(* весь стишок:

Жила-была старушка в дырявом башмаке,

У ней детишек было, что зерен в колоске.

Она их выпорола всех, сварила им кисель

И, накормив их киселем, велела лечь в постель.

Перевод Г. Кружков и С. Маршак)

Что-то еще зацепило ее, какое-то далекое воспоминание, но и так было достаточно неприятно обнаружить себя внутри Матушки Гусыни.

— Мы все живем в башмаках, — сказала Каменная Девочка, таща ее через дверь старого, заросшего мхом башмака. — Все до одного…

Это был очень-очень старый башмак. К облегчению Рени в нем не осталось никаких запахов его прежнего владельца, гиганта. Внутри, освещенные дымным светом огня, ее ждало вдвое или втрое больше детей, чем те, что выбежали встречать ее, но оставшиеся дома казались странно разнообразными. Те, у кого были глаза, с восхищением смотрели на Рени, пока Каменная Девочка вела ее через весь огромный башмак к большому пальцу. Детей действительно было слишком много, и Каменная Девочка представили только некоторых из них, главным образом предлагая им убраться с пути. — Полли, Малышка Сид, Ганс, Большие Уши, — услышала Рени. Через многих она переступила, на кое-кого случайно наступила, но никто не возмутился. Судя по всему они жили в такой тесноте, что привыкли ко всему.

Не могут ли эти дети быть теми, которые лежат в коме? спросила себя она. А что, если это место что-то вроде концентрационного лагеря, где находятся дети, украденные Другим? Если это так, то возможности найти Стивена не было почти никакой — только в Башмаках должно было быть несколько тысяч детей, и один бог знает, сколько еще в другой одежде среди холмов.

— Это ты, Каменная Девочка? — прозвучал голос, эхом отразившийся от свода большого пальца. — Сегодня ты вернулась слишком поздно и заставила меня поволноваться. Сейчас плохие времена. Это недопустимо.

Темная тень сидела в кресле-качалке перед камином. Кирпичная труба камина уходила наверх, протыкая насквозь кожаный башмак, но толку от нее было мало.

Сначала Рени даже подумала, что именно из-за дыма, наполнявшего палец, она не может ясно разглядеть фигуру на стуле, но потом сообразила, что человекообразная фигура сама колышется как туман — быть может у нее есть голова и плечи над бесформенным, похожим на серое облако телом, а может быть и нет. Свет огня отражался в двух сверкающих угольках, находившихся в том месте, где должны были быть глаза, но лица точно не было. И голос, хотя и слабый и воздушный, не казался женским или дружественным. Это безусловна была не та версия Старушки-в-Башмаке, которую ожидала Рени.

— Я… я пыталась найти Ведьмино Дерево, Мачеха, — сказала Каменная Девочка. — Потому что все идет плохо. Я хотела спросить…

— Нет! Ты вернулась слишком поздно. Это недопустимо. И ты привела с собой чужого. Улицы снаружи и так полны тех, кто потерял свой дом — зачем над другие? Нам нечего ей дать.

— Но она заблудилась. Один из Жинни пытался…

Дымное тело мачехи на мгновение стало тверже. Глаза сверкнули. — Ты плохо себя вела. И заслужила наказание.

Каменная Девочка внезапно упала на пол, извиваясь и крича. Другие дети сидели молча, с широко раскрытыми глазами.

— Оставь ее в покое! — Рени шагнула к упавшей Каменной Девочке, но ее ударило чем-то вроде электрического тока, все тело выгнулось от боли и ее бросило на пол рядом с ребенком.

— Это чужая, — самодовольно сказала мачеха. — Слишком большая, слишком странная. Она должна уйти.

Рени подняла голову; ее челюсть дергалась, но ничего не выходило наружу. Она с трудом заставила подчиниться дергающиеся руки и ноги, и поползла вперед. Мачеха с удивлением посмотрела на нее, и еще один обжигающий бич смертельной боли пробежал по спине Рени и взорвался в голове.

Она смутно почувствовала, как ее поднимают множество маленьких рук. Когда они опять уложили ее, она была так благодарна им за это, что даже попыталась что-то сказать, но сумела только прохрипеть. Ее лицо было обмазано грязью, холодной и мокрой, как рука Каменной Девочки, и она благодарно лежала до тех пор, пока последняя мучительная вспышка боли не перестала дергать ноги.

