Джин глубоко вздохнула и подошла поближе к черному рогатому существу, стоящему на двух ногах прямо за дверью. Оно склонилось вперед, словно готово было обнять непрошенного гостя кожистыми черными лапами.

– Это наиболее ужасная часть, – сказала миссис Блейскелл с самодовольным видом. – Насекомых и жуков он держит здесь, драгоценные камни здесь, старые музыкальные диски здесь, марки здесь, книги по всему кабинету. Отвратительные вещи. Я стыжусь их. Не позволяйте мне узнать, что вы заглядываете в эти отвратительные книги, хотя мистер Эрл смотрит на них с восхищением.

– Нет, миссис Блейскелл, – сказала Джин смиренно, – я не интересуюсь такого рода вещами. Если это то, что я думаю.

Миссис Блейскелл энергично кивнула:

– Это то, что вы думаете, и даже хуже, – она не стала распространяться по поводу своего знакомства с библиотекой, и Джин подумала, что спрашивать неудобно.

За ними стоял Эрл.

– Ну, – сказал он тяжелым саркастическим тоном, – насмотрелись? – Он пнул ногой в стену и полетел через комнату. Дверь захлопнулась. Миссис Блейскелл сказала умиротворяюще:

– Мистер Эрл, я лишь показывала новой девушке места, которых следует избегать, чтобы потом самой не следить за этим. Я не хотела, чтобы она хлопнулась от разрыва сердца, если ей по неведению случится заглянуть внутрь.

Эрл хмыкнул:

– Если она заглянет, когда я здесь, она хлопнется от чего-нибудь большего, чем простой разрыв сердца.

– Я тоже кое-что соображаю, – сказала Джин. Она повернулась. – Пойдемте, миссис Блейскелл, давайте удалимся, чтобы мистер Эрл мог успокоиться. Я не хочу, чтобы он оскорблял ваши чувства.

Миссис Блейскелл выдавила, заикаясь:

– Он не оскорбляет… – она осеклась.

Эрл прошел в кабинет и захлопнул за собой дверь.

Глаза миссис Блейскелл наполнились обильными слезами:

– О, моя дорогая, я так не люблю резкие слова…

Они принялись работать молча и покончили со спальной комнатой. У двери миссис Блейскелл доверительно прошептала на ухо Джин:

– Вы думаете, почему Эрл так груб и раздражителен?

– Понятия не имею, – выдохнула Джин. – Ничего не могу придумать.

– Ладно, – сказала миссис Блейскелл осмотрительно, – в нем все кипит по поводу… своего облика. Он не выносит, когда кто-нибудь на него смотрит. Он думает, что над ним посмеиваются. Его так гложет худоба, что он только об этом и думает. Я слышала, как он говорил об этом миссис Кларе. Конечно, над ним не смеются, лишь сожалеют. Он ест как лошадь, глотает гормональные препараты, но все равно остается высоким и худым, весь сплошные нервы, – она задумчиво посмотрела на Джин. – Я думаю, мы установим вам такой же режим и посмотрим, получится ли из вас хорошенькая женщина, – затем она с сомнением покачала головой и прищелкнула языком. – Нет, не в вашей крови это, как говорит миссис Клара. Я не вижу этого в вашей крови.

В туфли Джин были вставлены тоненькие красные шнурки, в волосы вплетены красные ленточки, на щеке черная красивая точка. Она подшила свой комбинезон так, чтобы он подчеркивал ее талию и бедра.

Перед тем, как выйти из комнаты, она посмотрела на себя в зеркало.

– Может быть, именно я шагаю не в ногу! Как я буду выглядеть, когда у меня появится парочка сотен дополнительных футов? Нет, определенно нет. Я тип Гавроша. Когда мне будет шестьдесят, я буду выглядеть как росомаха, но ближайшие сорок лет – разбегайтесь мужчины!

Она запустила себя по коридору мимо Плезанса, мимо музыкальных комнат, официальных гостиных, трапезной, к спальным комнатам. Остановилась у двери Эрла и распахнула ее, толкая перед собой электростатический пылесос.

Комната была темной, прозрачные стены на ночь становились матовыми под действием поля скрэмблера, создающего оптические помехи.

Джин нашла выключатель и зажгла свет.

