— И мы не разрешим ничему случиться с ней, — резко сказала мать Кристабель. — На этот риск я больше не пойду. — Она зло посмотрела на мужа. — С меня хватит.

— Я думаю, что мы поняли ситуацию. — Часть Рэмси была потрясена тем, что он еще сидит здесь, и еще больше потрясена тем, что он стал чуть ли не центральной фигурой в том, что, с нормальной точки зрения, можно считать массовым психозом. — Но… но что мы можем сделать?

— Давайте я расскажу вам о слабых и, вероятно, безнадежных мерах, которые я предпринял, — сказал Селларс. — Я собрал маленькую группу исследователей, я все еще надеюсь на них и, пока я не узнаю что-нибудь другое, я думаю, что они еще живы и действуют.

— Боже мой, — внезапно сказал Рэмси, — Сэм Фредерикс, Орландо Гардинер. Так они ваши… Я почти забыл… когда мы в первый раз встретились, вы сказали, что что-то знаете о них. Так вот что вы имели в виду — это вы послали их в сеть?

Селларс кивнул. — В известном смысле. Да, они часть этой маленькой группы, которую я собрал. Надеюсь, они еще действуют.

— Значит вы не знаете. — Рэмси заколебался. — Орландо Гардинер умер два дня назад.

Селларс какое-то время потерянно молчал. — Нет, я… я не знал, — наконец сказал он голосом, похожим на воркование голубя. — Я был… — Он опять замолчал, на это раз надолго. — Я боялся… для него это было слишком тяжело. Такой храбрый молодой человек… — Старик крепко зажмурил глаза. — Если вы не против, я воспользуюсь ванной, на мгновение.

Инвалидная коляска повернулась и покатилась по ковру. Дверь ванной закрылась за ней, оставив Рэмси глядеть на Соренсенов, которые, в свою очередь, во все глаза глядели на него.

КРИСТАБЕЛЬ видела плохой сон, в котором она убегала от людей в черной одежде, гнавшихся за ней по длинной лестнице. Они несли длинный пожарный шланг, который извивался за ними как змея, и она знала, что они хотят схватить ее, уткнуть в нее металлический нос шланга и задушить фиолетовым дымом. Он попыталась позвать на помощь маму и папу, но никак не могла хорошо вздохнуть, а когда опять посмотрела назад, бледноликие люди стали ближе, вот совсем близко…

Она проснулась, забила руками по подушке и простыне, и едва не закричала опять. Освободившись от одеяла, она со страхом заметила, что находится в странной комнате, на стенах висели незнакомые картины, через тяжелые занавески просачивались только слабые желтые лучики света, в которых танцевала пыль. Она открыла рот, чтобы позвать маму, и тут над краем кровати поднялось лицо.

Оно было даже хуже, чем во сне, она упала обратно и почувствовала, как холодная рука схватила ее изнутри и, как и во сне, она не могла даже крикнуть.

— Хей, дурочка, — сказало лицо, — чо с тобой? Спи, пока дают.

Она дышала так быстро, что подумала, будто ее бока хотят как у кролика — и тут она узнала лицо, сломанные зубы и ежик черных волос. Некоторые из самых плохих страшилок исчезли.

— Я в порядке, — зло сказала она, но прозвучало не слишком хорошо.

Мальчишка улыбнулся, еще злее. — Знаешь, claro (* белая, исп.), если бы я дрых на такой большой кровати и мне приснился pesadilla (* ночной кошмар, исп.), я бы не стал орать как резанный и все такое.

Звучало так, как если он говорил о еде. Она не поняла. И не хотела понимать. Она встала, подбежала к двери, ведущей в соседнюю комнату, и открыла ее. Мама, папа и этот новый взрослый, мистер Рэмси, разговаривали с мистером Селларсом. Они выглядели очень усталыми и еще какими-то другими, как в то время, когда ее родители и родители Офелии Вейнер собирались воевать из-за Анны Артики. Кристабель всегда считала, что это очень глупое имя для места, и из-за него совсем не стоит воевать, но у всех взрослых во время обеда было как раз такое выражение лица.

