Ну, кончим пустые разговоры и перейдем к учебе, которая будет полна драматизма, юмора и пафоса. Вашим первым заданием будут первые две главы из «Мира богини Гаеа» Мишеля Йиатона. Есть вопросы? Да?
– Я девушка, – сказала Оттилли Ведер, – Как мне узнать, чем вызвана моя плохая отметка, тем, что вы мной очарованы, или тем, что вы находите меня уродливой и отталкивающей.
– Ничего нет проще. Возьмите одеяло и бутылочку хорошего винца и назначьте мне свидание на берегу. Если я не появлюсь, то ваши самые мрачные ожидания сбылись. А теперь, к сегодняшней теме…
Кроме Оттилли Ведер в классе были еще Цинисса и Занни Диффин, Тара и Зараида Лаверти, Морнифер и Джердис Вук, Адара и Клара Клаттук, Вервайс Оффоу и Вейнесс Тамм из Речного домика. Дерзких Львов в классе представляли Глауен и Арлес Клаттук, Кайпер Лаверти, Кеди Вук, Линг Диффин и Шугарт Ведер.
Однажды, по прошествии двух недель семестра, профессор Дейс откинулся на спинку стула и заявил:
– Сегодня мы отклонимся от нашей обычной процедуры и проделаем антропологическое исследование прямо здесь, в классе. Все несомненно знают людей, которые обычно присутствуют на наших занятиях. Двое из них воспитывались в культурной среде отличной от культуры станции Араминта. Одним из них являюсь я сам, но я не могу, не потеряв достоинства выставить себя учебным экспонатом. Таким образом сфокусируем наше внимание на личности, которая называет себя Вейнесс и будем надеяться, что ее достоинство от этого не пострадает. Давайте понаблюдаем, как она сидит за своей партой и проследим за этим удивительным явлением. Стоит обратить внимание на ее хладнокровие; она не хихикает, не стреляет глазами и не ерзает из-за взвинченных нервов. Ага! Наконец-то она смеется! Она все-таки смертная! От наблюдательного и острого глаза нельзя скрыть некоторых нюансов, которые говорят об ее отличном от нашего воспитании: например, обратите внимание на ту странную манеру держать карандаш.
– Это не карандаш, – выкрикнул Кайпер Лаверти, который сидел рядом с Вейнесс, – Это она позаимствовала мою новую указку.
– Спасибо, Кайпер, – сказала профессор Дейс, – Ты, как всегда, вносишь свежую струю в наши изыскания. Но вернемся к Вейнесс, я подозреваю, что события ее жизни были несопоставимы с нашими. Более того, она рассматривает эти события совсем под другим углом зрения, нежели мы. Я прав, Вейнесс?
– Полагаю, что да, сэр, вы все-таки профессор.
– Хм, да, именно так. Можешь ли ты описать нам различия между жизнью здесь и жизнью на Штроме?
На какое-то мгновение Вейнесс задумалась.
– Такие различия, конечно, существуют, но их очень трудно описать. Наши обычаи в большинстве случаев не отличаются от ваших; мы точно так же ведем себя за столом, или в ванной комнате. На станции Араминта большую роль играют классовые различия, но здесь нет продуманной политики. На Штроме очень престижна политическая деятельность, даже более престижна, чем финансовая. Но у нас нет классовых различий.
– Очень интересное наблюдение, – заметил профессор Дейс, – И какая же система на твой взгляд лучше?
Вейнесс в смущении поджала губы.
– Я никогда не задумывалась об этом. Я всегда принимала за должное, что наш образ жизни лучший.
– Это не обязательно так, – покачал головой профессор, – но сегодня мы не будем вдаваться в такие детали. Продолжай, пожалуйста.
– Во всяком случае, – сказала Вейнесс, – политика на Штроме играет очень большую роль; на самом деле это не прекращающиеся споры, в которые вовлечены все.
– Опишите нам в двух словах, в чем именно заключаются эти споры.
– Там существуют две основные фракции: группа «Жизнь, мир и свобода», которая стремится к проведению так называемых «прогрессивных перемен» и «Старые Натуралисты», которых ЖМСеры называют «Старые Натуралы» или «наблюдатели за птичками». На самом деле Старые Натуралисты просто хотят сохранить Кадвол, как природный заповедник.
– А какова твоя точка зрения на эти вопросы? – спросил профессор Дейс.
– Хранитель официально нейтрален, – улыбаясь покачала головой Вейнесс, – А я член его семьи.
