— Эй, подожди! — окликнул его Хруч. — Ты что-нибудь слышишь?

Мальчик остановился и насмешливо поджал губы.

— Конечно, — кивнул он и тут же отправился дальше.

«Судя по всему, — решил Хруч, — эти вибрации в крепости обычное дело». Он подождал еще немного. Никто не поднимал тревоги, не выбегал в панике из комнат в коридор.

Хруч уже было хотел вернуться в свои апартаменты, но потом передумал и, осторожно прокравшись по коридору, выбрался в холл. Здесь на столике стоял горшок с комнатным каучуковым деревцем. Прихватив горшок, Хруч быстро вернулся к себе. Он поставил каучуковое дерево на тумбочку и снова улегся в постель. Ему нужно было хоть с кем-то поговорить, излить душу.

— Ты не поверишь, что со мной приключилось за эти несколько дней! — начал он, обращаясь к дереву.

Через несколько минут он уже крепко спал.

Джил проснулась от веселого птичьего пересвиста. Она лежала на подстилке из мягкого мха, укрытая плащом. Перевернувшись на спину, она обнаружила, что находится в маленьком уютном шалаше, который Дрейгар специально соорудил для нее на ночь. Сам он не нуждался в укрытии и спал прямо на голой земле, в доспехах, поджав под себя ноги.

Из-под навеса девушка видела, что парсинанин уже проснулся. Сидя на камне и щурясь от яркого утреннего солнышка, он что-то рисовал.

Джил сладко потянулась, села, надела башмаки, поправила длинные рыжие волосы, стянув их бечевкой в тугой хвост. Зевая, поднялась на ноги и подошла к Дрейгару. На коленях у парсинанина лежала небольшая дощечка, к которой был пришпилен кусок гладкого кожаного пергамента. Нагнувшись, Джил с удивлением увидела, что это какая-то географическая карта.

Красиво вычерченная, карта показалась Джил настоящим произведением искусства. Изящные линии изображали рельеф местности. Зеленым цветом были обозначены леса и холмы, синими чернилами извилистые реки, а черными — берега. Названия выведены аккуратными прописными буквами. В отдельных областях даже нарисованы обитающие там дикие животные, а в комментариях отмечено, какие из них представляют опасность для человека.

Джил была буквально очарована тем, с каким мастерством и точностью парсинанин владел пером. В его огромной руке оно казалось не толще соломинки, однако он обращался с ним с виртуозностью каллиграфа.

— Это просто чудо! — воскликнула девушка.

Дрейгар покосился на нее, но ничего не ответил.

На карте Джил разглядела дорогу, по которой они держали путь, и рощу, в которой остановились на ночлег. В роще также был четко отмечен колодец.

— Так вы, значит, картограф! — прощебетала она, надеясь завязать разговор.

— Ничего подобного, — проворчал парсинанин. — Я просто рисовальщик карт.

Джил не нашлась что возразить. Тогда она решила зайти с другой стороны.

— У вас есть идеи, как нам догнать кортеж раньше Тайи и Локрина? — спросила она.

— Есть, — прозвучал односложный ответ.

Джил немного подождала, но продолжения не последовало.

— Уж не намерены ли вы все-таки присоединиться к ним, чтобы помочь освободить Шешила? — как бы между прочим спросила она.

— В свое время.

— Что ж, значит, нам некуда торопиться?

— Пока лучше подождать.

Девушку обижал его ворчливый тон, но она решила не затевать ссоры.

— Тогда я приготовлю завтрак, ладно? Вы, наверное, проголодались?

— Я уже позавтракал, благодарю вас.

Джил не оставалось ничего другого, как отойти и заняться своими делами. Она побродила по роще и насобирала съедобных кореньев, дикого картофеля, базилика и бобов. Затем развела костер и, пока он разгорался, почистила и нашинковала овощи.

Одолжив у Дрейгара походный котелок, набрала из колодца воды и приготовила прекрасный овощной суп. Затем поджарила на сковородке картофель с бобами, добавив из своих пузырьков необходимых специй.

В воздухе разлился такой аппетитный аромат, что даже Дрейгар не выдержал и стал поглядывать в сторону костра.

