* * *
Мара, придя в сознание, с трудом выползла из дома — ее тело было чужим, она ослабела от потери крови. С Подола надвигался пожар, который был уже близок, охватывая дом за домом на Боричевом узвозе. По улице метались ее кони, они ржали от страха, раздували ноздри и бешено вращали глазами. Мара собрала все оставшиеся силы и поднялась, борясь с ужасной болью в спине, удивляясь тому, что еще жива. Но жажда жизни заставляла ее бороться до конца.
«Умереть было бы просто — труднее жить ради мести, ради возвращения маски богини Девы, ради чего погибли последние соплеменники, даровав мне одной жизнь, ради моей дочери, рожденной от вождя Тиурга». Свистом ей удалось подозвать своего верного Куюка, и на нем она вырвалась из пекла. Она поскакала в Верхний город, где пожар шел на убыль, так как там дома стояли не так плотно, как на Подоле. Дальнейшее она помнила смутно, а потом сознание покинуло ее.
Пришла в себя в низкой землянке. Бородатый мужчина большого роста о чем-то горячо спорил с монахом — маленьким, сухоньким, с длинной седой бородой и такими же волосами.
— Где я? — спросила она по-гречески, и, как потом узнала, этим спасла свою жизнь.
Ее нашел возле Козиного болота, недалеко от Крещатицких ворот, отец Феодор. Рядом с ней стояла ее лошадь. Отец Феодор погрузил ее на лошадь, которую под уздцы привел к землянке Степана, где нашел приют после разгрома Никольско-Пустынного монастыря. Увидев на Маре татарскую одежду, Степан хотел оставить басурманку поганую околевать от холода и ран, ни на какие христианские доводы человеколюбивого отца Феодора не соглашаясь. Услышав греческую речь, отец Феодор попросил Степана подождать, пока он расспросит девушку. Мара, смекнув, как себя вести, рассказала выдуманную историю, будто она родом из Лигурии, вместе с мужем-купцом гостила на генуэзском дворе, когда случилось нападение татар. Двор разгромили, но мужу удалось ее переодеть в татарина, чтобы спасти, а сам он погиб. Она, раненная, чудом выбралась из горящего города. Ее истории поверили, и отец Феодор занялся ее лечением — поил отварами разных кореньев, прикладывал травы на рану, и Мара пошла понемногу на поправку.
— Жизнь для человека — таинство, Божий дар, — любил приговаривать отец Феодор. — Надо жить ради самой жизни, ценить все, что она дает: хоть радость, хоть горе.
Через месяц она смогла понемногу выходить на воздух, но была очень слаба, чтобы снова отправиться на поиски Беаты, скрывающей у себя золотую маску.
Несмотря на страшный разгром, который учинили татары в городе, казалось, уничтожив все живое, жизнь стала понемногу возвращаться. Некоторые успели покинуть город еще до штурма, другим удалось спрятаться, избежать полона и смерти. Тысячелетний Киев проявлял невероятную живучесть, вновь наполнялся людьми, они отстраивали дома, ликвидировали последствия пожара. Правда, это было делом не одного года.
Сожженный дотла Никольско-Пустынный монастырь не оправился от страшной беды, его обитатели частично погибли, а частично были угнаны в неволю. Те монахи, которым чудом удалось избежать этой участи, переходили в другие, постепенно возрождающиеся монастыри. Отец Феодор нашел себе пристанище в пещерах Китаевского монастыря, но продолжал изредка навещать Мару, приносил лечебные отвары. Маре пришлось жить в землянке отшельника-старообрядца Степана, отгородив угол ситцевой занавеской, так как другого пристанища не было. Отношения со Степаном у нее не сложились с момента ее появления в землянке: они молча сосуществовали, а время от времени Мара замечала, что он сердито на нее смотрит. После того как отец Феодор перешел в монастырь и они остались вдвоем, Мара почувствовала, что обстановка стала накаляться, но не могла покинуть это жилище, не узнав, где скрывается Беата.
Как только Мара немного окрепла, она стала ходить в город, понемногу отстраивающийся — леса вокруг него хватало. За время болезни она немного выучила местный язык, но старалась вслух не говорить, боясь выдать себя, а больше слушала. Вскоре ее старания увенчались успехом: от отца Феодора услышала рассказ о посаде на реке Припять, где после смерти мужа заправляет всем его жена, обращенная в православие чужеземка-латинянка, и стала собираться в путь.
