— Как? Он еще не вернулся? И вы сидите дома сложа руки? Вы что, совсем спятили? Вам что, мало того, что случилось с Нелли?

Марк не выдержал и заорал в трубку, откуда уже неслись короткие гудки, что означало, что его уже никто не слышит; выплеснув поток брани, он немного успокоился. Чертова шлюха, она его просто достала! И оставила в дураках! Он все еще не понимал, как случилось, что тот вечер так плохо закончился. Он опять видел себя как бы со стороны, у Жоржа, видел себя, измотанного после поездки в Париж, сидящего в ожидании Пьера. «Весь город» видел, как долго он ждал, он десятками пожимал протянутые ему руки и выслушивал слова сочувствия и утешения, а сам все повторял, что ему стыдно за сына, ведь целый год утомительных репетиций пошел коту под хвост, и все из-за этого маленького дуралея! Слово за слово, Марк и не заметил, как оказался за столиком, где сидели важные городские персоны и администрация лицея, между двумя преподавательницами, и напротив него сидела эта молодая зеленоглазая женщина, которую он уже где-то видел, в этом он был твердо уверен. Она ему приветливо улыбалась и вела себя запросто, без чванства. Она болтала без умолку и все подкладывала ему лакомые кусочки со своей тарелки, под тем предлогом, что она, мол, так переволновалась, что совсем не хочет есть. Она заставила его выпить, крепко выпить, гораздо больше, чем следовало. Кстати, они все там за этим столиком хорошо наклюкались и были здорово под мухой, и мэр — среди первых! Этот придурок даже выразил желание спеть, после того как подали ликеры. За столом к тому времени уже почти никого не осталось, да и в зале было пустовато, все посетители разошлись, кроме самого мэра, этой немного надоедливой девицы, двух легавых и нескольких больших любителей выпить на халяву.

По ее просьбе Марк отвез девицу к ней домой, а так как он себя прекрасно чувствовал, то позволил себе сделать небольшой крюк и проехаться по национальной скоростной трассе. Она, казалось, была этой прогулкой довольна; между ними действительно что-то происходило, что-то «завязывалось». Подъехав к ее дому, Марк вспомнил, что раньше в подобных случаях он говорил своим спутницам всякие любезности, вроде тех, что говорят слегка подвыпившие мужчины хорошеньким женщинам, которых они подвозят в своих машинах к дверям их домов. Казалось, девица не особенно торопилась с ним расстаться, и Марк подумал: «У меня есть шанс».

— Ну вот мы и приехали.

Она улыбнулась ему в темноте, он ей тоже улыбался в ответ, заставляя работать те мускулы, которыми он не пользовался уже целую вечность.

— А вы хорошо водите машину для пьяного.

— Ну, не будем ничего преувеличивать, ни качество вождения, ни меру моего опьянения.

Она терпеливо дожидалась, когда он найдет подходящие слова или примется рассказывать какую-нибудь занимательную историю, чтобы продлить время приятного общения, но Марк, по-видимому, совершенно утратил способность заговаривать зубы хорошеньким женщинам.

— А знаете, у меня сейчас было видение, — заговорил наконец Марк, — я увидел дверцу вашего холодильника, и в ней рядом с пакетом молока стоит бутылка вина, кажется, тавеля.

— Вы что, ясновидящий? — изумилась Лора. — Ну что же, пойдем проверим, — сказала она, открывая дверцу авто.

Марк взял с собой ключи от машины и сунул в карман.

— А Пьер?

— А что с Пьером?

— Разве вы о нем не беспокоитесь?

— Об этом дуралее? Знаете, Лора, я сейчас вам вот что скажу… Пьер — отчаянный трус, но ведь он мой сын, уж я-то его знаю как облупленного. Он не явился на спектакль и не сыграл свою роль только потому, что сдрейфил. Так что он не помешает мне подняться к вам и выпить стакан… молока.

— Не понимаю… Ваш сын внезапно пропал, а вы его не ищете.

— Мой сын не пропал, нет, он меня продинамил, он меня кинул, это немножко иное дело. Он просто сбежал, смылся, как мой пес, мой старый славный Тотен.

