Он удивил ее, рассеяв ее заблуждение:

— Я восхищался твоими волосами, Ким. Когда они рассыпались у тебя по плечам, я сразу вспомнил…

Он не договорил — намеренно. В этом не было необходимости. Ее румянец стал огненным. Она не верила своим ушам: невероятно, чтобы он спустя столько времени вдруг заговорил о том, как они любили друг друга. Она часто вспоминала об этом. Слишком часто. Но Лахлан должен был бы уже позабыть о случившемся!

Он вдруг спросил — как часто делал в последнее время — ни с того ни с сего:

— Зачем ты его поощряешь? Он тебе в отцы годится. Она не стала притворяться, будто не поняла, о ком он говорит.

— Какое это имеет значение? Джеймс далеко не стар, Лахлан. Он в расцвете сил, совершенно здоров, полон энергии. Женщины находят его привлекательным — в том числе и я. Или вы думаете, что двое людей разного возраста не могут иметь что-то общее? Тут я с вами не соглашусь; мы с Джеймсом уже обнаружили, что нас интересует множество самых разных вещей.

Он сначала пробормотал себе под нос что-то невнятное, а потом ворчливо спросил:

— А его поцелуи заставят тебя забыть обо всем, милочка? Он зажжет в тебе такую же страсть, как я?

Ей понадобилась вся ее воля, чтобы снова не покраснеть. Она задумчиво проговорила:

— Трудно сказать. Он еще меня не целовал. Наверное, надо это выяснить. Полагаю, поскольку у него было больше времени практиковаться, он должен неплохо это уметь.

— Тогда позволь мне освежить тебе память, чтобы легче было сравнивать…

— Не смейте! — прошипела она. — Вы что, с ума сошли? Мы здесь не одни!

Теперь, когда ему удалось вывести ее из себя, он довольно улыбался.

— Ах, какая жалость! Но я подожду, пока мы останемся вдвоем. Она ахнула:

— Черта с два… То есть я хочу сказать… оставьте ваши намерения меня снова целовать, Лахлан Макгрегор. Я этого не допущу. И вообще — с чего вам этого вдруг захотелось?

— Поцеловать прекрасную женщину? — улыбнулся он. — Разве я не рассказывал тебе, как люблю это делать?

Тут ей пришло в голову, что Лахлан ее дразнит. Она догадалась бы об этом и раньше, если бы у нее было больше опыта. Ее замкнутый характер обычно не позволял окружающим с ней сблизиться. Но Лахлан от недостатка нахальства не страдал, и ее сдержанность не остановила его. Кимберли ужасно хотелось бы знать, когда именно он начал ее дразнить и какие из его слов были сказаны всерьез.

Однако она мрачно посмотрела на него:

— Да, вы мне об этом рассказывали. И я уверена, что вы в последнее время немало этим занимались — вокруг ведь столько прекрасных женщин! Я даже подумала: может быть, Джейн именно поэтому сегодня утром поссорилась с матерью, наверное, вы вскружили ей голову своими поцелуями? Он фыркнул:

— Это чудо благовоспитанности? Я не поверил, что у девушки нет никаких недостатков, и оказался прав: у юной леди есть один, но очень серьезный.

— Я и сама вспыльчива, — напомнила ему Кимберли, стараясь не выказать удовольствия от того, что Джейн его не заинтересовала. — Однако это не помешало вам…

— Ты — живая и отважная, милочка. Большая разница, имей в виду.

Конечно, Кимберли снова покраснела. Этот человек в последнее время отпускает ей слишком много комплиментов. Хотела бы она понять, почему. Может быть, он пытается загладить свою вину?

Но несколькими комплиментами за потерю невинности не отквитаться. Ей еще только предстоит расхлебывать последствия — придется обо всем рассказать тому, за кого она выйдет замуж. Впрочем, некоторые мужчины не в ладах с логикой, так что вполне вероятно, что он действительно пытается успокоить свою совесть.

— Ну, Джейн тут не единственная прекрасная женщина, — продолжила она. — Полагаю, вы без дела не сидели. Леди Эдит…

— Настолько глупа, что даже не замечает, когда делает из себя дурочку, — быстро перебил он. — От ее трескотни любой мужчина запьет уже через пару дней.

