Владимир Григорьевич Бенедиктов Сборник стихотворений 1836 г. Ich singe, wie der Volger singt, Der in den Zweigen wohnet; Das Lied, das aus der Kohle dringt, Lst Lohn, der reichlich lohnet. Goethe Утес
Отовсюду объятый равниною моря, Утес гордо высится, – мрачен, суров, Незыблем стоит он, в могуществе споря С прибоями волн и с напором веков. Валы только лижут могучего пяты; От времени только бразды вдоль чела; Мох серый ползет на широкие скаты, Седая вершина – престол для орла. Как в плащ исполин весь во мглу завернулся Поник, будто в думах, косматой главой; Бесстрашно над морем всем станом нагнулся И грозно нависнул над бездной морской. Вы ждете – падет он – не ждите паденья! Наклонно он стал, чтобы сверху взирать На слабые волны с усмешкой презренья И смертного взоры отвагой пугать. Он хладен, но жар в нем закован природный: Во дне чудодейства зиждительных сил Он силой огня – сын огня первородный — Из сердца земли мощно выдвинут был! Взлетел и застыл он твердыней гранита. Ему не живителен солнечный луч; Для нег его грудь вековая закрыта; И дик и угрюм он: зато он могуч! Зато он неистовой радостью блещет, Как ветры помчатся в разгульный свой путь, Когда в него море бурунами блещет И прыгает жадно гиганты на грудь. Вот молнии пламя над ним засверкало. Перун свой удар ему в сердце нанес — Что ж? – огненный змей изломил свое жало, И весь невредимый хохочет утес. Незабвенная В дни, когда в груди моей чувство развивалося Так свежо и молодо И мечтой согретое сердце не сжималося От земного холода, — В сумраке безвестности за Невой широкою, Небом сокровенная, Как она несла свою тихо и торжественно Грудь полуразвитую! Как глубоко принял я взор ее божественной В душу ей открытую! На младом челе ее – над очей алмазами Дивно отражалося, Как ее мысль тихая, зрея в светлом разуме Искрой разгоралася, А потом из уст ее, словом оперенная, Голубем пленительным Вылетала чистая, в краски облеченная, С шумом упоительным. Если ж дева взорами иль улыбкой дружнею Юношу лелеяла — Негою полуденной, теплотою южною От прелестной веяло. Помните ль, друзья мои? там ее видали мы Вечно безмятежную, С радостями темными, с ясными печалями И с улыбкой нежною. С ней влеклись мечтатели в области надзвездные Помыслами скрытными; Чудная влекла к себе и сердца железные Персями магнитными. Время промчалося: скрылся ангел сладостной! Все исчезло с младостью — Все, что только смертные на земле безрадостной Называют радостью… Перед девой новою сердца беспокойного Тлело чувство новое; Но уж было чувство то – после лета знойного Солнце сентябревое. Предаю забвению новую прелестницу, В грудь опустошенную Заключив лишь первую счастья провозвестницу Деву незабвенную. Всюду в жизни суетной – в бурях испытания Бедность обнаружена; Но, друзья, не беден я: в терниях страдания Светится жемчужина — И по граням памяти ходит перекатная, Блещет многоценная: Это перл души моей – дева невозвратная, Дева незабвенная! Жалоба дня На востоке засветлело, Отошла ночная тень; День взлетел, как ангел белой… Отчего ж ты грустен, день? «Оттого порой грущу я, Что возлюбленная ночь, Только к милой подхожу я — От меня уходит прочь. Вот и ныне – под востоком Лишь со мной она сошлась, Ярким пурпурным потоком Облилась и унеслась. Вслед за ней туманы плыли, Облаков катился стан; Тучки ложем ей служили, Покрывалом был туман. Я горел мечтой огнистой: Так мила и так легка! Покрывало было чисто, Не измяты облака. Без нее – с огнями Феба Что лазурный мне алтарь? Я – в роскошном царстве неба Одинокий бедный царь — С той поры ищу царицы, Как в пучину бытия Из всемощныя десницы Вышла юная земля». Не томись, о день прелестной! Ты найдешь ее, найдешь; С тишиной ее чудесной Блеск свой огненный сольешь, Как пройдет времен тревога, И, окончив грустный пир, Отдохнуть на перси бога Истомленный ляжет мир! Два видения Я дважды любил: две волшебницы – девы Сияли мне в жизни средь божьих чудес; Они мне внушали живые напевы, Знакомили душу с блаженством небес. Одну полюбил, как слезою печали Ланита прекрасной была нажжена; Другую, когда ее очи блистали И сладко, роскошно смеялась она. Исчезло, чем прежде я был разволнован, Но след волнованья остался во мне; Доныне их образ чудесный закован На сердце железном в грудной глубине. Когда ж я в глубоком тону размышленьи О темном значеньи грядущего дня, — Внезапно меня посещает виденье Одной из двух дев, чаровавших меня. И первой любви моей дева приходит, Как ангел скорбящий, бледна и грустна, И влажные очи на небо возводит, И к персям, тоскою разбитым, она крестом прижимает лилейные руки; Каштановый волос струями разлит. Явление девы, исполненной муки, мне день благодатный в грядущем сулит. Когда ж мне является дева другая, Черты ее буйным весельем горят, Глаза ее рыщут, как пламя сверкая, Уста, напрягаясь, как струны дрожат; И дева та тихо, безумно хохочет, Колышась, ее надрывается грудь: И это виденье мне горе пророчит, Падение терний на жизненный путь. Пред лаской судьбы и грозой ее гнева Одна из предвестниц всегда прилетит; Но редко мне видится первая дева, — Последняя часто мне смехом гремит; И в жизни я вижу немногие розы, По-многу блуждаю в тернистых путях; Но в радостях редких даются мне слезы, При частых страданьях есть хохот в устах. |
