— Не убедил. И сомнений не зародил.
Я все это уже и слышал, и читал многократно. Ты мне скажи, а что ты про начало и конец всего сущего говорить начал. При чем здесь бог?
— Да при всем!.. Вот то, что тело твое, конечно, ты понять можешь — видел, как другие умирали. А вот что сознание твое может взять и угаснуть — представить себе не можешь. Вот и придумали байку про бессмертную душу. Мол, хрен с ним, с телом, а вот потом, в раю, без плоти и проблем, будет твое сознание, другими словами, жить-поживать и за Землей наблюдать.
— Ты знаешь, — Алексей помрачнел и слова стал произносить медленно, с паузами, как бы через силу: — Мне-то это хорошо понятно. У меня, как знаешь, потери сознания от опухоли постоянно. И когда сознание меркнет, а я это чувствую заранее, то всегда успеваю подумать, что обратно оно не вернется. И не думаю я о рае, об аде. Не верю я в это. Но и поверить, что вот и все, вот так и больше никогда… ничего… Нет, не получается.
— Вот то-то и оно! Смотри, что ты сейчас сказал — в бога верю, а в загробную жизнь нет!
— Нет, я не так сказал. Я в рай не верю. Я в переселение душ верю!
— Да поди ж ты! Так ты еретик. Вроде как христианин, но с налетом буддизма? Или индуизма — не помню.
— Я тебе другое скажу. Совсем другое. Вот жена моя — она уже полгода каждый день в церковь ходит. Как опухоль у меня нашли — так и стала ходить. Пойдет, свечку поставит, поплачет, и ей легче! Понимаешь, ей легче становится. Она верит, что я не совсем умру, что мы еще встретимся, — Алексей занервничал, присел поудобнее в кровати, начал жестикулировать. — Понимаешь ты, простая вещь, Паша, ей легче! Так скажи мне тогда на милость — зачем ей быть умной, как ты, когда ей так жить легче! В трудную-то минуту!
— Нет, с этим я согласен, — Паша перестал улыбаться, задумчиво потер подбородок, помолчал. — Знаешь, ведь странная штука получается. Вот начнешь рассуждать, доказывать, объяснять — с тобой любой соглашается. Ну, если мозги есть. А потом в конце всегда одно и то же. А с верой жить легче. Наверное, это правда. Только вот мне кажется, что с одной стороны, легче, а с другой — чуть что не получилось — ну, «бог не дал». Вместо того чтобы напрячься, постараться, попотеть — проще богу помолиться. Мол, он поможет. Я вот сейчас вдруг сформулировал — вместо усердной работы — усердная молитва. Вот чем вера страшна.
— Ты, Павел, как-то однобоко веру трактуешь. А выражение «На бога надейся, а сам не плошай»? А учение о том, что бог помогает только тем, кто сам что-то делает?
— Слышь, генацвали, а давай с другой стороны посмотрим, — Павел вновь ехидно заулыбался, в глазах мелькнул озорной огонек. — А кому вера выгодна? Кому выгодно, чтобы люди верили, в церковь ходили?
— Ну, попам выгодно, это и так ясно, ешкин кот!
— Это и ежику ясно, и твоему ешкину коту. От первого древнего шамана — до Папы Римского. Но ты вспомни — попы всегда были в дружбе с властью. Другими словами, власть через попов держала людей в узде. Скажешь, не так?!
— В общем и целом так. Но я же не про попов. Религия, считай, попы, это одно. А вера — это другое…
— О как! Извини, Леша, что перебил, но ты сам-то понимаешь, что говоришь?
Ведь именно попы тебя вере учат, к ним ты идешь за советом, они тебе грехи отпускают. Что ты знаешь о вере сам?! Все, что ты знаешь, тебе эти самые попы и напели!
— Нет, вера у меня в душе!
— Какой, на хрен, душе?! — Павел явно стал злиться. — Какой душе?! Ты ее на УЗИ видел? Или, может, на рентгене? Ее энцефалограммой тебе замеряли? Нет души!
— Хорошо, не стану спорить. Не потому, что согласен. Просто бессмысленно.
Я тебе так скажу. Есть вера, а есть наука.
В науке надо все доказывать. Подтверждать экспериментально. А вера, она потому и вера, что от слова «верить». Здесь доказательства не нужны. Вера либо она есть, либо ее нет. И все!
— Поговорили, блин! С чего начали, к тому и пришли. Леша, дорогой, а ты веришь, что выздоровеешь? Вот возьми, поверь и пойдешь на поправку.