Кимберли чуть не кивнула — она думала то же самое. В ней боролись противоречивые чувства: раздражение из-за того, что он отметал ее доводы, и радость, что его ничуть не заинтересовали те женщины, за которыми, как она решила, он наверняка начнет ухаживать.

Но против Моники Элгар ему сказать будет нечего. Даже Кимберли против своей воли начала ей симпатизировать — такая она была милая. И ей действительно хотелось добиться от Лахлана признания, что он целовал кого-то еще. Будет неприятно это слышать, зато наверняка поможет ей перестать непрестанно думать о нем.

Поэтому она спросила:

— А как насчет Моники Элгар? Тут он вздохнул:

— Ты, может, и не заметила, Ким, но в этой леди не больше пяти футов роста. Каждый раз, когда я оказываюсь с ней рядом, меня так и подмывает взять ее на руки, как ребенка.

Она с досадой спросила;

— Тогда кого же вы целовали?

— Знаешь, милочка, никого.

— Почему? — недоуменно заморгала она.

— Может, потому что дожидался, когда ты одумаешься и пойдешь за меня.

У Кимберли на секунду остановилось сердце. Но почти сразу же она почувствовала неукротимый гнев; он опять ее дразнит, не желает сказать, с кем забавлялся теперь, продолжая тосковать по герцогине.

Она решительно надела перчатки.

— Ну, если это правда, Лахлан, — проговорила она с напряженной улыбкой, — мне, видимо, надо посоветовать вам не питать особых надежд.

Оскорбление явно не удалось. Он расхохотался.

— Знаешь, когда ты начинаешь злиться, милочка, у тебя глаза мечут зеленые искры! Очень соблазнительно.

— Соблазнительно? Он вздохнул:

— Какая же ты еще наивная! Беги, или я начну целовать тебя прямо здесь, не думая о том, что нас увидят.

Сначала она не поняла, что он имеет в виду, чем она его соблазняет. Откуда ей знать, может, он испытывает соблазн хорошенько надрать ей уши. Но последние слова она поняла прекрасно. И хотя бежать на коньках по снежному берегу было опасно, она умудрилась быстро вернуться на лед.

Она услышала у себя за спиной его негромкий смех — настроение на весь день испортилось. Неужели он снова ее поддразнивал? Ей это пришло в голову слишком поздно, когда ничего узнать уже было нельзя.

— Я все-таки думаю, зря мы не украли его распрекрасного жеребца, когда можно было, — ворчливо проговорил Джиллеонан, когда они с Лахланом остановились полюбоваться на пару молодых чистокровных лошадей, которых выезжали на кругу у ближайшей конюшни. — Он бы даже и не заметил: вон их у него тут сколько. И каждый год рождаются все новые. Цену бы за него дали отличную.

— Не так громко! — укоризненно напомнил ему Лахлан.

Он посмотрел направо, где у забора стояли еще двое гостей Шерринг-Кросса, тоже восхищавшихся великолепной парой. На самом деле гости были далеко и не услышали бы Джиллеонана — да они и не обращали внимания на шотландцев, поглощенные разговором о призовых чистокровках, которые выращивались и продавались здесь, в поместье герцога.

И все же он отошел вдоль забора еще на несколько шагов и только потом добавил:

— Не было смысла красть его лошадь, Джилл, он бы вернул ее так же, как вернул свою невесту. И кроме того, лошадей я не краду — ты это прекрасно знаешь.

Они говорили о герцоге Ротстоне и жеребце, на котором он ехал в тот день, когда Лахлан и его родичи остановили его карету, чтобы ограбить, — и Лахлан вместо денег забрал Меган. Сейчас Лахлан уже жалел, что не остался в тот день дома.

— Ну я так просто сказал, — признался Джиллеонан. — По-моему, ты недостаточно серьезно относишься к поискам жены.

Лахлан вопросительно поднял бровь.

— Почему это поиски жены и кражу лошадей ты связываешь друг с другом?

— А ты сам не видишь? — удивился Джиллеонан. — Да потому, что и то, и другое приносит деньги. Мы ведь ради этого здесь оказались — или ты забыл?

Лахлан нахмурился: не из-за ответа, а из-за вопроса.

— Скажи-ка, Джилл. Тебе кажется, что я несерьезно отношусь к моим обязанностям лэрда? Или теперь, когда мы живем среди англичанишек, у тебя появилась потребность все время ныть?