Вразброс под солнцем, как дрова,

Лежит селенье Острова.

Ни крыши целой, ни избы,

Что угол – то дыра.

И ровным счетом – три трубы

На тридцать три двора.

Встает, медлителен и глух,

Нерадостный рассвет.

На все село один петух —

И тот преклонных лет.

Поет, как вздумает певень, —

Ослабла голова.

Который час, который день,

Не знают Острова.

Который век, который год

Течет речушка Царь!

На колокольне в косу бьет

К обедне пономарь.

Кругом шумят моря хлебов,

Поля большой страны.

Худые крыши Островов

За ними чуть видны.

Солома преет у ворот.

Повалены плетни.

И курит попусту народ

На бревнышках в тени.

Строгает что-то ножиком,

Как бубен, лысый дед.

Скоблит…

– Бог помощь, граждане,

Колхозники ай нет?..

И отвечают медленно,

Недружно мужики.

Один:

– Мы – люди темные…

Другой:

– Мы индюки…

И подхватила женщина,

Припав к щеке рукой:

– Индусы называемся,

Индусы, дорогой…

– Выходит, бесколхозные, —

Вздохнул с усмешкой дед. —

Сошлись жуки навозные,

Гудят, а кучи нет…

Косить еще успеется,

На все у бога дни…

– Ты что строгаешь?

– Дудочки.

– А для чего они?..

– А дам по дудке каждому,

И дело как-никак.

– А не кулак ты, дедушка?

– А как же не кулак!

Богатством я, брат, славился

В деревне испокон:

Скота голов четыреста

И кнут пяти сажен.

Я гостем в каждой был избе, —

Где ужин – там ночлег.

Коня?.. Чего?.. Коня тебе?

Чудак ты, человек!..

Вот все хозяева сидят.

Продай, коня, сосед…

– Продать, – оно не штука, брат,

Да вот коня-то нет.

– А хоть и есть, – вздохнул другой, —

Да конь-то больно дорогой, —

За грудь, за складку вдоль спины,

За вороную масть

Полжизни плачено. Цены

Такой никто не даст.

– А я как раз продать бы мог,

Да баба встанет поперек.

Что со слезами, что без слез

Толкует об одном:

Идти по крайности в колхоз,

Так со своим конем.

– Слыхал? – толкает Моргунка

Старик тихонько в бок. —

Эх, уступлю уж я конька,

Тому и быть, сынок.

Идем…

Старик заторопил

И Моргунка провел

В худой, без сошек и стропил,

С собачью будку, двор.

Там конь, не вскинув головы,

Стоял, как на мели.

И был он бел до синевы

И слеп, хоть глаз коли.

Толкает дед его рукой,

Глядит со стороны:

– Эх, конь! Царевой масти конь!

Ему, брат, нет цены.

И сам носился петушком:

– А? Что? Плохой конек?..

– Нет, лучше век ходить пешком.

– Ну, сам гляди, сынок.

Таков и конь, каков купец.

Соседи, чем не конь?

– Понятно, конь. Не жеребец.

– Ну, что там! Конь – огонь!..

Как побежит – земля дрожит,

Как упадет – три дня лежит,

И ни вожжа тогда, ни кнут

Ему не вставят ног…

– Да, вот как люди здесь живут, —

Причмокнул Моргунок.

– Сынок! Ты вот чего скажи, —

Опять пустился дед. —

А чем плохая наша жизнь?

По-мойму – лучше нет.

Земля в длину и в ширину —

Кругом своя.

Посеешь бубочку одну,

И та – твоя.

И никого не спрашивай,

Себя лишь уважай.

Косить пошел – покашивай.

Поехал – поезжай…

– Живете не богато вы, —

Смутился Моргунок.

– А счастье не в богачестве.

Зачем оно, сынок?

Нам бы хлебушка кусок,

Да водицы голоток,

Да изба с потолком,

Да старуха под боком.

– Верно.

– Правильно.

– Привычка…

Вот прохожий баял тож:

Отчего ты, дескать, птичка,

Хлебных зерен не клюешь?

В том как раз и закавычка —

От природы, людям зло.

Отвечает будто птичка:

Жить, мол, в клетке тяжело.

– Кабы больше было воли,

Хочешь – здесь ты, хочешь – там…

– Кабы жалованье, что ли,

Положили мужикам.

– Кабы нам душа одна бы…

– Кабы жить нам не вразлад…

– Кабы если бы не бабы,

Бабы слушать не хотят!..

– Ты про баб молчи, пустыня,

Сами скажем про свое.

Вот хожу с грудьми пустыми

За хорошее житье.

У людей, людей – пшеничка

Наклонилась по ветру.

А у нелюдей солома

Раскидалась по двору.

У людей, людей – ребятки

День гуляют на площадке,

За столом за общим в ряд,

Как горлачики, сидят.

А мои живут на свете

Хуже сивых поросят.

Невиновны мои дети —

Ихний батька виноват!

Погляжу на ту картину,

Как сидишь ты день-деньской,

Плюну, кину-запокину,

Убегу – и черт с тобой!..

Глядит, растерян и смущен,

Никита Моргунок.

Что скажет он?

Что понял он

За долгий путь и срок?..

– Ну вот, – снял шапку Моргунок, —

Понятно – жесткий год.

Все, братцы, вдоль и поперек,

Крест-накрест все идет.

И ваша жизнь – не жизнь, друзья,

Одна тоска и боль.

Гляжу на вас: так жить нельзя.

Решаться надо, что ль…

А что касается меня,

Возьмите то в расчет:

Поскольку я лишен коня, —

Ни взад мне, ни вперед.

Осиротил меня злодей,

Под самый корень ссек.

А конь был – нет таких коней!

Не конь, а человек.

Бывало, корочку из рук,

Как со стола, возьмет.

В ночном – чуть что – затихнет вдруг,

Как спросит: кто идет?

Прилечь на землю не могу.

Ни сна, ни дремы мне.

Вот будто ходит по лугу,

Ступает в стороне.

Как будто слышу стук копыт,

Вздыхает конь живой.

Трава росяная скрипит,

И пахнет той травой…

И стихли все… И Моргунок

Вдруг смолк понуро сам,

И смятой шапкой проволок

Неспешно по глазам…

Молчит на бревнышках народ,

Все сказаны слова.

Берет старик две дудки в рот,

Чуть набок голова.

Поймали пальцы нужный лад,

И тонкий звук потек:

«Пойду, пойду в зеленый сад,

Сорву я орешок».

Поет старик об орешке,

Играет оберучь.

Висит на ветхом пояске

Мужицкий медный ключ.

Ползет рубаха с плеч долой,

На ней заплатки сплошь.

А в песне – «парень удалой,

Куда меня ведешь!..».

Ту песню про зеленый сад,

Про желтый орешок

Слыхал лет двадцать пять назад

От деда Моргунок.

– Ну, что ж, пора. Сижу я тут

Без барышей полдня.

А там телега и хомут

И сбруя у меня.