— Позови-ка мне вон того иерарха, дело есть.

Шнифт по указке Аркадия боязливо подошел к Чусову, тот хмуро выслушал его и прошествовал к Недобежкину, хотя их нары разделяло не более семи шагов.

— Слухаю вас, уважаемый, — вместо приветствия обратился он к аспиранту.

— Надо бы отодвинуть публику — дело важное, — улыбнулся Недобежкин Чусову.

Тот мотнул головой и все арестанты сдвинулись к нарам, ближним к параше.

— Я так понимаю, что вы человек серьезный, — качал Недобежкин. — Как нас звать?

— Чусов Алексей Петрович, — внушительно отозвался пожилой.

Недобежкин кивнул.

— Меня зовут Аркадий Михайлович. Один мой знакомый, Чума Зверев, обещал, если со мной случится маленькая неприятность, помочь мне. Организуйте ему весточку, пусть он исполнят свое обещание, так и передайте: «Долг платежом красен».

Недобежкин некоторое время разглядывал арестанта, прикидывая, как лучше продолжить с ним разговор, чтобы не уронить свое достоинство и не обидеть пожилого человека.

— Садись, отец, — доверительно, на «ты» начал Недобежкин, подвигаясь. — Вот, думаешь, свалился на нашу голову пижон, свернуть бы ему шею, а он еще выкобенивается и поручения дает, гоголь-моголь. Ты ведь знаешь — в тюрьму сам никто не лезет, в нее все случайно попадают. Вот я и угодил. А за то, что морально поддержали меня, так как я тюремных порядков не знаю, вам спасибо. Возьмите на память, — снова переходя на «вы» продолжил аспирант-арестант. — Шнифт не ошибся, насколько я понимаю, эти пряжки золотые и камни настоящие.

Недобежкин наклонился и оторвал одну пряжку с туфель, он хотел было оторвать и вторую, но Чусов остановил его.

— Не надо, Аркадий Михайлович, одной хватит. Может, еще кого облагодетельствуете. По слухам срок вам большой вырисовывается. Болтают, что на вас чуть ли не дюжину трупов хотят повесить.

— Все врут, — весело встрепенулся Аркадий. — И то верно, с одной пряжкой, пожалуй, оригинальнее. Значит, договорились?

Недобежкин отпустил Чусова и включился в тюремный распорядок, с аппетитом откушав бутырской баланды с черным хлебом и выпив компота, как вдруг раздался приказ: «Недобежкин! В спецчасть!»

В комнату вошли два здоровенных прапорщика и направились к аспиранту, еще два сержанта-сверхсрочника встали у дверей.

— Руки за спину! — приказал белобрысый прапорщик.

— Зачем это? — спросил аспирант.

— Не разговаривать, руки за спину! — угрожающе повторил белобрысый, позвякивая наручниками.

Недобежкин понял, что если у него защелкнут на запястьях наручники, то, возможно, он в критической ситуации не сможет воспользоваться кнутом, и решил сопротивляться.

— Ребятки, а нельзя без наручников? Тут ведь тюрьма, я не убегу. Даю слово джентльмена, что в ближайшие сутки не собираюсь покидать вашу богадельню.

— Во дает! «Не собираюсь покидать богадельню». Слово джентельмена. Ну, аристократ! — лихо хихикнул Шнифт.

— Руки за спину! — процедил белобрысый верзила.

И, вдруг слегка взмахнув рукой, хотел нанести аспиранту короткий удар по печени. Все остальное произошло молниеносно. Что сделал Недобежкин, никто не разобрал, но двое прапорщиков, как подкошенные, упали на колени. Сержанты-сверхсрочники с дубинками ворвались в камеру, чтобы как следует вздуть непокорного арестанта, но тот как-то исхитрился схватить их за грудки и ударил лбами так, что они опрокинулись навзничь.

Стоявший на пороге капитан, увидев эту сцену, захлопнул стальную дверь и побежал за подмогой.

— Придурок, — запричитал Фонарь, — ты знаешь, что они теперь с тобой сделают? Всю камеру сейчас разнесут, еще и из автомата прострочат. Во, псих навязался на нашу голову. Из-за одного придурка всех изрешетят.

Недобежкин помог прапорщикам подняться, потом усадил на нары сержантов-сверхсрочников.