— Нет, не верю, потому что знаю, что не поправлюсь. У меня, как и у тебя, такая опухоль в мозгу, что — увы… А у тебя еще и в спине. Есть доказательства, что не выздоровею.
— Видимо, у тебя в особом месте опухоль — соображать перестал. Так ведь и я тебе весь вечер талдычу, что есть доказательства, что бога нет!
— Может, у меня опухоль такая, что я и перестал соображать, — Алексей стал говорить зло, отрывисто. — А у тебя она на таком месте, что ноги отключились, и ты не ходишь по свету и не несешь свою ересь каждому встречному-поперечному.
Павел неожиданно задорно рассмеялся. Минуты две хохотал. А потом, еле произнося слова сквозь смех, выдавил:
— Вот как твой бог себя, именно себя защищает — тебе, чтобы не разуверился, мозги отключил, а мне, чтобы своими разговорами верующих не смущал — ноги. Как же он заботиться о себе, о своем имидже?! Лучше бы о нас подумал.
— Все, — Алексей махнул рукой. — Давай спать!
— Давай! Спокойной ночи!
— Что с тобой ночью было? — В голосе Павла звучала искренняя заинтересованность.
— Да, обычная история. Проснулся от сильнейшей головной боли. Благо знаю, чем это кончится, сразу вызвал медсестру. Хотя, что толку? Ну, и обморок. Она говорит — около получаса. Ты знаешь, мне врачи сказали, что я везунчик. Я вот так и уйду однажды. Без мук. Просто обморок не закончится.
— Везет тебе. А мне сказали, что боли могут быть. Честно говоря, страшно.
— Да ну. На наркотики посадят. Ты же платишь. Они вокруг тебя носиться будут как угорелые…
— Это правда. Хорошо, что болезнь пришлась на удачную фазу цикла.
— Какого цикла, Паш?
— Финансового. Понимаешь, Леша, у меня, начиная с восемьдесят пятого года, точь-в-точь по законам Маркса о капиталистическом рынке, то фаза подъема, то фаза провала. Открыл первый кооператив, шашлыки жарил. Зарабатывал столько, что буквально можно было деньгами вместо обоев стены обклеивать. Девяносто первый год, помнишь? «Павловская реформа», — все потерял. Потом опять поднялся. На компьютерах. Производство открыл — стеклопакеты делали. Девяносто восьмой — все в задницу. Через пару лет опять поднялся. И хорошо, знаешь, стал зарабатывать. На меня около семи тысяч человек работало. В основном строили коттеджи. Но вот повезло так повезло, весной две тысячи восьмого пришел один олигарх, который Подмосковье под себя загребал, и за приличные бабки купил мой бизнес. Я-то еще переживал, что приходиться продавать…
— Что значит приходится?
— Эх, Леша, Леша. Святой ты человек! Когда приходит УБЭБ, ФСБ, налоговики и все намекают, продай, хуже будет — упираться бессмысленно. Хорошо еще, олигарх был в меру порядочный. Приличные деньги предложил. Короче, продал. Только деньги перечислили, а тут кризис. Цены вниз. А я при деньгах! К декабрю мой бизнес стоил втрое меньше, чем я за него получил. Ушел быстренько в доллар. Приходят люди от олигарха и говорят, давай часть денег назад. Мол, по нынешней цене считать будем. А я их в жопу послал. Вот и сейчас, получается при деньгах.
— А не страшно так с олигархом? От них же чего угодно ждать можно.
— А чего мне боятся? Семьи нет. Жена от меня еще пятнадцать лет назад ушла. Романчики мои, видишь ли, ее не устраивали. Сын уже взрослый. Вот, кстати, история. Ему когда восемнадцать исполнилось, я квартиру для него купил. Большую, четырехкомнатную. Как твой бог говорит — плодитесь и размножайтесь. Думал, отношения восстановятся. А он квартирку-то принял, но со мной так общаться и не стал. Так что я одинок и свободен! Может, девушка знакомая есть, познакомишь? — Паша задорно расхохотался.
— У олигархов, насколько я знаю, не только руки длинные, но и память. Думаешь, он забыл про тебя?
— Нет, помнит, наверное, как основную ошибку своей капиталистической молодости!.. Да нет, Леш, если серьезно, во-первых, вернуть-то они просили всего сорок миллионов из восьмидесяти. А для него сороковник не такие уж и деньги. Ну, а второе, генацвали, я по понятиям был прав. Понимаешь, не только по закону, а еще и по понятиям. А это святое — к кому он из серьезных людей не обратиться — те помогать не станут. А ты что, бизнесом никогда не занимался?
