Значит ли это, что нужно совсем пренебречь мемуарной литературой? Конечно же, нет! Ведь мемуары дают краски и аромат эпохи… важно только убедиться, что именно той, а не другой. Иначе говоря, ими можно пользоваться лишь тогда, когда они находят подтверждение в документах изучаемой эпохи, что и делалось неоднократно при написании этой книги. Ни в коем случае не отказываясь от мемуаров в качестве полезных источников, автор отдавал безусловное предпочтение документам изучаемой эпохи. В результате были сделаны многие интересные выводы, которых никогда бы не удалось добиться, если бы не это предпочтение.

Говоря о штампах, прежде всего российской литературы, нельзя хотя бы один раз не упомянуть Великую Отечественную войну. Как уже было отмечено, она столь сильно повлияла на восприятие русским народом любой масштабной войны, что является для российских историков и публицистов ещё одним замутнённым стеклом, через которое уже вообще невозможно рассмотреть наполеоновскую эпоху, а все события последней представляются совершенно искажёнными. Об этом нужно сказать один раз для того, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу.

Причины конфликта между Российской и Французской империями, государственное устройство этих стран, их внешняя политика, их идеология, цели, которые они преследовали в войне, методы ведения боевых действий настолько отличались от соответствующих характеристик СССР и нацистской Германии, что всякое сравнение, всякая параллель между войной 1812 года и войной 1941–1945 гг. являются абсолютно недопустимыми. Подобные сравнения ничего не могут дать, а только переворачивают всё в головах людей, подменяя одно время совершенно другим. Ведь воспоминания о наполеоновской эпохе теряются в прошлом, а воспоминания о Второй мировой войне живы среди наших современников, живы ещё ветераны, живы люди, которые в те страшные годы были детьми, которые росли сразу после войны, когда вся Европа остро переживала её последствия. Поэтому стоит историку лишь один раз провести какую-то параллель между двумя войнами, как мгновенно в голове читателя поток ассоциаций с недавним прошлым начисто вытесняет слабо слышные отзвуки событий начала XIX века. Это всё равно, что пытаться за грохотом рок-концерта услышать далёкие звуки старинного клавесина. Нужно много изучать первоисточники, нужен такт и деликатный подход, чтобы понять людей уже не слишком близкой к нам эпохи, и всё это летит в тартарары, едва делается ненужное, бесполезное, а подчас просто кощунственное сравнение несравнимых эпох. Поэтому никогда, нигде в этой книге не проводятся подобные никчемные параллели.

Ещё один важный пункт: в конфликте, о котором идёт речь, кроме России и Франции принимала участие ещё и Польша, точнее, народ страны, разделённой на части в конце XVIII века. Своим стремлением к восстановлению некогда могучей Речи Посполитой он оказал огромное, если не сказать решающее влияние на русско-французские взаимоотношения в 1807–1812 гг. Неудивительно поэтому, что при написании этой книги польскому вопросу было уделено особое внимание, а польские документы привлекались наряду с русскими и французскими.

Но ещё раз подчеркнём, было бы просто немыслимо начать серьёзный рассказ о войне, не объяснив, почему она началась. И эта книга должна впервые дать исчерпывающий ответ на вопрос: почему же «он напал на Россию»?!

И последнее. Когда историку есть что донести до читателя, он пишет человеческим языком, ясно и увлекательно. Заумные фразы в историческом произведении обычно означают, что автору просто нечего сказать, и, если соскоблить с его произведения наукообразную шелуху, под ней просто-напросто окажется пустота. Поэтому я старался писать просто и по возможности увлекательно. Надеюсь, что читатель это оценит.

Представьте на миг невозможное: вы перенеслись в 80-е годы XVIII века и заявили какому-нибудь образованному петербуржцу или парижанину, что меньше чем через четверть века Россия и Франция сойдутся в огромном, отчаянном военном конфликте, что французские войска вступят в Москву, а русские – в Париж. Наверняка и русский, и француз посмотрели бы на вас как на сумасшедшего.

Действительно, вообразить такую войну было невозможно. Полторы тысячи километров, отделяющих тогдашнюю Францию от границ Российской империи, по масштабам скоростей того времени казались непреодолимой преградой для крупных масс войск, а серьёзных противоречий между странами, которые могли бы привести в движение подобные массы, не было и в помине. Наконец, даже если бы Франция и Россия вдруг ни с того ни с сего вздумали воевать, им не удалось бы этого сделать. Как ни проводи тогда линию от земель одной из этих стран до другой, всё равно пришлось бы пересечь десятки границ (!) независимых государств. И значит, их тоже нужно было бы заставить сражаться!

Словом, русско-французская война была для человека XVIII века бредом по определению. Тем более что отношения между двумя великими державами, какими тогда являлись Франция и Россия, были не просто хорошими. Дело явно шло к союзу…

Кстати, о великих державах. Здесь нет никакой оговорки, никакого преувеличения. Соотношение значимости стран в мире и на Европейском континенте в конце XVIII – начале XIX вв. не имело ничего общего с расстановкой сил в современном мире – другие государства, другие армии, другая мораль, другие скорости… В Европе XVIII века Франция была самой многонаселённой страной. Впрочем, Россия, переживавшая бурный демографический рост, в 1782-м догнала Францию по числу жителей. В то время во Франции проживало 27 млн человек, в России – 28 млн. Численность сухопутных вооруженных сил Франции (в военное время) достигала 400 тыс. человек, русская армия в конце правления Екатерины II насчитывала ровно столько же – 400 тыс. (это также численность военного времени, так как Россия в ту эпоху постоянно воевала).

Ни одно государство Европы не могло сравниться с этими гигантами ни по численности населения, ни по количеству вооруженных сил. Только Великобритания, несмотря на свою демографическую слабость (лишь 10 миллионов населения), также играла первостепенную роль в политике благодаря экономическому развитию и мощи своего военного и торгового флота.

Державой, которая по силе и значимости в мировой политике шла сразу за тремя означенными государствами, была Габсбургская монархия, властвовавшая на территориях Австрии, Венгрии, Богемии, Моравии, Тироля… В её землях проживало около 24 миллионов человек, а армия в военное время могла выставить до 300 тыс. солдат. Пруссию, с её 10-миллионным населением, уважали, пожалуй, лишь памятуя о славе Фридриха II. Но крупной самостоятельной роли эта держава играть не могла. Остальные 14 миллионов немцев жили на территории более трёхсот государств, вечно споривших между собой. 18 миллионов итальянцев жили также на земле, разделённой десятками границ.

Так что Францию и Россию можно по праву назвать сверхдержавами той эпохи; и от их политики зависело будущее Европы.

Когда в эпоху Петра Россия громко заявила о себе на международной арене, отношения между ней и Францией стали складываться весьма непросто. Дело в том, что для многих поколений французских государственных деятелей главным стержнем внешней политики страны была борьба с габсбургской опасностью. Габсбурги правили в Германии и Испании, словно сжимая Францию в стальных тисках. Но в конце XVII века Испания ослабла, а в начале XVIII века на её престоле оказался внук Людовика XIV, так что опасность для королевства с юга была устранена. Зато Австрия (точнее «Священная Римская империя германской нации») продолжала угрожать Франции. Чтобы противостоять ей, французские политики создали систему так называемого Восточного барьера – союз с тремя странами, которые, так или иначе, конфликтовали с Габсбургской империей. На северо-востоке от Австрии это была Швеция, на востоке – Речь Посполитая, на юго-востоке – Турция.