– А где ты предпочитаешь жить? – спросила Адара Клаттук, – Здесь или на Штроме?
– Я и сама часто задаю себе этот вопрос. На самом деле их очень трудно сравнивать.
– Но разве на Араминте не хорошо жить? Разве можно даже задумываться на этот счет?
– Ну… Троя не так хороша, она совсем не подходит для людей. Троя это земля сил и простора: она не обязательно груба и жестока, но и доброй ее определенно не назвать. Когда я думаю о Трое, я всегда испытываю два вида эмоций: волнение и изумление. Эти эмоции всегда с нами, и они часто взывают к нашей смелости. Зимой в наших домиках, стоящих на прибрежных утесах, мы чувствуем силу штормов и видим, как огромные волны разбиваются о скалы. И хотя мы знаем, что находимся в безопасности, все равно наше наслаждение частично вызвано волнением и страхом. Некоторые отчаянные люди получают удовольствие от занятия, известного у нас под названием «штормовое плаванье», они выходят в море и бросают вызов самым свирепым бурям. Иногда мне кажется, что они больше всего наслаждаются, когда, чудом оставшись в живых, возвращаются в док. Естественно, штормовые лодки очень прочные и тяжелые; в море они представляют собой великолепное зрелище. Однажды, когда я была еще совсем маленькой из окон нашего дома я видела, как штормовая лодка врезалась в скалу и утонула, но даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, во мне поднимаются странные эмоции, которые мне трудно описать.
Иногда мы из наших домиков выезжаем в наши старые знаменитые гостиницы. Самым моим любимым местом является «Железный капитан», который построен на прибрежном утесе. Зеленые волны выбегают из моря на скалы и подбрасывают вверх на сотни метров облака белой пены. Ветер ревет; облака несутся по небу, дождь и град барабанят по крыше, а молнии волнуют душу, как прекрасная музыка. В такое время у нас готовят специальный горячий суп и ромовый пунш. Когда мы, наконец, отправляемся спать, то всю ночь слышим рокот моря и завывания ветра, ударяющего в скалы. Когда мы куда-нибудь далеко уезжаем с Трои, то воспоминания о «Железном капитане» вызывают у нас тоску по дому.
– Посетители часто удивляются, – сказал профессор Дейс, – почему Общество построило Штрому на Трое, когда под рукой столько более удобных для этой цели мест. Ты можешь нам это объяснить?
– Думаю, они хотели ограничить население, не прибегая к численному лимиту.
– А население там невелико?
– Около шестисот человек. Когда Общество еще высылало субсидии, то население составляло около полутора тысяч.
– А чем занято Общество теперь? Оно все еще следит за охранной политикой?
– Насколько я знаю, нет.
– Расскажи нам что-нибудь о твоих обычных ежедневных занятиях на Штроме.
– Я не думаю, что это будет кому-нибудь интересно, – после недолгого колебания ответила Вейнесс.
– Можешь включить в свой рассказ парочку веселеньких анекдотов м сразу же привлечешь внимание к своему рассказу, особенно, когда слушатели поймут, что он заложит основу для будущего экзамена.
– Дайте мне подумать. Я даже не знаю, с чего бы начать. Все знают, что Штрома построена на фиорде с таким же названием. Мы живем в лучших старых домах, остальные были снесены и от них остались только сады. В самом конце фиорда расположены дачи; почти сотня гектар земли спрятана под стеклянным колпаком.
– Почти каждая семья имеет свою дачу: на прибрежных скалах или у горного озера или где-то в торфянике. Там отдыхают и развлекаются. Ребятам там просто раздолье. Днем, а иногда и по ночам, мы гуляем, часто в одиночку и наслаждаемся уединением. Андорилы научились нас не беспокоить. Токтаки иногда устраивают засады, но мы стараемся их обходить стороной. Однажды, когда я гуляла по торфянику, я наткнулась на огромного матерого андорила, который сидел на камне. Он должно быть был ростом около четырех метров, с черными изогнутыми рогами на плечах и с гребешком из пяти костей. Он очень внимательно следил, как я проходила в сотне шагов от него. Я знала, что он бы с удовольствием съел меня, и он знал, что я это знаю. Он так же знал, что я не убью его, если он на меня не нападет, поэтому он сидел спокойно и только раздумывал в жаренном или тушеном виде я буду выглядеть аппетитней. Я могла разглядеть мельчайшие детали на его морде, на которой было озадаченное выражение, так как он чувствовал, что я могу прочитать его мысли.
