«Как страшно после солнечной разлуки…» Как страшно после солнечной разлуки Нам встретиться – и не узнать себя. В карманы глубже погружаешь руки, Так безнадежно сам себя любя. Задумался и вот – почти наткнулся: Перед витриною сутулая спина. Ты вздрогнул и едва не улыбнулся… В стекле рука его отражена. Но, воротник подняв, проходишь мимо. А ветер всё по улице метет… Ты обернешься: так же у витрины Твой друг чего-то бесконечно ждет. ВЕСНА Алле Головиной Слышно все до дна. Солнце тяжелеет. Сонная струя из глухих времен. Это ли – весна! Такою скукой веет. Сердце тяжелеет сквозь легчайший сон. Сердце птицей пленной за глухой оградой, Только через сумерки перемахнет крылом, – Ночью, как и днем, – унылая услада, Омут откровенный плещет о былом. Но совсем охотника нет до птицы редкой, Людям скуки пленница больше не нужна… Сердце в клетке звонкой, сердце в тесной клетке. – Так зачем же солнце, так зачем весна? 23.4.35 «Мы встречаемся, как будто не видались…» Мы встречаемся, как будто не видались, Говорим слова из глубины, И в ответ из затаенной дали Слабый голос погружает в сны. Мы сошлись у ангельской постели, Нам склоняет голову тоска. Мы казалось бы веками пели, Если б грудь не так была узка. Слишком рано мы лететь решились, Детскую мы надорвали грудь; Ослабев, под крышу мы забились: Может, буря распахнет нам путь. А пока друг друга мы встречаем, – Каждый скажет, что во сне видал, – И глаза навстречу раскрываем, Как колодец тысячи зеркал. 19.5.35. «С тобой – от каждого касания…» С тобой – от каждого касания Чудесного жду звона. Раскрытого воспламенения, Скрытого замирания. Когда же судьба благосклонна, И ждут только слова ресницы, Как птицы — встречного ветра, Тогда в досадном смятении Чужими словами играю, Боясь слишком верного звука, Слишком полного эха. А солнце нас тканью грубой Как мертвых уже пеленает. 26 мая 1935. «Новь».VIII.1935 «Не о главном. В грубом свете солнца…»
Не о главном. В грубом свете солнца Бьется мысль о гладкий тротуар. Промах снова слишком поздно вспомнится. Упустил я твой случайный дар. И когда о тень крыла споткнулся. Ты уже — на стороне другой. Разве только в замедленьи пульса Вздох почуяла ты мой. Может быть, тогда ты и споткнулась, И задумалась, замкнулась в сон, И во сне не мне ли улыбнулась, И пришла домой, как с похорон? Утешенье горькое и злое. Только разве может быть верней? Надо мною в нестерпимом зное Голубое белого бледней. 26.5.35. «Современные записки». 1936. Т. 60 НАРЕКАНЬЯ Раструб вокзала отступает. Сарай назойливой тоски. Железа суетня пустая Сдвигает нежные тиски. Испытанные нареканья Усладу горькую сулят, Бессонной грусти неприкаянной Гремучий разливая яд. Сквозная зыбкость поездная: Скупое ослабленье пут. Пустая чуткость неземная — Последний для земли приют. «Меч». 7.VII.1935 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Алле Головиной Последние я провожаю дни, как поезда вагоны спящие. И каждый день свои несет огни, как в окнах взоры уходящие. И каждый день скользящею тоской во тьму отходит, и не помню я, где оборвался призрачный покой и началась бессонница огромная. Зачем под крыльями чужих огней считаю я, что мной навек потеряно? Как будто в полной нищете своей еще теперь не до конца уверен я. 9 июля 1935. «Современные записки». 1936. Т. 60 К АЛЛЕ ГОЛОВИНОЙ Еще средь нас, но вся уже ты там, Как пламя тянешься и таешь в нетерпеньи, Еще привычным верим мы словам, Как верят выраженью сожаленья, Еще мы дышим трепетом твоим, Еще живем одним с тобою хлебом, – Но чаще смотрим в страхе и молчим. И голос твой – как бы с чужого неба. Очнемся, и забудем место, час, Но ты такою нам нужнее хлеба будешь. А ты, пожалуй, и не вспомнишь нас, Ты и себя, какой была, забудешь. 10 июля 35 |
