— Нет. Боялся всегда. В восьмидесятые боялся рэкетиров, потом власти и охамевших чиновников. Мне, кстати, тоже повезло. Интуиция помогла. Я в начале двухтысячных сам в чиновники подался. Денег не нажил больших, но на жизнь хватало.
— Это на зарплату чиновника-то? Леша, кому ты паришь?
— Нет, конечно. Приносили, разумеется. Я ж санитарный врач. Ну, слышал, конечно — СЭС?
— Блин, не то слово! Меня в шашлычном деле они просто «на дойку» поставили.
— Ну, в те времена я еще там не работал. Ветеринарией кормился. Кошечки-собачки — за них последнее отдадут.
— Не такой уж ты и праведник, генацвали!
— А почему если верующий, то обязательно бессребреник и дурак?
— Леша, я этого не говорил! — Паша смутился.
— Ладно. Ты мне вот скажи, а что, романчиков у тебя действительно много было?
— Ну, ты хорош! — Пашу явно развеселил вопрос Алексея. — Обычно о бабах где говорят? В банях, в мужской компании, на охоте… Но ведь не в палате же смертников! Ну ты, генацвали, даешь!
— Ну, не хочешь, не говори. — Алексей обиделся.
— Да нет, пожалуйста. Да, много! Сотни три-четыре за жизнь наберется, наверное.
— Сколько?! — скорее выдохнул, чем сказал Алексей.
— Ты не ослышался. У меня, генацвали, своя философия на эту тему была. Пока ноги ходили… — Павел грустно улыбнулся и хлопнул себя по неподвижным конечностям. — Вот для чего мы живем?
Ты никогда не задумывался? Вот в чем, по-твоему, смысл жизни?
— Ты что, собираешься мне доказывать, что бабы — это смысл жизни?
— Леш, что я тебе доказывать собрался, тебе неведомо! Ты на вопрос ответь!
— Смысл жизни… — Алексей задумался, поудобнее устроился в постели. — Ну, наверное, прожить ее правильно, след свой оставить. Детей поднять. Зла не творить. Людям помогать. Словом, чтобы память о тебе осталась добрая.
— Банальщина и глупость! Давай со следа начнем. Гитлер хотел построить великую Германию. Какой след в жизни он оставил?! Нет вопросов? Сталин хотел, допустим, поднять великий Советский Союз. А он какой след оставил? Оба — миллионы трупов за спиной, разорение своей страны, концлагеря, голод, удушение науки и интеллигенции, сокращение населения, горе множества семей и так далее. Наследили — мало не покажется!
— Оставим Сталина, здесь все не так просто…
— Ага, это тебе не так просто! — Павел раскраснелся, стал говорить быстро, отрывисто. Видно было, что тема его волновала всерьез. — А спроси сегодня какого-нибудь нацистского гаденыша и он тебе скажет: Гитлер — фигура не однозначная!
— По-любому, оставим их обоих в покое! — Алексей старался говорить примирительно. — Давай возьмем простого обы вателя. Я его имел в виду. Хрен с ними, с политиками!
— Давай возьмем. Давай кого-нибудь из начала прошлого века. Так, чтобы три поколения его родни сменилось. Ты думаешь, сегодняшние правнуки или, там, праправнуки его вспоминают? Вообще знают, как его звали, что он там делал, какой след оставил?! Да все быльем поросло! — Павел все никак не мог успокоиться.
— Но дети-то его знали! Помнили! Значит, как минимум смысл жизни — дети!
— Предположим, что так. Хотя тема о том, как относятся дети к своим родителям, когда те стареют и становятся обузой — тоже подлежит обсуждению. Но хорошо, предположим — знали и добрым словом помнили. Но, милый ты мой, дети-то тоже вскоре умерли. И их дети умерли. И получается, что спустя сто лет никто даже не помнит, что человек жил на этой земле. А он, бедняга, корячился, напрягался, заповеди ваши, господние, соблюдал. Ну, просто праведник был. И хрен ли толку? — Павел рассмеялся собственной шутке.
— Так в чем тогда, по-твоему, получается смысл жизни? — Алексей искренне не понимал, к чему клонит больничный сосед.
— А в том, что его нет! В смысле — в отдаленной перспективе нет. Смысл жизни исключительно и только в самом процессе жизни. Объясню. Вот ты ешь. Есть в этом процессе два смысла — во-первых, ты ешь, чтобы быть сытым и чтобы были силы двигаться. Это отдаленный смысл. Сейчас делаю одно, чтобы потом была возможность делать другое. Во-вторых, тебе вкусно то, что ты ешь. Это непосредственный смысл. Тебе приятно именно то, что ты делаешь сейчас. Вывод — есть надо вкусно! Хотя бы только потому, что «потом» может и не быть. Ну, как у нас с тобой в нашей ситуации.
— Я вот только не понимаю, чего ты такой веселый, при таком-то пессимизме, — настало время Алексея улыбнуться.
