Аркадий хотел было возразить с пьедестала, что Элеонора тоже русская, но Завидчая остановила его, пропев своим необыкновенным голосом:

— Оставь их, Аркадий, будем выше этого. Дело не в мелочных фактах! Достаточно, что мы знаем истину, зачем посвящать в нее других?

Под оглушительные аплодисменты Гарри Хилтон водрузил на склоненные шеи бывших заключенных одну общую золотую медаль на муаровой ленте Наступила торжественная тишина. Право первого гимна Аркадий уступил своей возлюбленной. Вслед за американским прозвучал гимн СССР, и оба флага, поднятые одновременно, затрепетали над несколькими десятками тысяч самых преступных и самых законопослушных граждан всего мира.

Вскоре обоих чемпионов, уже свободных граждан, повели под эскортом поклонников в служебную часть стадиона «Доджер», чтобы соблюсти необходимые формальности.

— Мы расстаемся ненадолго, Аркадий! — шепнула ему Элеонора, со значением помахав Вите рукой.

Аркадий настоял, чтобы Шелковинкою тоже пустили в апартаменты, где Тюремный олимпийский комитет должен был вручить ему решение советского суда о его оправдании за отсутствием состава преступления, улик, а также полнейшего алиби.

В просторном кабинете, обставленном современной деловой мебелью без всякой претензии на роскошь, собрались под наблюдением иностранных экспертов представители советской стороны, включая полковника Родина. Председательствовал все тот же аноним с неприятным ледяным лицом, закрытым очками.

— Уважаемый Аркадий Михайлович, еще раз примите поздравления, что вы поддержали честь нашего государства, — «ледяной» встал из-за стола, обогнул его и вяло потряс руку чемпиону. — Однако, как: вы понимаете, будучи теперь полноправным советским гражданином, вы должны доказать свою законопослушность. Как известно, каше социалистическое государство с вашего рождения приняло заботу о вашем воспитании и образовании, поэтому всеми успехами и неудачами вы обязаны всему советскому народу, а значит, и то чемпионское вознаграждение, которое формально полагается вам, должно быть передано ему, то есть в лице государства, всему советскому народу.

— Что за чушь? — возмутился Недобежкин. — Я рисковал жизнью, меня могли убить. А если бы меня убили?

— Тогда бы государство платило пенсии вашим иждивенцам.

— Но государство не потратило ни копейки на мои занятия спортом! — воскликнул чемпион, у которого, как он понял, намеревались отнять его миллионы долларов, те, на которые он хотел начать с Элеонорой новую жизнь.

— Давайте посмотрим, так ли это? — вкрадчиво продолжая аноним, обращаясь как бы за подтверждением своих слов к полковнику Родину, ко второму очкарику и Шелковникову. — Как вы знаете, в обществе существует разделение труда. Вот, скажем, два геолога, утопая в болотах и замерзая в снегах, ищут золотоносную жилу, кстати, тоже с риском для жизни, но повезло только одному. Да, в капиталистическом обществе все вознаграждение достается этому счастливчику, нашедшему золото. Не так в социалистическом обществе, находкой счастливчика в равной степени пользуется и менее удачливый геолог, и весь народ- В этом и заключается преимущество социалистического строя над капиталистическим.

Аркадий почувствовал уязвимое звено в рассуждениях «ледяного».

— Стоп, стоп, не знаю вашего имени-отчества, — обрадованно проговорил аспирант.

— Владимир Степанович Лебедев!

— Очень приятно, — кивнул чемпион, продолжая бороться за свои миллионы. — Однако нашедший задетую жилу получает премиальное вознаграждение.

— Конечно! — слегка растаял Лебедев. — Не все золото, так как недра принадлежат государству, а лишь заработную плату плюс премию за находку.

— Значит, по-вашему, я только разработал для государства золотую жилу в сто миллионов долларов? И какое же вознаграждение мне полагается?

— Раньше или на обычных Олимпийских играх только почет, но теперь, в связи с повышением благосостояния нашего общества, развивая процессы интеграции нашего государства в мировое сообщество, а также учитывая приоритет личности, короче, гам причитается как за сдачу клада — двадцать пять процентов. Призовой фонд, как нам будет известно, составил с учетом всех пожертвований двести миллионов долларов, деленные на два.

— Двадцать пять миллионов долларов! — мгновенно вслух подсчитал Шелковников. — Соглашайтесь, Аркадий Михайлович.

«Ледяной» брезгливо скривил губы, в которых прозмеилось безмерное недовольство судьбой, посмевшей ни за что ни про что кому-то, а не ему отвалить сумасшедшую сумму денег.

— Нет, конечно не двадцать пять миллионов, — остудил он пыл секунданта-бомжа — Здесь огромные налоги, но ваша доля составит значительную сумму в семнадцать с половиной миллионов долларов. Мы их переведем на ваш валютный счет в Центробанке.

Недобежкин понял, что его хотят обмануть и попытался перейти к другому вопросу.

