Конечно, Советника беспокоило, что он не успел разделаться с младенцем до того, как свершился переворот. Но, так или иначе, судьбу ребенка Маттео собирался решить позже, а сейчас ему хотелось взглянуть на него.

До комнаты кормилицы Маттео добрался довольно быстро. У дверей стояли двое воинов и тихо переговаривались. На губах одного то и дело играла улыбка, другой продолжал безучастно кивать, изредка что-то отвечая. Но при виде Советника оба подобрались и вытянулись, приложив кулак к груди.

— У себя? — машинально спросил Маттео, прежде чем сообразил, что даже если бы кормилица стала умолять, ее и в этом случае никто не выпустил бы.

— Куда ж она денется, — ответил один из воинов и чуть отошел от двери, пропуская Советника. Маттео шагнул за порог и плотно закрыл за собой створки. Он был уверен, что никто не станет подслушивать, да и не собирался ничего говорить.

Комната оказалось большой и чистой, но не слишком богато обставленной, даже, можно сказать, скромной, однако в ней было все, что могло понадобиться кормилице и ребенку в первую очередь. Сначала Маттео не заметил женщину и лишь через несколько секунд увидел ее, сидящую почти в самом углу на мягком стуле. На руках у нее был младенец, сосущий с едва слышным причмокиванием. Обернувшись на стук хлопнувшей двери, кормилица, ничуть не испугавшись, взглянула на Маттео, а затем вновь принялась смотреть на малыша. В центре комнаты Советник увидел две люльки, в одной из которых мирно спал еще один младенец. По всей видимости, это был собственный ребенок кормилицы… или же, наоборот, своего она держала сейчас на руках, а в люльке лежал сын Кефры.

— Твой? — коротко поинтересовался Маттео, указав на люльку. Женщина кивнула. Странно, но она, по-видимому, совсем не была испугана, хотя и не могла не понимать, что произошло во дворце. Маттео подивился самообладанию этой женщины. Он чуть наклонился и принялся смотреть на ребенка. Тот был обычным младенцем — все россказни о его богоравности показались Маттео жалкими и глупыми, не имеющими под собой никакой почвы. Разве может быть богом младенец не больше локтя, с почти лысой головой, большими глазами и пухлыми розовыми щеками? Советник хотел было усмехнуться, но в этот момент кормилица вновь взглянула на него и шепнула:

— Только не шумите, господин, я еле его успокоила. Вы же не хотите, чтобы он снова расплакался?

Маттео так и замер с открытым ртом. Простота, с которой кормилица обратилась к нему, совершенно выбила Советника из колеи, и ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя.

— Значит, это и есть ребенок Кефры? — так же шепотом спросил он, протянув руку, но так и не коснувшись младенца.

— Это сын нашего короля, — горделиво ответила женщина, но в ее взгляде Маттео ясно прочитал осуждение. Кормилица прекрасно понимала, что произошло во дворце и что это означает для Дагмара. От Маттео не укрылось и то, что кормилица будто бы не заметила, как он назвал ребенка младенцем Кефры, и тут же назвала его сыном Дагмара. Разумеется, женщина не знала, что отцом на самом деле был Ханг, а Советник не собирался посвящать ее в это дело.

Тем временем кормление было закончено, Маттео, не отрывая взгляда от ребенка, поинтересовался, стараясь чтобы голос его звучал как можно спокойнее:

— Ты находишься при ребенке неотлучно?

Кормилица кивнула:

— Да, господин, но изредка выхожу.

— Когда ты отсутствуешь, — продолжил допрос Маттео: — кто-нибудь может войти сюда? И входил ли?

Женщина на какое-то время призадумалась и чуть нахмурилась, а затем покачала головой:

— Насколько я знаю, нет. Гвардейцы, охраняющие ребенка короля, не пропускали никого, кроме меня. Правда, здесь был еще маг Халиок и с ним еще двое, но я не знаю их. Больше никто не входил ни при мне, ни без меня — я бы почувствовала это. И я была бы вам очень благодарна, господин, если бы вы приказали своим воинам нести службу столь же исправно, как делали это гвардейцы короля. К ребенку не следует допускать посторонних, он еще слишком маленький.

