Маттео все еще молчал, пристально наблюдая за приготовлениями к казни. Палач подвел Вазгера под петлю и поставил в самый центр чуть прогнувшегося под его весом люка в помосте. Сквозь широкие щели между досками наемник отчетливо различил пару толстых защелок, которые должны были откинуться в тот момент, когда палач нажмет на рычаг, тем самым заставляя люк распахнуться.
Стягивая с веревки мешок и набрасывая петлю на шею Вазгеру палач, приблизив губы к самому уху Вазгера, едва слышно шепнул:
— Не напрягайся, когда почувствуешь, что проваливаешься. Пусть петля сломает тебе шею, по крайней мере не придется мучиться слишком долго.
Вазгер кивнул, даже не взглянув на палача. По крайней мере хотя бы одному человеку его смерть не была абсолютно безразлична. Хотя вполне может статься, что палач говорил эти слова всем своим жертвам просто по доброте душевной, если только эта самая душа при его работе еще сохранилась.
Вазгер почти не чувствовал наброшенной на шею петли, он просто стоял и ждал, когда все наконец закончится. Палач, еще раз проверив положение узла, чтобы в самый ответственный момент веревка не соскользнула с шеи, отошел в сторону и остановился возле небольшого рычага, от которого тянулась тонкая веревка, уходящая куда-то под помост.
— Жители Мэсфальда! — разнесся над толпой глухой голос. Советнику приходилось изрядно напрягаться, чтобы перекричать шум дождя. — Сегодня на этой площади будет казнен всего лишь один человек, воин, который когда-то верно служил нашему родному городу. Теперь же этот человек пришел к нам как враг и предатель — как предатель он и умрет. Видят боги, мы не желали этого, но он сам пошел против нас. Вазгер — вот имя этого человека!
Обычно после подобных слов приходилось ожидать из толпы гневных выкриков, обращенных к осужденному на смерть, но в этот раз народ безмолвствовал. Возможно, подобная реакция и задела Маттео за живое, но он ничем не показал этого, а Вазгер рассмеялся, хотя сквозь плотно сжатые губы пробилось лишь странное бульканье.
— И потому я объявляю приговор, — продолжил после небольшой паузы Советник. — Предавший Мэсфальд достоин смерти.
Похоже, что палач дожидался именно этих слов, поскольку, едва успел затихнуть последний отголосок речи Маттео, он рванул рычаг, освобождающий защелки люка, вниз. Миг спустя Вазгер почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Затем было невероятно короткое падение и резкий, болезненный удар, обрушившийся на шею. По мышцам будто бы прошлась острая пила, позвонки затрещали, хрящи между ними готовы были вот-вот лопнуть… Ослепленный и оглушенный мгновенно нахлынувшей нечеловеческой болью, Вазгер не заметил и не мог заметить устремившегося к нему со всех сторон холодного воздуха, в котором кружилась невидимая крошечная искорка.
А потом что-то сильно ударило наемника по ногам и спине. Боль в шее изменилась, превратившись из острой и колющей в тянущую, но уже вполне терпимую.
Вазгер понял лишь одно — он каким-то чудом остался жив. Однако прийти в себя наемник смог только спустя некоторое время. Горло все еще сжимали огненные клещи, но позвоночник и, главное, гортань оказались целыми и вроде бы не слишком пострадали. Обрывок веревки болтался на шее, свисая на грудь, покрытую кровью, текущей из расцарапанного при падении о края люка бока. Отбитые ударом о землю ноги болели, но кости, к счастью, остались целы. Приподнявшись на руках, Вазгер кое-как сел и, не обращая внимания на отчетливо слышимые крики наконец-то обретшей голос толпы и что-то говорящего ему палача, свесившего голову в люк, принялся, морщась, осторожно ощупывать и растирать шею. Спасение Вазгера объяснялось тем, что веревка лопнула почти мгновенно и не успела причинить заметных повреждений. В тот момент Вазгер не думал о своей дальнейшей судьбе, хотя случившееся вполне могло в корне изменить его жизнь. Ведь если во время казни рвалась веревка, это означало, что боги не желают смерти приговоренного. Изредка, правда, палач осмеливался идти наперекор Покровителям и вешал осужденного повторно, но сейчас все зависело от решения Советника Маттео — ведь власть олицетворял именно он. Всем было не до того. Еще толком не пришедшего в себя Вазгера через люк выволокли наружу, ободрав ему о края досок грудь и живот, после чего двое воинов подхватили его под руки и подвели к самому краю эшафота, чтобы быть чуть ближе к дворцовому балкону. Вазгеру было совершенно безразлично, что происходит, ноги с трудом держали его, и наемник вынужден был повиснуть на руках воинов.