Эрл не спал. Он лежал на боку, желтая магнитная пижама вдавливала его в матрас. Лицо прикрывало бледно-голубое стеганое одеяло. Прикрыв глаза руками, он бросил на Джин испепеляющий взгляд. От бешенства он не способен был даже шевельнуться. Джин, уперев руки в бедра, произнесла звучным молодым голосом:

– Вставайте, вы, лежебока! Вы станете таким же толстым, как все остальные, которые шатаются тут без дела.

Молчание было удручающим и зловещим. Джин склонилась и пощупала руку Эрла.

– Вы живы?

Эрл, не двигаясь, сказал низким хриплым голосом:

– Вы не всегда сначала делаете, потом думаете?

– Я по поводу моих повседневных обязанностей. Я закончила Плезанс. Следующая комната – ваша.

Глаза Эрла метнулись к часам.

– В семь утра?

– Почему бы и нет? Чем скорее я кончу, тем раньше займусь своими делами.

– К черту ваши дела. Уходите отсюда, пока целы.

– Нет, сэр. Я действую по собственному усмотрению. Как только закончу работу, буду заниматься самовыражением. Нет ничего важнее.

– Уходите.

– Я художница, пишу красками. Или, быть может, в этом году я буду поэтессой, или танцовщицей. Я замечательная балерина. Смотрите.

Джин сделала пируэт, и толчок вполне изящно унес ее к потолку. Это она ухитрилась обеспечить.

– Если бы я не надела магнитные туфли, то кружилась бы полтора часа. Гран жете дело легкое…

Эрл приподнялся на локте, вовсю моргая и бросая на девушку свирепые взгляды, словно вот-вот собрался на нее броситься.

– Вы или сошли с ума, или без меры нахальны, что то же самое.

– Вовсе нет, – сказала Джин. – Я очень вежлива. Вежливость можно оценивать по-разному, но это не значит, что вы правы автоматически.

Эрл снова плюхнулся на кровать.

– Приберегите аргументы для старика Веббарда, – сказал он заплетающимся языком, – ну, в последний раз – уходите!

– Я уйду, – сказала Джин, – но вы будете жалеть.

– Жалеть? – Голос его поднялся почти что на октаву. – Почему это я должен буду жалеть?

– Потому что я пожалуюсь на вашу грубость и скажу мистеру Веббарду, что хочу уволиться.

Эрл процедил сквозь зубы:

– Я собирался сегодня поговорить с мистером Веббардом, поговорю и на эту тему, и, может быть, вас попросят уволиться раньше… Чудеса! – Сказал он себе с горечью. – Чучело, горничная, врывается на рассвете…

Джин изумленно уставилась на него:

– Чучело! Я? На Земле я считалась очень красивой девушкой. Я могу уйти отсюда, уйти со Станции какая есть, и люди будут волноваться, завидев меня, потому что я красивая.

– Это Станция Эберкромби, – ответил сухо Эрл. – Благодарите Господа.

– Вы сами довольно привлекательны, – сказала задумчиво Джин.

Эрл сел, лицо его налилось кровавой яростью.

– Убирайтесь отсюда! – Закричал он. – Вы уволены!

– Фу! – ответила Джин. – Вы не посмеете меня уволить.

– Я? Не посмею? – спросил Эрл опасным тоном. – Почему это не посмею?

– Потому что я умнее вас.

В горле Эрла что-то захрипело.

– И что вас заставляет так думать?

Джин рассмеялась:

– Вы были бы совсем душечка, Эрл, не будь так обидчивы.

– Прекрасно, мы выясним это в первую очередь. Почему я так обидчив?

Джин пожала плечами:

– Я сказала, что вы прекрасно выглядите, а вы чуть не взорвали свою головушку, – она вообразила взрыв обеими ладонями. – Я называю это обидчивостью.

Мрачная улыбка Эрла заставила Джин вспомнить о Фосерингее. Если Эрла толкнуть слишком сильно, он может заупрямиться. Но он не так упрям как, скажем, Ансел Клеллан. Или Фиоренцо. Или Парти Маклур. Или Фосерингей. Или она сама, в сущности.

Он уставился на нее, словно увидел в первый раз. Этого она и хотела.

– Почему вы тогда думаете, что вы умнее? – выдавил он.

– О, не знаю… Вы умны?

Его взгляд стрельнул по дверям кабинета. По его лицу пробежал мимолетный трепет удовлетворения.

– Да, я умен.

– Играете ли вы в шахматы?

– Конечно, я играю в шахматы, – сказал он воинственно. – Я один из лучших игроков среди ныне здравствующих.

– Я побила бы вас одной рукой, – Джин играла в шахматы четыре раза в жизни.