Ее губы блестели, глаза поблескивали, ему хотелось немедленно ее поцеловать. Вероятно, она надеялась, что он ее поцелует еще во время поездки, этот поцелуй напрашивался как бы сам собой, и Марку очень хотелось это сделать, но вот сидела она от него далековато, уж больно широкое сиденье у этой колымаги. Вот почему, заглушив мотор, он решил вспомнить старый трюк, основанный на способности поразить собеседницу неожиданной откровенностью и чистосердечием, питая наивную надежду исправить таким образом допущенные ошибки и наверстать упущенное.

— Я не гарантирую вам, что наш брак будет браком по любви…

Марк секунду помолчал и добавил:

— Любовь — большая редкость, к тому же о ней слишком много и слишком часто говорят, так что само слово затрепали донельзя. Я никогда не говорю о любви. А вы?

— Я тоже.

Дыхание Лоры коснулось его щеки.

— Я обещаю вам попытаться… Но если уж быть совсем откровенным, то я должен признаться в том, что уже влюблен…

— О, как хорошо, как красиво…

— Я люблю одну женщину, но… я ее потерял.

— Потеряли?

— Потерял… да…

— Вы хотите сказать, что она скончалась?

— Угу… то, что я переживаю, похоже на траур…

От Марка буквально исходили волны ностальгии. Он испытывая чувство гордости оттого, что где-то, когда-то у него была женщина, которую он потерял.

— А как она умерла?

Вопрос этот словно нанес ему хороший удар, задел его самолюбие, оскорбил.

— Я этого не говорил. Она живет себе поживает то ли в Париже, то ли в пригороде. Мне кто-то говорил, что она снюхалась с каким-то испанцем и живет с ним. Но это ее дело, меня это уже не касается.

— А вы все еще ее любите?

Ах ты, маленькая хитрюшка! А что же ты думала, что всего лишь одной короткой прогулки в старой колымаге, при свете луны достаточно для того, чтобы стереть из памяти горе, старое как мир? Марк протянул руку, но не нашел ее руки рядом со своей… Ни руки, ни коленей… Она, оказывается, отодвинулась и прижалась к дверце, забилась в угол. Она больше не улыбалась.

— А как ее зовут?

— Ее зовут Нелли… Но мы слишком много о ней говорим. Мне эти разговоры неприятны, они мне надоели. Я стараюсь ее забыть. Обычно у меня не получается, но с вами, надеюсь, будет совсем другое дело. Мне нравится находиться в вашем обществе. У меня такое впечатление, будто мы с вами давно знакомы, и я вас хорошо знаю… Кстати, то же самое впечатление у меня возникло при первой встрече с Нелли. Надеюсь, вас это не задевает?

— Да нет, нисколько, напротив.

Марк вновь ощутил всю прелесть этой нечаянной встречи, он принялся в чем-то убеждать Лору, причем в таких выражениях, которые должны были бы походить на официальное предложение руки и сердца, он нес всякий вздор, примерно того рода, что несет всякий тип такого пошиба, мечтающий завершить ночь в объятиях девицы, уже почти согласной пойти с ним, как ему кажется, а девица делает вид, что колеблется, заставляет себя упрашивать и уговаривать, ждет решающего слова, которое станет для нее побудительным мотивом для отчаянного шага, слова, которого она никогда прежде ни от кого не слышала.

— Скажите, Лора, я вам хотя бы нравлюсь?

Вместо прямого ответа она вдруг принялась расписывать ему ситуацию, в которой они оказались, находя ее странной; от этих рассуждений совсем не пахло молодым вином… По ее словам выходило, что если у мужчины пропал ребенок, то ему не следует флиртовать с незнакомкой, если только он не пьян в стельку.

— Как вы можете любезничать здесь со мной? А вдруг это несчастный случай? Если отец не забьет тревогу, то кто это сделает за него?

— И я бы забеспокоился, если бы только не знал, что он все это вытворил нарочно, чтобы мне насолить и потрепать мне нервы. Вот уж нашел время!

Как всегда, когда он был сыт по горло пустыми разговорами, Марк дал волю рукам, так сказать, позволил им говорить вместо себя. У нее оказались невероятно тонкие и мягкие волосы, крепкий затылок, и сквозь плащ он нащупал мягкое плечико, похожее на плоть хорошо откормленной курочки.

— Не знаю, говорила ли я вам, что Нелли была моей лучшей подругой.