Увидев ее приготовления, Степан нелюбезно поинтересовался:
— Уж не собираешься ли ты покинуть меня?
Получив утвердительный ответ, он стал нервничать, но Мара приняла это как нетерпение избавиться от нее. Коня у нее давно не было — пришлось продать, чтобы как-нибудь прожить, поэтому решила уйти ранним утром, так как дорога ей предстояла неблизкая.
Ночью на нее, сонную, навалился Степан и стал душить, дико выпучив глаза.
— Меня не проведешь — басурманка ты! Думаешь сбежать от гнева Господня, после того что натворила со своим неверным племенем?! Я есть руки Господа и от его имени сужу! — хрипел он. — Сука ты — меня все время искушала, приходя на ум даже во время молитвы!
Мара, задыхаясь, ворочалась под грузной тушей староверца, не в силах ничего предпринять, и сознание начало постепенно покидать ее. Вдруг Степан разрыдался и отпустил ее шею — она закашлялась, жадно вдыхая воздух.
— Не могу я тебя убить — люба ты мне! Глаз не могу от тебя отвести — смущаешь ты меня, волю Господа не в силах выполнить! Дьяволица ты — но мне люба! С тобой не боюсь и геенны огненной!
— Ты мне тоже люб, Степан! Не от тебя хотела уйти — а от себя скрыться! — промолвила Мара, чувствуя, как с возможностью дышать постепенно возвращаются к ней силы.
Степан от ее слов обезумел, рванул рубашку на ней и набросился на ее тело…
Когда Степан устал и отвалился от нее, она произнесла:
— Хочу воды напиться, могу и тебе принести в ковше.
Степан согласно замычал, с вожделением глядя на ладную, крепенькую фигуру обнаженной девушки, скользнувшую в темноту, и вновь желание начало просыпаться в нем. Мара поднесла к его лицу ковш, но не успел он напиться, как тонкое лезвие кинжала пробило его горло, заставив захлебнуться кровью. Мара оделась и отправилась в путь.
По дороге она размышляла: богиня Дева уже два раза спасла ей жизнь, но, возможно, терпение богини может иссякнуть, не захочет она спасать бывшую жрицу, которой никак не удается вернуть похищенную священную маску Орейлохе. А если это случится, произойдет непоправимое — не выполнит она приказ вождя Тиурга, а ее маленькая дочка, носящая такое же имя, как и она, — Мара, оставленная на попечение одной греческой семьи, никогда не узнает, что в ней течет кровь тавров. Поэтому, попав в посад и узнав о таинственном исчезновении вдовы хозяина, она не стала больше искать Беату, сразу отправилась обратно в Крым, к дочке. Дальняя дорога заняла у нее больше месяца, но когда она наконец обняла свою дочку, то уже знала, что под сердцем носит новую жизнь, оставленную ей на память насильником Степаном.
Вновь на поиски маски Орейлохе Мара отправилась, когда старшей дочери исполнилось пятнадцать лет и она переняла большинство магических знаний жрицы. На ее попечении остались младшие дети, которых к тому времени было уже пятеро: три девочки и два мальчика. Вне зависимости от того, кем по национальности были их отцы — славянами, греками или татарами, — все они были воспитаны как тавры. И никто из их отцов не заслуживал того, чтобы, дав жизнь, самому остаться живым.
Но и на этот раз поиски закончились безрезультатно — Беата, а с ней и маска Орейлохе словно провалились сквозь землю. На месте заложенного Василием посада теперь было целое поселение, и уже мало кто вспоминал о самом основателе и его жене-латинянке, исчезнувшей неизвестно куда, бросив все нажитое. Но Мара была уверена: маска богини рано или поздно даст о себе знать, если не при ее жизни, то при жизни ее детей или даже детей их детей. Поэтому, вернувшись, она сделала все, чтобы ее дети не забыли о своем таврском происхождении, сохранили язык, веру и знания, всегда помнили о своем предназначении, о наказе вождя Тиурга и это передали своим детям.