А деньги на мотор у тебя есть? Туда и обратно? Дать? Ну и катись! Можно подумать, я лезу к тебе в постель! Мистер джентльмен! Подай мне руку! Подержи сумку. Вот так. Резинка перекрутилась. Ну? Посмотри: шов ровно? Всё. Пока.

Я смотрел на неё пустым взглядом. Машинально оглянулся: цокая длинными каблуками сапог, как она думала, оскорбительно, но я не мог этого сообразить.

Около получаса на то, чтобы нанять таксомотор, и потом ещё двадцать минут ехал. Стоит ли описывать? Подъезжая, принял вторую таблетку.

— Что случилось? Ты откуда?

— Я не мог раньше, — сказал я. — Сделай медиал-шток на двадцать девятой вершине.

— Постой, но мы же договаривались, что ты позвонишь до пол-одиннадцатого…

— У тебя был занят телефон.

— Когда?

— В пол-одиннадцатого.

— Вряд ли.

— Может быть, у тебя часы спешат?

— Может, и спешат, — сказал он беспечно, — но не больше чем на минуту-другую.

— Что ты пускал?

— Реверс и перегруппировку дня. Сейчас статистика началась.

— Останови.

— Ну, допустим, — сказал он снисходительно и набрал команду. — Но что ты можешь сделать после реверса?

— Медиал-шток, — повторил я.

— На двадцать девятой? — Он мимолётно задумался и сказал: — У тебя там нет ресурса.

Он ещё не понял. — Так человек, с комфортом летящий в самолёте… Нет, не так человек, с комфортом летящий, не догадывается по неизменному лицу стюардессы: не по лицу стюардессы он догадывается, а по изменённому шуму двигателя. Зато человек, с комфортом сидящий в шезлонге на террасе своей дачи и не слушавший сегодня утром радио, не догадывается по незнакомому шуму, ибо он сам работает на радио и сам готовил вчера утреннюю программу, а сегодня у него выходной.

— Давай посмотрим по базовой карте, — сказал я.

— Ну, давай посмотрим, — снова снисходительно, небрежными тычками ногтей он вызвал базовую карту. Одна за другой начали выплывать вершины из голубоватой мглы, ощетиненные энергетическими коронами.

— Видишь: SERAP, — сказал он, и тут впервые в его голосе замялась маленькая складка. — Ну, SERAP— это ещё не золото, — тут же успокоился он. — Будешь рисковать?

— Да.

— Глупо: не пройдёт медиал-шток.

— Посмотрим.

— А если повиснешь? — спросил он весело. — Провисишь до завтра?

— Нет, зачем? Тогда — статистику и бабки.

— Ну давай. Твоё дело.

— Конечно, моё.

— Ну давай…

— Давай.

— Прости, пожалуйста, а он уже окончил тогда докторантуру?

— Нет, это было за год до окончания.

— Но Сильвия тогда уже не жила с ним?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Я, видишь ли, почему спрашиваю. Я познакомился с Сильвией позднее, в 86-м. Это была особа уже серьёзно больная. Просто бешеная в области некоторых видов спорта — ты понимаешь. О нём же она не могла говорить без ярости: просто зверела и начинала ругаться такими словами, которых я и повторить тебе не могу.

— А почему у вас заходила речь о нём?

— Ну — как? А почему у нас с тобой зашла?

— Вот этот бутерброд с креветками ещё свежий: он с утра лежал в холодильнике. Съешь его.

— Не хочу…

— Съешь, съешь.

— И что будет? Ты не намазал на него яду?

— Какой смысл задавать подобные вопросы? Допустим, я отвечу тебе «нет».

— Так нет или да?

— Чего ты пристал? Ешь. Я не знаю. Какие-то были. Вот и проверим.

— С тобой трудно разговаривать…

— Да. И вот он мне говорит: «ну, видишь, не всё так просто, как ты думал», — а сам бледный, как мертвец, и пот течёт со лба на щёки, на нос — он даже не замечает. Руки трясутся. Включает свой электрический чайник. «Ну ладно, — говорит, — давай теперь кофе попьём». — «Давай, — говорю, — заваривай. Два часа ночи. Всё равно я теперь не усну». — «Вот и ладно, — говорит, — попьём кофейку, посидим, обсудим ситуацию. Видишь, мосты-то у тебя всё же остались».

— А остались мосты?

— Совсем мало: восемь простых и два изотропных. Ты понимаешь, было бы всё чисто, но после перегруппировки ко мне в фигуру вошли Фома и Лорес — по одной. Ну, с Лоресом я бы договорился, он всё равно ни на что не мог претендовать: рейтинг 380…

— Это после года?