— Хотите попробовать? — предложила ему девушка.

— Нет. Благодарю вас.

Он снова занялся картой.

Джил пожала плечами и набросилась на еду.

Поев, она помыла посуду и подошла к Дрейгару посмотреть, как идет работа.

Тот уже почти закончил. На карте появились места, которые они миновали раньше. Очевидно, он рисовал по памяти.

— А тут живет дядя ребятишек? — поинтересовалась Джил, указывая пальцем в место на карте, где было написано «Усадьба Эмоса Гарпрага».

— Точно.

— Он, наверное, здорово волнуется. Как вы думаете, где он сейчас?

Парсинанин ополоснул кончик пера в притороченной к поясу фляжке с водой и аккуратно вытер тряпочкой.

— Понятия не имею. Но думаю, он не успокоится, пока их не отыщет. Эти ребятишки необыкновенно дороги ему. Не только потому, что, несмотря на все их проказы, он их дядя и любит их. Дело в том, что родители детей — единственные люди из племени мьюнан, кто поддерживает с ним нормальные отношения. Для всех остальных он уже много лет изгнанник.

— Что вы имеете в виду? Разве он преступник? За что же его изгнали из племени?

Дрейгар окинул девушку долгим взглядом, словно решая, стоит ли ей рассказывать об этом, а затем, отложив дощечку с картой в сторону, сказал:

— Это печальная история. Вы когда-нибудь слышали о столбнячной чуме?

— Кажется, да, — пробормотала Джил, наморщив лоб. — Это такая болезнь, которой болеют мьюнане, верно?

— Это самая страшная болезнь из всех, какие когда-либо преследовали племя мьюнан, — проскрипел Дрейгар. — От нее умирали многими тысячами. Пожалуй, она могла бы выкосить и весь народ, не веди мьюнане кочевой образ жизни. Если бы они жили в городах и деревнях, столбнячная чума давно бы стерла их с лица земли.

Это ужасная болезнь, которой болеют только мьюнане. Они теряют способность трансформировать собственные тела и умирают обезображенные и в страшных муках. Те, кто ею заразился, начинают превращаться в толстых, трясущихся уродов, пока не становятся настоящими развалинами. Здоровый мьюнанин может преображаться в любое существо и при этом сохраняет способность есть и пить. Однако, заразившись столбнячной чумой, больной уже не может ни пить, ни принимать пищу. А потом даже дышать. Эта болезнь неизлечима. Все, что в человеческих силах, — это утешать несчастных, пока те не умрут…

Однажды, когда чума свирепствовала уже около двух лет, Уайла, жена Эмоса, почувствовала, что заболела. Выйдя из палатки, она вдруг споткнулась и упала. Посмотрев на свои ноги, женщина обнаружила, что ступни проросли корнями, и она оказалась прикована к земле. Догадавшись, что случилось самое худшее, Уайла стала звать Эмоса.

Супруги рыдали в объятиях друг друга и не хотели верить лекарю, который подтвердил, что Уайла заболела именно столбнячной чумой. Все племя тут же поднялось, решив переехать в другое место, чтобы не заразились другие. Что касается Уайлы, то ей поставили на щеку особое клеймо, точнее, татуировку, которую наносили каждому заболевшему чумой.

Эмос перенес палатку и раскинул ее над женой. Я просил Эмоса отправиться вместе с племенем, пообещав, что буду ухаживать за Уайлой. Я не мьюнанин, и для меня не существовало угрозы заразиться чумой. Но Эмос категорически отказался и остался с ней.

На четвертый или пятый день он исчез, а когда возвратился, я увидел у него пергаменты с трансформагическими записями. Трансформагия — это что-то вроде волшебства, с помощью которого мьюнане могут изменять не только собственное тело, но и любые окружающие предметы. Тем самым Эмос нарушал закон, так как у мьюнан эта наука строго-настрого запрещена. Ему полагалось оставить Уайлу и уйти вместе с племенем.

Эмос бился день и ночь, пытаясь облегчить участь жены с помощью трансформагии. Но так и не отыскал средства от столбнячной чумы. Прошло три недели. В последние дни Уайлу было уже трудно узнать. Изуродованным оказалось не только тело, но даже голос.