— Знаешь, у меня есть чудесный эликсир, стоит выпить пару глоточков, и любой старичок вмиг запрыгает, как козлик, и снова захочет покувыркаться ка травка.
— Я люблю Недобежкина! — упрямо отчеканила Варя.
— Знаю, знаю, никто не запрещает тебе любить Аркадия. Но ему кажется, что он тебя не любит. Ему кажется, будто он влюблен в Завидчую.
Агафья вскинула брови, сделав паузу после того, как ввернула в свою речь эти «ему кажется».
— Однако это не повод ненавидеть Элеонору Константиновну, если она, убедившись в твоей честности, желает тебе счастья. Она не любит Аркадия. Он — человек. Пойми, королева не может согласиться ка мезальянс. Ты — людоедка Конечно, для тебя брак с человеком тоже не лучшая партия, но я уговорила Элеонору Константиновну дать на него разрешение Она хочет твоею счастья. Чем ты ее очаровала? Своим упрямством, по-видимому.
Огненнокудрая баба-яга встала к камину, помешала головешки длинными серебряными щипцами и, подойдя к столу, наполнила рубиновым вином два высоких хрустальных бокала. Варя давно убедилась, что ее покровительница пьет, как старый матрос, и больше не удивлялась той скорости, с которой та осушала бутылки.
— Итак, на чем мы остановились? — ведьма вдруг по непонятной причине дьявольски расхохоталась и швырнула фужер в камни.
Дзынь! — сверкнули осколки.
— Не хватает эмоций! — объяснила она свой истерический смех. — Так вот, Элеонора Константиновна хочет, чтобы Аркадию перестало казаться, что он любит ее и тогда он поймет, что любит тебя. Она мечтает поженить вас, — беззастенчиво врала баба-яга.
Девушка недоверчиво посмотрела на Агафью Ермолаевну, хота у нее не было причин не верить своей старшей товарке.
— Сейчас придет Завидчая и сама расскажет, что ты должна сделать, чтобы Аркадий наконец-то понял, кого он любит по-настоящему, а кем всего лишь временно очарован.
Варвара отпила глоток и внутренне приготовилась к борьбе со своей соперницей.
С тех пор, как дочка Повалихиных соприкоснулась с миром нечистой силы, ока все время пыталась понять законы, которые в нем существуют, научиться отделять чистых от нечистых. Так, например, она до сих пор не понимала, на чем основано могущество Элеоноры. Ей даже начало казаться, что та никаким волшебством не обладает, разве что единственным волшебством необыкновенно красивой женщины. Более того, Завидчая, по всей вероятности, была из людской породы, хоть Агафья причисляла ее к королевской крови, ко кровь-то эта была человечья. Да! Варя все больше уверялась, что Завидчая была самой обыкновенной женщиной, даже не людоедкой, как она сама. Так почему же все подчинялись ей? В том числе и Агафья, которая могла летать в ступе, на помеле, превращаясь по желанию в любого обличия женщину, в птицу, в зверя, в крапиву, и даже оборотила бравого офицера иностранного легиона в статую. Начинающая баба-яга подумала, хорошо бы и ей научиться превращаться хотя бы в птицу, а заодно и узнать, как оживлять статуи.
— Ага! — обратилась она вдруг к своей старшей товарке — А можно того офицера в Архангельском скова обратить в человека?
— Нет, нельзя! — холодно отрубила Ага-Агафья. — Он украл у меня «феррари», чуть не разбил ступу. Он из шайки Побожего, вреднейших и опаснейших преступников. Представляешь, один украл у меня веник, второй — из своего пистолета вдребезги расколол мою любимую ступку.
Варя подошла к своей подруге и обняла ее за плечи. Хотя, по видимому возрасту, разница их сейчас была не очень велика, Варька уже сообразила, что Агафья, как это ни странно для бабы-яги, была очень отзывчива на ласку, особенно если находилась в своем дряхлом теле. Однажды она в благодарность за помощь, которую ведьма оказала ей по спасению Недобежкина, преодолев свое отвращение, поцелована бабу-ягу в клыкастый рот, и с тех пор та испытывала к людоедке прямо таки родительские чувства.
— Варька, не подлизывайся! — размягченно отстранила ее рыжая. — Я же тебя предупреждала, всех не нажалеешься и каждого не спасешь. Люди мечтают, чтобы им поставили памятник.