Шум в толпе нарастал, все чаще слышались требования решить все по закону богов, но находящиеся на балконе медлили. Случившееся поразило Советника и его людей гораздо сильнее простых горожан. Маттео не слишком-то верил во вмешательство богов — те были слишком далеки от людских дел, чтобы влиять на судьбу одного из смертных. Для того чтобы казнь не сорвалась, были приняты все мыслимые меры: веревка и петля на ней проверялись несколько раз, точно так же как и крепление ее к перекладине. Разумного объяснения случившемуся Маттео найти не мог, хотя мозг его лихорадочно работал, решая, что же делать теперь с выжившим наемником. В его планы совершенно не входило освобождение наемника, но Маттео также прекрасно понимал, что идти против мнения горожан было бы большой ошибкой: он еще недостаточно укрепился на троне Мэсфальда, а потому приходилось чем-то жертвовать.
Но и просто так отпускать свою жертву Маттео не собирался — следовало проявить твердость хотя бы в этом. Пусть казнить его повторно не получится, но примерно наказать Вазгера Советник желал непременно. И тут на ум пришла спасительная мысль. Маттео вспомнил о древнем и почти забытом обычае и возликовал, хотя внешне ничем не выразил своих чувств. Чуть склонившись над перилами. Советник, стараясь не смотреть ни на кого, кроме Вазгера, громко произнес:
— Боги отказались признать наш суд справедливым, что ж, это их право, и я не собираюсь оспаривать их решения. Тем не менее, учитывая вину этого человека, мы не можем оставить его безнаказанным. Мы не можем казнить его, но его ожидает, возможно, худшая участь. Согласно обычаю, человек, которого оправдали боги, должен быть навсегда изгнан из города.
Над толпой на какое-то время вновь повисла тишина — горожане пытались осознать, что предлагает Маттео, а когда поняли, шум поднялся сильнее прежнего. В нем слышались нотки неодобрения, но в большинстве своем горожане, по всей видимости, одобряли решение Советника. О старинном обычае помнили далеко не все, но это уже не имело значения, — главное, что большинство выразило свое согласие и Маттео не пришлось идти против общего мнения.
Вазгер слушал Советника наравне со всеми, но смысл сказанного дошел до него чуть позже. Возможно виной тому была слабость и не желавшая униматься боль в горле — след неудачного повешения.
А когда Вазгер сообразил, наконец, что за участь ему уготована, то ужаснулся. По сравнению с предстоящим смертная казнь казалась высшим благом, которому не суждено было свершиться. Вазгер знал, его ожидает не просто выдворение за городские стены — в этом случае еще можно было бы хоть как-то выжить, — все было не так просто…
Маттео, смотря на наемника, позволил себе улыбнуться уголками губ, однако это было единственным проявлением триумфа. Ему все же удалось избавиться от последнего почетного воина Мэсфальда. Казнь сорвалась, но изгнание не отменило ее, а лишь отложило на какое-то время. Боль и голод погубят Вазгера не менее надежно, чем петля или топор палача.
Возле самого помоста наметилось какое-то шевеление, после чего несколько воинов принялись наконечниками копий отдирать от эшафота доски. Виселица была сколочена на совесть, и спустя пару минут удалось отделить лишь одну доску, но достаточно было и этого. Откуда-то появился моток веревки, и сразу несколько человек взобрались на помост, оттеснив в сторону палача. Кто-то довольно грубо перерезал путы на руках Вазгера, оставив на запястье глубокую царапину. После этого все еще продолжавшие поддерживать наемника воины развели его руки в стороны, а остальные принялись деловито привязывать их к доске, действуя быстро и грубо. Вазгер морщился, чувствуя, как веревка врезается в кожу, но не проронил ни звука.