Складывалось впечатление, что кормилицу заботило лишь состояние малыша, а все остальное совершенно ее не касалось. Что ж, по крайней мере свои прямые обязанности она исполняла хорошо, женщину не в чем было упрекнуть. Впрочем, это Маттео не интересовало никоим образом — на кормилицу ему было абсолютно наплевать, а вот от ребенка нужно было избавиться.

— Ты не замечала ничего необычного в то время, когда ухаживала за сыном королевы? — поинтересовался Советник.

Женщина недоумевающе взглянула на него:

— Что вы имеете в виду, господин?

Маттео нахмурился и, протянув руку, взял кормилицу за подбородок, повернув ее голову и силой заставив смотреть себе в глаза.

— Ты прекрасно все понимаешь, — прошептал он с неприкрытой угрозой в голосе. — Ты, конечно, заметила, что Дагмар не слишком-то баловал ребенка посещениями. Вот мне и хотелось бы узнать, из-за чего он так вел себя. Что не так с этим ребенком?

— Но… я ничего не знаю. — В глазах кормилицы впервые с момента прихода Маттео промелькнул страх. — Это обычный ребенок, совершенно здоровый, разве что, когда начинает кричать, долго не может успокоиться.

Отпустив подбородок женщины, Маттео, машинально погладив все еще висящий на поясе жезл, перевел взгляд на ребенка, которого кормилица держала на руках.

— Советую тебе сделать так, — тихо и отчетливо произнес Маттео. — Чтобы этот мальчишка поскорее подцепил какую-нибудь болезнь. И умер. Я не хочу знать, как ты сделаешь это, но у тебя есть два дня. Если на третий ребенок все еще будет жив, ты пожалеешь, что родила своего щенка — за твою нерасторопность поплатится он. Ты поняла меня? Если же все пройдет так, как я сказал, и сын Кефры однажды утром не проснется — ты получишь две сотни золотых и сможешь убраться из дворца на все четыре стороны. Язык тебе, правда, придется отрезать, чтоб ты лишнего не наболтала, уж не обессудь. Но согласись, это лучше, чем смерть твоего собственного ублюдка.

Глаза женщины широко распахнулись, рот открылся, но из него не вылетело ни звука. Кормилица была так поражена, что, кажется, даже не до конца уяснила себе, что сказал ей Маттео.

— Два дня, — напомнил он, выпрямившись и потянувшись рукой к ребенку, но тут произошло то, во что Советник не смог заставить себя поверить безоговорочно. Маттео показалось, что глаза мальчишки в один миг почернели, а вместо зрачков появились два белых уголька. Советник не успел вовремя отдернуть руку, и его пальцы прошли сквозь тело ребенка. Вскрикнув, Маттео подался назад, как от прокаженного. Советник не мог точно сказать, привиделось ли ему все это, или произошло на самом деле, но сейчас ему было не до того.

Богоравный — молотом ударило в голове, но даже это не заставило Маттео изменить принятого решения. Каков бы ни был этот ребенок, ему не место в Мэсфальде и даже на изгнание, как предлагал Паррот, Советник не согласился бы. Кормилица, похоже, не заметила, что произошло, продолжая все так же потрясенно смотреть на Маттео.

— Я не стану повторять дважды, — свистящим шепотом произнес он, пятясь к дверям. Сейчас ему хотелось убраться подальше от этого дьявольского ребенка. У Маттео до сих пор перед глазами стояли пляшущие в зрачках малыша белесые угольки — такого не бывает у обычного человека.

Захлопнув за собой дверь, Советник, пытаясь скрыть боязнь, взглянул на стоящих у входа воинов и приказал:

— Не впускать никого. Понятно? Даже если скажут, что по моему поручению, — гоните в три шеи, после чего незамедлительно сообщите мне. Узнаю, что кто-то проник сюда — казню безо всякого промедления.

Развернувшись, Маттео двинулся прочь. Он знал, куда ему следует направиться теперь, и не собирался медлить ни секунды.

Паррот задумчиво сидел за столом Халиока, когда в дверях возник Главный Советник. Казначей не заметил, сколько времени прошло с того момента, как он вошел в покои мага и принялся за осмотр. Паррот также не знал, чем закончился переворот, — он не выходил из комнат Халиока уже несколько часов. Подперев подбородок кулаком, он медленно водил взглядом по разложенным на столе листам, исписанным четким и крупным почерком, который, по всей видимости, принадлежал магу. Стоящий рядом канделябр со свечами озарял комнату неярким светом.