Агашечка! Милая моя подруженька! Научи меня превращаться в птичку! Варька поцеловала бабу-ягу в свежую щечку.
— В воробья, чтобы тебя кошка съела или коршун?
— А ты меня в сокола научи превращаться.
— Хорошо, вот поговоришь, как надо, с Завидчей, и научу. Договорились?
Старуха в обличии супермодели насмешливо поглядела на свою стоюродную внучатую племянницу.
— Я постараюсь! — кивнула копной каштановых волос студентка Гнесинского института.
— Тогда пойдем!
Агафья провела свою подопечную на третий этаж посольства, где Завидчая очень скромно жила в небольшой башенке с тремя окнами-бойницами. Варя даже удивилась, попав в этот кабинет скорее богатого ученого, чем повелительницы темных сил. Самой Элеоноры не было в помещении.
— Подожди меня здесь, я сейчас позову нашу Хозяйку!
Агафья, оставив Варю одну, вышла из комнаты.
Девушка огляделась. У каждого оконца стоял письменный стол, слоено те научные или поэтические труды, какие предпринимала Элеонора на пользу аферийского государства, нельзя было успешно завершить за одним столом. Более того, стол, стоящий справа от входа, имел три столешницы, составленные буквой «П», так что сидящий в центре ученый мог бы, поворачиваясь на сорок пять градусов, писать сразу три рукописи. По стенам были выложены античные барельефы, изображающие битву кентавров с лапифами и сцены взятия Трои.
Людоедка села в крутящееся кресло и стала разглядывать письменные принадлежности, все очень древнее, дорогое, пахнущее стариной и чудесными восточными ароматами. Взяла одну из книг, выстроенных по краю, слоено офицеры перед полковым командиром для вечернего рапорта. Так оно и было — фолианты нужны были, чтобы разукрасить Элеонорины сочинения нужными цитатами. Книжки пестрели парчовыми закладками.
Слева стояли немецкие фолианты, по центру — латинские, справа — на французском языке.
— Неужели Элеонора полиглотка? — с завистью подумала Варя. Она открыла кожаный бювар и обнаружила рукопись, написанную явно элеонориным почерком. Никто другой не мог бы писать так кокетливо и вместе с тем твердо, очень женственно и в то же время повелительно. Варя повернулась к «французскому» столу и взяла другую рукопись — это были явно деловые письма. На бланках аферийского посольства по несколько строчек было написано той же рукой, но совершенно другим почерком.
— Какая она разная! Не знаю, хорошо это или плохо, — задумалась девушка.
Она встала и подошла к четвертому столу, стоящему рядом с кожаным диваном. Достаточно было одного взгляда, чтобы решить, что это место для любовных писем.
Нефритовая кошка, томно положившая грустную, но очаровательную мордочку на передние лапы, парные египетские статуэтки, грустящая дева Родена, оседланная лошадка с понурой головой — все навевало мысли о потерянном возлюбленном.
— Вот здесь я живу, а там лицедействую! — раздался проникновенный сочный голос.
Варя обернулась.
— Сиди, сиди! Это мой любимый стол. За каждым из них свой мир. Окунаюсь то в один, то в другой, каждый мир рождает свои чувства, а чувства будят мысли. Ах, чувства, чувства! «От полноты сердца говорят уста!».
Элеонора, наряженная в костюм шахматной королевы, подошла к своей пешке и села на жесткий диван.
— Ты думаешь, по ночам я утопаю в пуховых перинах в постели под парчовым балдахином? Нет, я сплю под верблюжьим одеялом на жестком диване, а под голову хладу вот это седло. Я ни на мгновение не должна предаваться неге, иначе злые люди меня погубят. Я молода, неопытна и только терпением и осторожностью могу компенсировать недостаток своих знаний. Один неверный шаг — и я погибла, мои слуги сразу же перестанут слушаться и свергнут меня с престола.
— Говорят, что умение слушать лучше умения говорить. «Молчанье — золото», но, увы, Варвара, сильные мира сего не могут позволить себе молчать, быть скрягами, их удел — тратить молчание. Вот почему все государственные бюджеты составляются с дефицитом, а казна королей почти всегда пуста Когда государственная машина крутится сама собой, короли только многозначительно недоговаривают, но если машина сломалась, надо потратить много слов и дать много обещаний, чтобы снова запустить ее.