— Да, почти: триста пятьдесят второй день.

— А через кого изотропы?

— Через него же. Причём на Фому — ни одного.

— Н-да… не гладко…

— Ладно, чего говорить. Дело прошлое.

Звонок. Я включил аппаратуру, увидел на экране человека — высокого, сутулого, в спортивной куртке. Позади него стоял жёлтый лендровер. Там никого не было. Один приехал.

Я спросил:

— Кто вы, мистер?

— Вам привет от Сэма Тилбота, — сказал гость. — Он просил привезти ему дюжину зайцев.

Это был пароль. Я нажал кнопку, ворота открылись. Он залез в машину и въехал во двор. Я нажал кнопку, ворота закрылись. Я вышел ему навстречу. Он подъехал к крыльцу и стал выгружать — всё, что они обычно возят: лыжи, ружьё в чехле, рюкзак с вещами.

Забросил всё за плечо и шагнул ко мне, протягивая узкую ладонь:

— Вы — Фрэд, так надо понимать?

— Ага. Он самый. А вас как звать?

— Боб.

— Ну что ж, мистер Боб. Приехали вы рано, ещё девяти нет. Пороша сегодня отличная. Сразу пойдём?

— Да нет, знаете ли. Я бы отдохнул с дороги.

— Как хотите. Я, честно говоря, ещё не завтракал… Посидим, попьём кофе, а там, глядишь, и соберёмся. Так?

Он что-то хмыкнул в ответ, и я повёл его в комнату, где уже горел у меня камин.

— Вы надолго?

— Дня на два, — сказал он, сбрасывая вещи на лавку. — Тут Тилбот прислал выпивки, говорит: надо пополнить запас.

Развязал рюкзак и начал выставлять: бутылки с джином, консервы, окорок…

— Ну что ж, это здорово. Без выпивки, конечно, нам было бы скучновато…

— Вот и я про то же… Несите стаканы, Фрэд. Чтобы у нас с вами было настоящее знакомство, как говорится.

Пока я сходил в кухню за посудой, он снял куртку и сел у огня, перебрасывая из руки в руку большую бутыль.

— Хорошо тут, — обратился он ко мне. — Какой лес! Какая тишина! Вы один тут живёте?

— Ага. С собаками… Ну что? — Я взял у него бутыль и налил в стаканы. — За встречу. Будем здоровы, Боб!

— Будем!

— Гм… Недурной джин.

— Отличный… И погода как будто обещает быть… Метели не ждём?

— Не должно вроде…

— Ну и правильно. Я вам верю, потому что сам неопытен в этих вещах. Городской житель. Вам придётся меня всему учить. Вы-то небось уже давно здесь?

— Десять лет.

— Ух ты! Я вам завидую, честное слово… Наверно, вы — как это сказать? — любитель одиночества, так?

— Безусловно. — Я кивнул. — Так оно и есть.

Он вынул из кармана охотничий нож и стал резать ветчину на столе. Потом открыл банку с маслинами.

— Всё равно ведь гости вам не дают покоя. Верно?

Я пожал плечами:

— Привык. Такая работа.

— Часто бывают?

— Сейчас нет… Хотя в неделю раз кто-нибудь подваливает. А с весны всё лето живут: то одна компания, то другая… Сэм приезжает… Сейчас я, можно сказать, отдыхаю…

— Вот как? Не скучно без людей?

— В смысле?

— Ну, перекинуться словом, пообщаться?

— А, нет. С собаками разговариваю… Я даже телевизор не смотрю. Вон стоит телевизор, я его не включаю.

— Эт-то потрясающе!.. Нет, я бы так не мог!.. А телефон?

— Есть. — Я кивнул. — Да мне звонить некому. Сэм только звонит сюда иногда…

— Да, здорово… — Он оглядывал комнату: ружья, ягдташи, индейские костюмы, голову кабана с огромными клыками и маленькими глазками, слепыми от ярости…

— Надо же… И ты не женат?

— Нет.

— И не был?.. Ты наливай ещё, Фрэд.

Я взял бутылку, повертел её и задумался.

— Был, давно… Но мне жена стала не нужна. А я — ей.

— Да ну?

— Ага. Тебя, видно, интересует, как это было?

— Нет, ну что ты…

— Могу рассказать, раз уж сидим-болтаем. Я просто к этому отношусь… Я-то человек простой, а жена была, понимаешь, с честолюбием, я ей не подходил. Хотела стать актрисой… И стала. Бросила меня в этих видах, стала жить с кинорежиссёром. Но я тоже свой интерес знаю, Боб: я ей развода не давал, пока он мою жизнь не обеспечил.