Мистер Селларс говорил: — … На самом деле в Южноафриканской военной программе работало несколько людей из первоначального ПЕРЕГРИНА — авиаконструкторы и пилоты, использовавшие виртуальные управляющие модули — но сам проект перестали финансировать много лет назад. Я нашел их, когда искал следы ПЕРЕГРИНА, и это очень пригодилось. Мне удалось заставить некоторых людей из моей группы использовать их оборудование, главным образом потому, что база была совершенно секретной и там они были в безопасности, но каким-то образом Грааль выследил их и сейчас они в осаде. — Тут он заметил, кто стоит у двери и нежно улыбнулся. — А, Кристабель, как приятно видеть тебя. Хорошо поспала?

— Дорогая, как ты себя чувствуешь? — спросила мама, вставая. — Мы тут разговариваем. Не хочешь посмотреть что-нибудь в сети?

Судя по всему ее родители и мистер Селларс говорили о взрослых делах, и тут их непонятный вид, и то, что они были далеко от дома, и это странное место, мотель, внезапно встали за ее спиной и захотели, чтобы она заплакала. Но она не захотела плакать и вместо этого сказала: — Я хочу есть.

— У меня есть сэндвич, который ты не доела — только один раз укусила. Вот он, я сейчас накапаю немного соуса… — мама повела ее обратно в ту комнату, в которой она проснулась, и дела сразу пошли получше.

Перед Кристабель появилась бумажная тарелка с сэндвичами и изюмом, мама достала из сумки пакет с печеньями, два дала Кристабель и еще два этому мальчишке, который схватил их с такой скоростью, как будто мама собиралась у него их отнять.

— Нам, взрослым, надо поговорить, — сказала мама. — Я бы хотела, чтобы дети оставались здесь и смотрели сеть, хорошо?

Мальчишка только посмотрел на нее, как дикий кот, но Кристабель побежала за ней к двери. — Мама, я хочу домой.

— Мы очень скоро поедем домой, моя сладкая. — Когда она открыла дверь, оттуда донесся папин голос.

— Но это все совершенно бессмысленно, — говорил он. — Если сеть вредит детям, вызывая синдром Тандагора, почему мальчик входит в нее и выходит, и… с ним не происходит ничего плохого?

— Частично потому, что он использует мой личный канал прохода через систему безопасности, — сказал мистер Селларс. — Но тут есть еще кое-что. Система, кажется, чувствует… близость, да это подходящее слово. Свою близость к детям.

Мама, которая внимательно слушала, внезапно посмотрела вниз и увидела, что Кристабель все еще стоит рядом с ней. На мамином лице появилось испуганное выражение, "о-мой-бог", которое Кристабель не видела уже давно, с того раза, когда Кристабель тщательно подобрала осколки стакана, упавшего на пол кухни, и в обеих руках принесла их в столовую, показать родителям.

— Иди, дорогая, — сказала мама и почти толкнула ее в комнату с этим ужасным мальчишкой. — Я приду немного попозже. Ешьте сэндвичи и смотрите сеть. — Она закрыла за собой дверь. Кристабель почувствовала, что ей опять хочется плакать. Обычно мама не любила, когда она смотрела сеть, если это не была какая-то передача, которую родители считали образовательной.

— Эй, дурочка, если ты не будешь сэндвич, тогда я его прикончу, — сказал мальчишка у нее за спиной.

Она повернулась и увидела, что он держит в руке ее сэндвич. Мама несколько раз отмывала его в ванне, и теперь его ногти стали почище, но она точно могла сказать, что сколько его не мой, все равно его покрывали невидимые микробы. Теперь этот сэндвич стал совершенно неаппетитным.

— Он твой, — сказала она, медленно подошла к кровати и уселась на нее. Стенной экран был не слишком велик, и по Детскому Каналу шла глупая китайская игра с людьми, бегающими туда и сюда и говорящими с закрытыми ртами. Он глядела на экран, чувствуя себя опустошенной, одиной и печальной.

Мальчишка прикончил ее сэндвич и, не говоря ни единого слова, взялся за ее печенье и изюм. Кристабель даже не разозлилась — было странно видеть, как кто-то ест так, как если бы никогда ничего не ел, и не знает, когда можно будет поесть опять. Она спросила себя, когда он успел так проголодаться. Она знала, что у мистера Селларса в туннелях было много пакетов с едой, и он был очень приятный человек. Он не мог не давать мальчишке еду. Это было бы просто бессмысленно.

— Чо ты так зыришься на меня, mu'chita(* девчонка, исп. жаргон)? — сказал он со ртом, набитым печеньем.