Writings», 1789; изданы посмертно в 1796), «Очерк об изучении литературы» (1761).} в книге об упадке и падении Римской империи вслед за Прокопием выдает за верное:
«Часто бывало, что если из ее клиентов кто-то брал ее на всю ночь, но появлялся кто посильнее или побогаче, она тут же прогоняла первого из своей постели. Если она шла по улице, мужчины обходили ее стороной, либо опасаясь скандала, либо не желая подвергать себя искушению».
Собственно говоря, если оставить в стороне массу сплетен, то все же надо признать, что мы имеем дело с проституткой, которая физически и по характеру хоть и возвышалась над обычными гетерами, но все же ремесло вынуждало ее держать двери открытыми перед всяким.
В эту открытую дверь хаживал очень именитый гость — Юстиниан, племянник императора Юстина и престолонаследник. Красивое, подвижное лицо девушки, игривость характера и живость ума совершенно пленили этого сорокалетнего мужчину. Нам неизвестны подробности того, как начиналась, как расцветала эта любовь, верно одно: царственный любовник возвысил ее над ремеслом, окружил роскошью, затмившей прошлое девушки; достаточно того, что из любовницы она стала суженой.
Императорский двор взвыл от такой новости, но влюбленному племяннику удалось склонить дядю на свою сторону. Юстин начинал свой путь простым крестьянским парнем. Попал в телохранители, быстро поднимался вверх по карьерной лестнице, стал начальником личной охраны императора, потом ловким маневром добыл императорский трон. Грамоты он не знал, но, поскольку ему приходилось собственноручно ставить свою подпись, нашел остроумный способ. На деревянной дощечке вырезали его инициалы, и ему оставалось только обводить пером оттиск, так что получалась собственноручная подпись. Таким образом, становится ясно, что он не слишком разбирался в тонкостях придворного этикета, и его не очень волновало, кого там племянник приглядел себе в жены.
На Пасху 527 года, — к этому времени Юстиниан уже стал соправителем, — брак был заключен. После того как двор преклонился перед императрицей, ее представили народу, в цирке, в императорской ложе. Конечно, среди почтительно склонившейся публики были и такие, которым были еще памятны маленькие уточки и ночные оргии, но кто посмел бы вспоминать об этом вслух? Вечное молчание ждало бы того в сырых подземных казематах императорского дворца.
Вскоре за тем Юстин умирает. Юстиниана коронуют императором, Феодору — императрицей. Начинала с пояса Венеры, закончила с диадемой на челе.
Юстиниан в официальных документах обычно титулует ее так: Reverendissima Justiniani Deo data conjux. Достойнейшая, Богом дарованная Юстиниану жена!
Соответственно этому и держала себя Феодора. Императрица давала аудиенции важнейшим лицам государства и членам сената, но эти церемониалы только номинально были аудиенциями. В знак особого почитания этого божественного подарка всем перед ней надлежало пройти молча. И если бы только пройти! Всем им, независимо от важности сана или военного чина, надлежало преклонить перед ней колена и поцеловать носок ее туфли.
Это унижение некогда бывшая уличная девка измыслила для знатнейших вельмож империи. Так она мстила миру, которому была обязана всеми унижениями, через которые ей пришлось пройти в бытность гетерой. Да, она была гетерой, но не бурная кровь гнала ее из одного капища греха в другой. Она сжилась с миром византийской уголовщины. Как бы ни старалась «Тайная история» наложить побольше родимых пятен и веснушек на ее лицо, Феодора ничего не делала сверх того, что требовала фантазия платившего деньги клиента.
Бывшая гетера оказалась доброй женой и настоящей императрицей. Юстиниан большую долю своего разума занимал у нее. Сколько раз он принимал решения по новым назначениям, важным государственным делам, даже по вопросам религиозных догм именно с подсказки Феодоры.
Но идем дальше. Самым поразительным в истории Византии был эпизод, когда мужской разум и отвага отказали, а императорский трон самой могущественной в тогдашней Европе державы спасла женщина, бывшая проститутка.
В Константинополе разразилось восстание против императора. Между зелеными (прасипами) и синими (венетами) началась вражда, ею воспользовалась партия тайных претендентов на престол, вмешалось духовенство, расколовшееся но вопросам церковных догм; результатом взаимного науськивания явилось то, что все они, объединившись, выступили против Юстиниана.
Эти синие и зеленые требуют объяснения. Речь идет о соревнованиях колесниц, проводившихся в цирке, а эти два цвета — цвета одежды возниц. Они были звездами цирка, что-то вроде нынешних тореадоров на бое быков либо футбольных форвардов.
Сегодня публика на футболе, в торжественной тишине следящая за игрой, и представить себе не может, какой вопль диких страстей на состязаниях колесниц сотрясал стены цирка. Короче говоря, весь город разделился на две партии — синих и зеленых. Эти партии продолжали борьбу и вне стен цирка.
Возницы объединялись в два цеха: корпорации синих и зеленых. Каждая имела своих сторонников: богатые осыпали деньгами симпатичный им цех, а обладатели тощих кошельков служили своему цеху тем, что после состязаний нападали на соперников, резали их ножами, избивали палками до сине-зеленого цвета. Отлученные же от цирка женщины, вместо того чтобы постараться утихомирить страсти, сами распалялись до того, что вцеплялись друг другу в волосы.
В общем накале страстей никто не мог оставаться нейтральным. Даже императору приходилось выбирать свой цвет. Юстиниан с супругой держались синего. Из этого следовало, что официальная поддержка повсеместно оказывалась партии синих: они получали должности пожирнее и послаще, из них набирались судебная коллегия, полиция и личная охрана, городская и имперская администрация. Синие могли даже рассчитывать на то, что при судебном разбирательстве судьи закроют глаза на их темные делишки. В расчете на это однажды после победы зеленых они так бурно выразили свое неудовольствие, что на поле битвы спортивных страстей осталось двадцать шесть трупов зеленых.