— А где же решение суда о моей непричастности к убийствам и прочей клевете?

— Как только вы подпишете декларацию о добровольной передаче означенных семидесяти пяти процентов в фонд государства на развитие спорта, вы тут же получите решение всех трех инстанций суда, вплоть до Верховного. Как видите, мы не только закрываем ваше дело за отсутствием состава преступления, но и подкрепили его решением судов, так как означенные трупы на поверку оказались учебными гипсовыми скелетами, сокровища, о которых были поданы рапорты — плодом воображения не в меру ретивого участкового, а разрушения Бутырской тюрьмы произошли по ветхости, что и явилось причиной побега арестанта Зверева, и, наконец, охранники, якобы наблюдавшие перестрелку, переведены в другие части.

— Да, да, Аркадий Михайлович, не сомневайтесь! — заверил его радостно перевозбужденный полковник Родин, которому вечером предстояло выступать в конференц-зале отеля «Американа» перед своими иностранными коллегами с докладом о советской пенитенциарной системе — По полной ветхости, о чем я неоднократно подавал рапорты начальству.

— А учебных-то скелетов кто столько разбросал по прилегающей территории? — подкольнул Недобежкин.

— Черт его знает! — удивился Родин. — Ребятня из соседней школы, я думаю. Да разве они сознаются, эти упрутся хуже всяких рецидивистов.

«Семнадцать с половиной миллионов долларов! Это же огромная сумма, — подумал Недобежкин. — Досталась мне почти даром, а за свободу никаких денег не жалко. К тому же остальные пойдут на благо отечества. Что ж, и Савва Морозов благодетельствовал сограждан».

— Я согласен, товарищ, только с одним условием, чтобы заграничный паспорт выдали и моему секунданту. Он человек молодой и должен повидать мир. Без его помощи я бы не выиграл. Согласен даже внести за него в фонд развития советского спорта миллион долларов.

Очкарики всполошились и отбежали в дальний угол. Шелковников, услышав такое заявление своего старшего друга, почувствовал, что слезы навернулись у него на глаза, и правой рукой он в кармане едва не задушил «поволжского немца», который, только из последних сил клюнув своего хозяина в палец, привел его в чувство.

Недобежкину пришлось пожертвовать по настоянию полковника Родина еще сто тысяч на детектор лжи для Бутырской тюрьмы, сто пятьдесят тысяч — на какой-то особый счет Фонда мира, пятьдесят тысяч — на счет Детского фонда и двести пятьдесят тысяч — еще в разные фонды за то, чтобы они с Шелковниковым смогли вырваться с зарубежными туристскими паспортами из цепких лап советской государственной системы и оставить свои доллары в банке США.

— Зря вы, Аркадий Михайлович, дали им полтора миллиона взяток за два паспорта и счет в американском банке, они бы и за сто тысяч наизнанку вывернулись, — шепнул Шелковников, покидая кабинет.

— Как так взяток? Это же на благотворительность.

— Это и есть взятки! — сахарно осклабился бомж.

Как велик мир для только что разбогатевшего человека, пока его еще не опутали паутинами своих щупалец армады приживальщиков и паразитов. «Свобода! — восклицает он. — Вот сейчас пойду и куплю себе роскошный „роллс-ройс“ и покачу куда глаза глядят, захочу — остановлюсь у гостиницы „Империал“ и сниму себе президентский номер, наберу номер телефона и закажу японских гейш, прямо из Киото. Богатство! Ты сделало меня волшебником, я всемогущ, и для меня нет преград». Главное, не утратить анонимность. Но ты купил дорогой автомобиль и расплатился чеком, и вот уже хозяин автосалона узнал твою фамилию и теперь будет следить за тобой всю твою жизнь, надеясь, что каждый год ты будешь покупать у него по новому автомобилю. Ты остановился в «Империале», и вот уже порноинтернационал бьет тревогу: «Аларм! Неизвестный богач! Каковы его вкусы? Предпочитает он блондинок или брюнеток? Шведок или эфиопок? А может быть, ему нужны белорунные манильские козочки?» И вот уже стая невидимых агентов идет по твоему следу, покупает билеты на те же авиарейсы и заказывает номера с тобой по соседству, заговаривает с тобой ласковыми женскими, услужливыми мужскими голосами, в коридорах гостиниц нечаянно натыкается на тебя упругими девичьими грудями или мощными кулаками суперменов защищает тебя от подставных грубиянов. И, наконец, ты обмерен, взвешен, просчитан вдоль и поперек. Известна твоя биография, привычки и даже фамилия девочки, с которой ты сидел за партой в первом классе Ты пока еще наслаждаешься свободой, ты в полной безопасности, тебя охраняют, и ты в пределах разумных трат волен делать все, что пожелаешь, но только потому, что за тебя идет спор между кланами, еще не выяснили, кому будет принадлежать право отобрать у тебя твои деньги. Наконец, лицензия выдана, а охотник все еще медлит, колеблется.