Уход немецких войск из Киева в связи с революцией в Германии и отречение гетмана Скоропадского от власти не застали его врасплох. Четырнадцатого декабря, когда в город вошел авангард армии Симона Петлюры — «сечевые стрельцы» — и была устроена охота на бывших «гетьмановцев», он с группой офицеров отправился на Дон, где формировалась Добровольческая армия. Мария осталась в Киеве.

В следующий раз он встретил Марию уже в августе 1919 года, когда его часть вошла в Киев с песней:

На прежней квартире на Малоподвальной Марии не оказалось, никто не мог подсказать, куда съехало семейство, но она сама его разыскала в тот же день, и с тех пор они не разлучались. Он служил командиром эскадрона, она — сестрой милосердия в походном госпитале.

За все годы, проведенные вместе, ему казалось, что они знают друг о друге все и нет ничего утаенного. Но у Марии все же была тайна.

В последний вечер перед отправкой на фронт, в феврале 1916 года, мама, Маргарита Владимировна, передала ей резную деревянную шкатулку и поведала сохранившиеся семейные предания о золотой маске богини Девы, хранящейся в ней.

— Мари, я отдаю тебе эту золотую маску, которую получила от деда Владимира перед его смертью, а также передаю услышанные от него истории, которые обязалась хранить в тайне. Но, по-моему, наступил тот час, когда ты должна все узнать. Власть императора пала, и это не просто смена государственного устройства — наступают совершенно новые времена, к которым мы не готовы. Нам предстоит пережить многие события, которые, возможно, перевернут всю нашу жизнь. Хотим мы этого или нет — завтра мы будем другими. Золотую маску нельзя продать, подарить, добровольно уступить кому-либо, поэтому она не является ценностью в прямом понимании этого слова, хотя сделана из золота. Она может тебя уберечь от смертельной опасности, но если ты ей поддашься — превратит в своего раба и в конце концов погубит. Я надеюсь на твое здравомыслие — сейчас ты откроешь шкатулку и увидишь ее, но пообещай, что больше без нужды не будешь на нее смотреть. Никому не рассказывай о ней, ибо этим ты можешь принести горе не только себе, но и другим людям. Анечка, твоя сестренка, остается со мной, я присмотрю за ней, а тебе даю маску как талисман, который должен тебя уберечь в кровавой мясорубке войны. Пообещай мне, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу!

— Обещаю, мама. И не говори так, словно ты со мной прощаешься навсегда. — И девушка заключила ее в свои объятия.

Когда они приходили к незнакомым людям, те их принимали не за мать и дочь, а за двух сестер. Обе высокие, стройные, с большими приметными серыми глазами на красивых личиках, с длинными, тяжелыми, тщательно уложенными каштановыми волосами. Только цвет юной свежей кожи отличал Марию да еще веселый задор во взгляде — ведь мир принадлежал ей, а не она ему. Ей казалось, что понятие «судьба» придумали люди, чтобы оправдать свои слабости, а она сильная, смелая, решительная и чертовски умная женщина. Мама, умудренная жизнью, понимала, что происходит в ее душе, ведь вроде бы не так давно она была точно такой, и ей не верилось, что с тех пор прошли многие десятилетия. Маргарита Владимировна не стала убеждать дочь в чем-либо, ибо разочарование в начале пути всегда равноценно проигрышу, пусть лучше не иссякает надежда, которая, как известно, творит чудеса.

Иннокентий убрал браунинг в карман, помог Марии снять верхнюю одежду и лишь после этого спросил:

— Что нового в городе?

— Беспредел — такого ужаса пришлось насмотреться! — Ее голос задрожал, и он понял, что бледный цвет ее лица вызван отнюдь не декабрьской непогодой. — Исторический и Приморский бульвары, Нахимовский проспект, Екатерининская, Большая Морская улицы — на всех качающиеся тела тех, кто не успел на последний транспорт с Графской пристани!

— Успокойся — мы тоже не успели и пока живы. — Иннокентий взял ее за руку, чтобы успокоить.

