В ночь, как в плащ усталый путник, Завернулся город — кокон… Свет фонарный ломкий, чуткий Лёгким бликом лег на окна… Дня ушедшего пружина В недомолвках и причинах, Лица, лики и личины — В зазеркальях, в заоконьях — Вне закона и в законе… Город — кокон дремлет чинно, Что ж не спится мне, личинке?.. Белый лист чист и гол, Гол и чист белый стол. Белый свет стар и сед, Видел все белый свет. Видел все белый лист — Чист бывал и нечист, Молчалив и речист — Все стерпел белый лист. Видел Ветхий Завет, Видел кляуз букет, Вязь бухгалтерских смет И Шекспира сонет… Тянет ноту кларнет, А ответа все нет: Мне садится за стол? Он пока чист и гол Что вписать в белый лист? Он пока гол и чист… Нет света, а сумрак все круче, Дымит на столе шандал, Его Величество Случай Сегодня мне руку дал. В дрожащем неверном свете Играет волшебный мир: Людмила попала в сети… Тоскует младой Ратмир… Коварный Фарлаф крадется… Руслан горячит коня… Я знаю — всё обойдется, Но рядом, обняв меня, Что силы есть, сжав кулачишки, Боясь лишний раз вдохнуть, Впервые ушел сынишка С Русланом в нелёгкий путь. Свеча незаметно тает, Ночная взошла звезда… Я Пушкина сыну читаю Сегодня — и навсегда. Калейдоскопная жизнь — маята и круженье, А суть неизменна, меняется лишь отраженье: В десятке стекляшек все Гоголи, Гегели, Канты… Десяток стекляшек в бессчётности вариантов… Цветные осколки плетут разноцветные судьбы, Творцов и ничтожеств равняя единою сутью, И в недрах зеркальных рождается вечность из мути: Мы люди, мы люди, вы слышите, люди — мы ЛЮДИ! Как было бы просто презренье сменить на прозренье, — Ведь суть неизменна, меняется лишь отраженье… Чёрной шалью с душными кистями Август бросил ночь мне на плечо, Щедро звезды высыпал горстями И луну привесил на крючок. Замерли дневных напевов струны, Тишина на Кинбурнской косе, На плоту из тонких нитей лунных Я плыву по звездной полосе. Я плыву, а море тихо дышит, Терпким йодом мне щекочет нос, И боками теплыми колышет, Светлячков вплетая в прядь волос… Всё сместилось, всё перевернулось, И боюсь я волшебство спугнуть: То ли небо в море окунулось, То ли море лижет Млечный Путь… Вечерний бриз причёсывает скверы, Дневные раны лечит терпким йодом, Вечерний бриз — всего лишь полумера: В июльской топке краткосрочный отдых. Вечерний бриз петляет по бульварам, На стенах сушит легкие ладони, Следы сметает с пыльных тротуаров И влажно мой целует подоконник. Вечерний бриз не свищет и не злится, Течёт водой прохладной из баклаги, И будто бы боясь навек проститься, Строкою замирает на бумаге… Ну, что мне поля — горожанке в шестом поколеньи? Ну, что мне дрозды, если путаю их с соловьём? К мощенному плену привыкнув ещё до рожденья, на мир я смотрю сквозь привычный оконный проём. В деревне я — гость, ошалевший от запахов дыма, от трав, петухов, необычно густой тишины, от ягодных мест и от хлеба ручного замеса, и свежих ветров, уносящих печные дымы… Прости мне, деревня! Приемлю любые резоны: начало, источник, основа, целебный родник!.. Но я — Робинзон. И, как всяческие робинзоны, я паруса жду — каждый день, каждый час, каждый миг! Между бровей рябит морщинка строгая, глаза закрыты, пальца греют гриф — последний раз рыдает скрипка Когана, своим рыданьем воздух опалив И нет души, которая б не дрогнула, когда струна и пальцы — рать на рать… Сказать словами больше скрипки Когана хотя бы раз — и можно умирать!.. Почему не несут меня крылья? Ты приехал, а я не спешу… Будто радость присыпана пылью, и по пыли я тряпкой вожу. В лихорадке утюг не роняю и такси не ловлю наугад, и на двушки рубли не меняю, и друзьям отвечаю впопад. Незаметно в разлуках и встречах я ступила за эту черту: это день, далеко ещё вечер, но уже от тебя я иду. …Красный свет, перекресток знакомый и знакомый троллейбус — битком… Не волнуйся, я выйду из дому. Я приду, но, пожалуй, пешком… |