Усевшись, она обнаружила себя на темной улице, окруженной гигантскими Башмаками, как если бы ее бросили в шкаф Гаргантюа. Из одного из домов лился свет, но все двери были плотно закрыты. Казалось, что даже костры трущоб наскоро погасили, и из темноты на нее смотрят страх и недоверие.

Хорошо, с трудом подумала она. Больше я никому не дам бить меня по голове. Больше я этого не хочу.

По улице проплыл тонкий вой и Рени, с содроганием, спросила себя, что она собирается делать, потерявшаяся и одинокая.

Она ковыляла по извилистым улицам, спотыкаясь и пошатываясь, когда из темноты появилась маленькая фигурка.

— Я ушла, — очень тихо сказала Каменная Девочка.

Рени не была уверена — сегодня она не была уверена ни в чем — но, кажется, произошло что-то очень важное.

— Ты… убежала?

— Мачеха с каждым днем становится все хуже и хуже. Я хотела рассказать ей об Окончании, но она не дала мне говорить. — Каменная Девочка издала странный звук, что-то вроде хриплого фырканья. Рени решила, что она так плачет. — И она не должна была наказывать тебя. — Она что-то бросила Рени — одеяло, мягкое и очень старое. — Я принесла это для тебя, так что тебе не будет холодно. Я пойду с тобой.

Рени, тронутая, но слегка ошеломленная, обмотала одеяло вокруг плеч и посмотрела на Каменную Девочку, недоумевая: конечно она очень благодарна ей, но брать на себя ответственность за ребенка… — Идешь со мной… куда?

— Я возьму тебя к Ведьминому Дереву. И попрошу Дерево помочь. Я пыталась сделать это сегодня, но Окончание съело путь, которым я обычно ходила. Мы пойдем через Лес.

— Прямо сейчас?

Маленькая головка кивнула. — Сейчас самое лучшее время. Но нам придется быть очень осторожными — ночью много кто охотится. Не только Жинни — и Тики, тоже. — Она внезапно взглянула на Рени и заколебалась. — Ты хочешь идти со мной, или нет?

Рени перевела дыхание. — Конечно хочу. Но ты должна будешь кое-что мне объяснить, по дороге.

Каменная Девочка улыбнулась странной, но безусловно настоящей улыбкой. — Да, верно, ты любишь задавать вопросы.

СЭМ решила, что мир вокруг становится как более так и менее настоящим.

Более настоящим, потому что чем дальше они шли вдоль реки, тем более материальным становился стеклянный прозрачный мир, поля и холмы уже стали достаточно твердыми, а сама река, безусловно мокрая, шумно плескалась рядом с ними. Но и более ненастоящим, потому что ничто не казалось нормальным, как если бы это были картины, плохо скопированные с оригинала, жизни — или даже плохие копии плохих копий. Цвета и формы вещей были неправильными, слишком простыми или вообще неузнаваемыми.

— Чистое изобретение, я думаю, — сказал! Ксаббу, внимательно разглядывая маленькую группу деревьев, росших на берегу реки, чья кора скорее походила на ногти, а идеально круглые листья на просвечивающие серебряные монеты. — Как первый цветок, который я сделал — скорее идея цветка, чем что-нибудь другое.

— Первый цветок, который ты сделал? — спросила Сэм.

— Да, когда Рени учила меня как делать вещи в виртуальном мире. — Он покачал головой. — Мне кажется, что это тоже самое — как будто сделанные играющим ребенком или кем-то, кто экспериментирует.

— Вроде бы Рени говорила об этом? Он сказала, гора могла быть создана… Иным. Системой. Так что может быть и это, тоже.

— Очень может быть. И это безусловно не совершенная копия реально существующего места. — Он отломил один из серебряных листьев и улыбнулся. — Взгляни, слишком ярко сияет, слишком много света! Кстати, именно так скорее всего сделал бы ребенок.

Жонглер повернулся к ним, его костистое лицо казалось твердым, как камень. — Эй вы, двое? Мы теряем время. Скоро будет темно.

!Ксаббу пожал плечами. — Возможно. Мы не знаем законов этого места.

— Ну ты же не хочешь, чтобы тебя кто-то съел, и только потому, что ты на знаешь законов этого места?