— Ребята, — наставительно начал он поучать охранников, — заключенный, пока ему суд не вынес приговор, это такой же советский гражданин, как и вы, он требует к себе нежного уважения и индивидуального подхода. Я ведь не оказывал сопротивления, зачем же меня было в наручники совать, может быть, у меня фобия на наручники, а вы «руки за спину».

— Майор Горохов приказал вас, как особо опасного преступника, доставить на допрос в наручниках. Все равно вам наручники наденут, хоть газ в камеру пустят, а наручники наденут. Не вы первый.

— Видали, газ будут пускать из-за него. Всех газом травить из-за одного! — завопил Фонарь. — Фомич, скажи ему, чтоб не выкобенивался.

Чусов неторопливо подошел к Фонарю и профессиональным боксерским ударом сначала под ложечку, а потом в подбородок утихомирил его.

— Тихо ты, гад. Не твоего ума дело выступать, когда постарше есть. Сначала переговоры начнутся, прежде, чем газ пустят. Понял, дурак?

Из-за двери донеслось:

— Недобежкин, бросьте свои каратистские штучки. Брюс Ли выискался. Вас на допрос вызывают. Отвечайте, будете подчиняться тюремному распорядку, или мы применим против вас все, что полагается по инструкции.

— Если без наручников, я готов идти на допрос, куда угодно. Меня сюда без наручников привезли. Идите, посоветуйтесь с начальством. Без наручников согласен подчиняться.

— Хорошо, Недобежкин, мы уже посоветовались. Выходите без наручников. Корсаков, Светлов — вы живы?

— Живы! — виновато отозвались прапорщики.

— Выходите сначала вы, потом Недобежкин, потом Гостев с Ирисовым.

— Слушаюсь! — разом вскочили прапорщики.

Каждый, кому удавалось быстро завладеть большой суммой денег или неожиданно познакомиться не просто с красивой, а с очень красивой девушкой, знает, как трудно их удержать. Красавица выманит деньги, а красавицу сманит кто-нибудь другой.

В тот же день, когда Недобежкин попал в тюрьму, Тигра и Полкан, вернувшись в комнату своего хозяина, обнаружили, что сокровища, которые им поручил охранять их благодетель, исчезли.

Тигра накинулась на брата, который не должен был оставлять квартиру до ее прихода, но у того нашелся веский довод, слово за слово — и брат и сестра рассорились бы навсегда, как кошка с собакой. Но более рассудительная Тигра взяла себя в руки и примирительно протянула Полкану руку.

— Мир! Никто не виноват, оба сглупили. Надо попытаться вернуть сокровища. Ты можешь взять след?

Увидев, что братишка содрогнулся от мысли, что ему снова придется превращаться в собаку, Тигра ласково обняла братика.

— Ну последний разок, только в самую-самую сыскную.

— В ризеншнауцера, что ли?

— А он чувствительный? — осведомилась девушка.

Брат хмыкнул, капризно передернув плечами.

— Как будто я знаю, кто из этих псов чувствительнее. Вот наказание на мою физиономию.

Он сокрушенно вздохнул, встал на четвереньки и, ударившись лицом об пол, превратился в здоровенного пегого ризеншнауцера.

— Заходили двое! — сообщил брат на собачьем языке, тем не менее понятном девушке, которая еще совсем недавно была кошкой.

Пес обегал комнату, привстал на стол.

— Странно! Дикость какая-то. Похоже, что они сожрали недобежкинские сокровища.

Пес недоуменно заскулил.

— Как так сожрали? — удивилась Тигра.

— Однозначно сожрали. Один из них ел бриллианты, словно кашу, а второй пил золото с изумрудами, как ликероводочные изделия. Фу-фу! Точно, тошнит от перегара!

Ризеншнауцер, чтобы доказать Тигре свою правоту, закрутил мордой, выражая высшую степень неудовольствий, и пару раз чихнул.

— Надо идти по их следу. Вперед! — воскликнула сестра и, надев на брата поводок, выбежала из комнаты.

Через несколько минут они были в опорком пункте охраны порядка ка Новослободской улице, где Полкан предъявил в доказательство своей правоты несколько огрызков сейфа.

Они выскочили из опорного пункта. Полкан взял след, и начались их мытарства по злачным заведениям Москвы. К Шереметьевскому аэропорту пожиратели сокровищ добирались самым запутанным маршрутом, через пивные, забегаловки и закусочные. Чанышев так и не протрезвел до конца, когда они наконец-то добрались до аэровокзала.