— Молодец, генацвали, правильно мыслишь! Объясняю. Почему появляется пессимизм? Отвечу. Первый вариант — ты в данную минуту времени имеешь не то, что рассчитывал иметь. Второй — ты хочешь чего-то в будущем, но понимаешь, что тебе этого не добиться. Значит, чтобы не страдать от пессимизма, надо просто радоваться тому, что есть. И никаких заморочек! Простой пример — с коньяком. Знаешь?
— Нет.
— Ну, такая известная байка. Когда пессимисту дали полстакана коньяка, он расстроился: «Ох, всего полстакана…» А когда оптимисту дали, он обрадовался: «Ого, целых полстакана!» Вот тебе и вся мудрость жизни, как в капле воды!
— Как в полстакане коньяка, — с улыбкой поправил Алексей.
— Верно, генацвали. Верно! — Павел тоже рассмеялся.
— Ну, хорошо! А бабы-то здесь при чем?
— А вот при чем! У меня их было много. Очень много. Это в радость и мне было, и им. Но это был не просто секс. Вернее, не только секс. Очень часто я влюблялся. Нервы на пределе, переживаешь, ждешь чего-то, радуешься, печалишься. Жизнь полна эмоций! А с одной женщиной всю жизнь — это скучно!
— Ох, как ты ошибаешься, Паша! — Алексей как-то снисходительно улыбнул ся, — Вот я, считай, всю жизнь прожил с одной женщиной. Ну, не считая каких-то увлечений ранней юности. Скажем, студенческой поры. И не жалею.
— Так тебе вспомнить за всю жизнь и ничего. Утром — она, вечером — она, каждую ночь — она. И так изо дня в день, из года в год! Сколько ты женат?
— Без малого сорок лет.
— Ну, и что тебе есть вспомнить?
— В том-то и дело, Паша, что многое. Но суть-то даже не в этом. А в том, что мы можем вспоминать с ней вместе. У нас есть общие воспомин&ния. Понимаешь, друг, общие! Это большая разница — вспоминать одному или с кем-то вместе!
— В чем же разница?
— А в том, Паша, что когда вспоминаешь вместе, тебе твой собеседник напоминает какие-то детали, что-то, что ты упустил. Вы вспоминаете вслух, смеетесь. «А помнишь?», «Помню!». А когда ты вспоминаешь один, сам с собой, правой рукой, то это молча. Ты не рассмеешься ни чему. А так, может, улыбнешься или загрустишь. Я так понимаю, что счастливая старость, это когда тебе есть с кем вместе вспоминать! Мы в старости богаты не деньгами, а воспоминаниями!
— Не знаю, не знаю, — Павел задумался, помолчал. — Может, ты и прав. По-своему. Мне это неведомо. Мне каждая новая женщина давала новую молодость. Понимаешь, я материалист. Я знаю, что эндорфины вырабатываются у мужика в отношении конкретной женщина максимум три года. Потом это уже не страсть, не желание, а привычка. Как зубы чистить. Хотя, насчет воспоминаний, ты пожалуй, прав. Вместе вспоминать не с кем.
— Вот-вот! — Алексей заметил, что впервые за все время их разговоров Павел с ним хоть в чем-то, но согласился. — Знаешь, я так скажу — удовлетворенная привычка это и есть стабильность. А в природе человека заложено стремление к стабильности. Это и есть счастье, когда рядом родной, понятный, преданный тебе человек, с которым вся жизнь вместе. Никакая баба, будь она семь раз красивая, этого удовольствия заменить не может. Больше того — только разрушить!
— Леш, скажи честно, не в нашем положении врать, и что, у тебя ни одного ро манчика не было за сорок лет? — В глазах Павла мелькнули озорные огоньки.
— Не хочу об этом!
— Э-э, нет, генацвали, колись! Разговор на чистоту! Иначе давай про клизмы и уколы будем общаться.
— Ладно. Была одна история. С последствиями. Это в сумасшедшие девяностые произошло. Читал я курс лекций в ветеринарной академии. Ну, подошла ко мне одна старшекурсница, вопрос какой-то задала. Я торопился, у меня пациент был назначен. А вопрос интересный. Говорю, подъезжайте ко мне в кооперативную клинику — поговорим. Короче, чего там в подробности вдаваться, меня переклинило, ее переклинило — мы сошлись. Я от нее домой каждый раз приходил как побитая собака. Нет, нашкодившая. Словно туфлю жены сгрыз. Жена что-то чувствовала, но молчала. А Марина, так девушку звали, все ждала, что я от жены уйду. Да, честно говоря, и у меня такие мысли мелькали. Но как представлю себе, что от всего своего прошлого откажусь, как представлю, что мне с Мариной не только засыпать, но и просыпать ся предстоит — все, полный назад! Она страдает, мне тяжко. Понимаю, надо расставаться. Как-то раз ей говорю: «Все, Марина! Тебе надо семью создавать. Так не дело. Давай расставаться!» Она плачет, говорит: «Ты прав! Но я от тебя ребенка хочу! Пусть кусочек тебя всегда рядом будет!»