— На регистрацию километровая очередь, стоят тысячи человек в надежде спасти жизнь, а по ночам слышны несмолкаемые пулеметные очереди в здании ЧК.

— Я не пойду на регистрацию — думаю, это ни к чему хорошему не приведет.

— Вынуждена с тобой согласиться, хотя утром тебя убеждала в обратном. Мне удалось поговорить с одним «товарищем» в кожанке, так он проговорился, что получена телеграмма от Бела Куна[23], в которой тот приказал не церемониться с «белой сволочью». Затем рассмеялся и добавил: Крым — это та «бутылка», в которую заскочил беляк, а обратного хода у него нет, так что только в расход, вне зависимости от того, зарегистрировался он или нет.

— Откуда такое доверие к тебе у «товарища»? — с подозрением спросил Иннокентий.

Мария молча достала из-за пазухи красную косынку, надела на голову, а затем из возникшей в ее руке пачки вытащила папиросу и зажала ее в зубах.

— Похожа? — процедила она сквозь зубы. — Побоялась в таком виде прийти к тебе — вдруг бы выстрелил, увидев красную косынку.

Иннокентий выхватил из ее рта папиросу.

— Мой последний папиросный резерв — а ты им «товарищей» балуешь!

— Информация стоила того. — Мария вздохнула, снимая с головы косынку. — Ясно, что регистрироваться нельзя, и надо поскорее уносить ноги.

— В горах засели «зеленые» — ты сама рассказывала, что они там не на посиделки собрались, а то и дело наносят удары по большевикам, — оживленно заговорил Иннокентий.

— Хватит — уже навоевались. Непонятно — за что воевать? За великую Белую идею? Оказалась мифом, который укатил на пароходе в Стамбул. За царя-батюшку? А нам какое до него дело? И нет уже Николая — расстрелян, вместе с семьей! — взвилась Мария. — Хватит крови. Сейчас большевики вешают — а помнишь, как «озоровали» казаки, когда отбивали города у Деникина? Сколько крови было и повешенных! У Врангеля дисциплина покрепче была, но повешенных тоже хватало. Поэтому — хватит крови!

— Хорошо, — неожиданно согласился Иннокентий. — Я знаю, куда поедем. Это здесь, в Крыму.

— Интересно куда? — насторожилась Мария.

— К Аделаиде Герцык — в Судак. У меня с ней почти шапочное знакомство, но она производила впечатление очень порядочного человека.

— Хорошо — другого варианта все равно нет. Не прятаться же в Затерянном мире[24] — большевики и там найдут.

— Значит, решено. — В голосе у Иннокентия прозвучала уверенность. — Будем уходить горами. Как здесь говорят — «на цугундер через канифас блок!».

— Не ругайся, Кеша.

— Сколько можно говорить — не называй меня Кешей!

— А ты не ругайся. Для тебя я уже давно припасла паспорт одного вольноопределяющегося, умершего от тифа в Киевской больнице, — теперь ты будешь Иннокентием Дмитриевичем Матусевичем — даже имя совпало.

— Ты предусмотрительна. Давно обзавелась документом?

— Давно. Даже точно не помню, когда. Предчувствие у меня возникло, как увидела имя умершего. Изучай свою новую биографию по паспорту, благо здесь все подробности имеются. Теперь ты учитель — не пугайся, в прошлом. Призыву не подлежал по состоянию здоровья — сухоты. Смотри приметы: рост средний — подходит. Цвет волос — черный, а ты шатен. С помощью хны исправим. Особых примет нет. Тоже подходяще. Да, вот только ты женат — и, к сожалению, не на мне. Поэтому обвенчаться в церкви нам уже не удастся.

— Спасибо. Ты, можно сказать, меня спасла.

— Пока рано об этом говорить — вот когда отсюда выберемся, тогда другое дело. С деньгами у нас плохо, а это значит, придется поголодать.

— Ха-ха-ха! — Иннокентий заразительно рассмеялся. — Помню, перед отъездом встретил адъютанта командующего, который за полмиллиона наших[25] купил пять фунтов конской колбасы. Неужели все еще больше подорожало? Сколько сейчас стоит фунт стерлингов?