— Ах, Кэти, — простонал он.

Она хотела его. Хотела быть с ним, петь с ним. Больше чем чего-либо в жизни.

— Джек!

Что-то в его взгляде подсказывало ей, что она, должно быть, произнесла его имя вслух. Он окружал ее, как лес окружает опушка.

Джек опустил руки, чтобы притянуть девушку еще ближе к себе.

Их тела разделяла только ткань их одежд, и через нее Катерина могла ощущать, как сильно он возбужден. И сама возбужденная донельзя, она нашарила рукой пуговицу, на которую были застегнуты его джинсы.

Джек расстегнул пуговицу юбки и отбросил ее в сторону. Через шелк трусиков она ощущала его ласки, посылавшие ей сладкие волны дрожи. Но больше всего на свете сейчас ей хотелось одного — ощутить бархатную твердь его плоти, и она расстегнула молнию на джинсах.

Джек замер. Их губы разделяло только пространство, необходимое для дыхания.

Его плоть была твердой и гладкой и на ощупь походила на теплый обсидиан. Она сжала ее, и Джек застонал, обхватив ее за талию. Катерина восхитилась той властью над ним, которую ощутила, — властью земной, женской, всепоглощающей и неудержимой, как сами джунгли.

Когда Джек накрыл ее руку своей и хотел убрать ее, девушка воспротивилась.

— Не надо больше, дорогая, — выдохнул он.

— Да, — прошептала она.

— Да, — вторил ей Джек, накрывая ее уста своими.

Девушка полагала, что он будет делать то, о чем говорил, но вместо этого он схватил ее в охапку и понес в палатку.

Там он положил ее на матрас и сел рядом на корточки.

Инстинктивно она потянулась к нему снова.

— Джек, ты что, не хочешь...

— Нет, малыш, — сказал он хриплым голосом, — я безумно хочу. — Он улыбнулся уголком рта. — А как насчет тебя?

Катерина поняла, чего он хочет — прямого ответа, но она могла отрицать его сейчас не больше, чем саму себя. И она привстала, глядя ему прямо в глаза и расстегивая верхнюю пуговицу блузки.

Вот так, пуговица за пуговицей, она полностью расстегнула блузку, не отрывая взгляда от его глаз и видя, как в них разгорается — нет, не огонь, а пламя, способное не просто опалить, а сжечь их обоих. Под его взглядом она чувствовала себя еще более желанной и сексуальной. Этакой соблазнительницей, пустившейся во все тяжкие в поисках каких-то руин. Женщиной, оставившей на холодильнике загадочную записку и ожидавшую, что за ней последуют. Женщиной, не обманувшейся в своих ожиданиях и теперь находившейся в старой палатке, освещенной светом фонаря.

Джек дал ей расстегнуть все пуговицы на блузке, прикасаясь к ней одним лишь взглядом. Закончив, она откинулась назад, отчего блузка соскользнула с ее плеч, обнажив грудь.

Джек придвинулся к ней и взял один из сосков в рот. В ответ на это Катерина изогнулась дугой, прижимаясь к нему в предчувствии той сладкой муки, которую он ей нес. Его бархатный язык скользил по нежной коже, даруя ей изысканнейшую из ласк.

Волна наслаждения омыла душу девушки, и она застонала, и с губ ее сорвалось его имя.

Джек почти утратил контроль над собой. Он хотел ее так долго, так мучительно долго, с тех самых пор, как увидел в "Ла Стеле".

Он страстно хотел ее, но не меньше этого хотел, чтобы огонь желания загорелся и в ней и чтобы она сказала ему об этом — на испанском, на английском, на языке джунглей, на каком угодно языке.

Целуя ее, он спустил джинсы и, высвободив свои ноги, начал быстро, даже суетливо, снимать с нее юбку.

Он просунул руку в ее потайное местечко, и она тут же открылась ему. Как же ему захотелось немедленно принять ее приглашение! Но все же он удержался от этого.

Вместо этого он запустил руку в шелк ее волос и снова поцеловал ее, дав ей ощутить всю глубину своей страсти.

Девушка обвила его шею и ответила не менее жарким поцелуем. Он дотронулся до того места, где темнел треугольник ее курчавых волос, знаменующий собой центр ее женской сущности, и она сладко простонала.

— Так ты хочешь, чтоб я тебя так трогал?

— Да, очень.

— Говори же мне, чего ты хочешь, прошу тебя.

Она провела рукой по его животу и сказала:

— Я хочу, чтоб ты был внутри меня, Джек. Сейчас же. Ради Бога.

После этих ее слов он уже не мог сдерживаться.

И вошел в нее, и стал вести с ней тот разговор, который издавна ведут между собой мужчина и женщина.

Она стала его частью. Той частью, которую он когда-то потерял, а теперь вот заново обрел. Звуки, которые она издавала, отдавались в его душе.

— О, малышка, теперь ты моя. Моя.

Глядя на нее он заметил, что она слабо улыбается.

— Это правда? — слетел с ее губ вопрос.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Да, малышка. Правда.

— Я думала о том, что ты теперь мой.

Катерина обхватила его бедра своими ногами, и его пронзила сладкая дрожь.

— Да, Кэти, — пробормотал он хрипловатым голосом, — это тоже правда. Это абсолютная, неопровержимая правда. — Он жадно поцеловал ее.

Он входил в нее снова и снова, заставляя себя и ее кричать, пока наконец их страсть не обратилась во вспышку, бенгальский огонь, который взлетел к небу, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги. И последняя их судорога сопровождалась заключительным криком Кэти, криком, наполнившим теплую южную ночь.

Долго еще после этого Джек держал ее голову в руках, а она лежала тихонько, и снаружи все бледнее и бледнее мерцал фонарь. В конце концов и он погас. И тогда Джек тихо пробормотал:

— Кэти?

Она что-то произнесла, но он понял, что это был не ответ и что она, должно быть, уснула.

На его руках. В палатке своей тети. В джунглях Текстикана.

Он не знал, что и подумать по этому поводу.

А неопределенность он никогда особенно не любил. Она заставляла его нервничать.

— Кэти, — пробормотал он, — нам надо поговорить об этом. — Он нахмурился. — Нет, я не то говорю. Я хотел сказать...

Он погладил ее по волосам, прислушиваясь к шуму тропического леса.

— Я не знал, что это будет так. Не знал, что плеск струй воды в душе превратится в оперу. И про себя добавил: чертовски хорошую оперу, отличную оперу. С величественной героиней — страстной, сильной. И удивительно сексуальной. — Может, этого и нет в сценарии, но я хочу спать с тобой еще. И много-много раз.

Но ведь она спит, напомнил он себе. Он разговаривал со спящей женщиной. Говорил ей то, что никогда не собирался говорить.

Джек не понимал, но чувствовал: что-то произошло. Что-то, не имевшее никакого отношения ни к Мадрид, ни к Бласко, ни к кодексу. Что-то очень значительное. И может, равносильное катастрофе.

Вот в чем заключалась правда.

Солнце уже вскарабкалось высоко, когда Джек проснулся и оглянулся вокруг.

Джунгли Текстикана не изменились за ночь. Палатка Мадрид все так же стояла на краю траншеи. И земля не сдвинулась с тех пор, как они в последний раз любили друг друга. Но что-то все же было не так. Он понял это, еще даже и не до конца стряхнув с себя сон.

Женщина, которая должна была сейчас лежать в его объятиях, копошилась в дальнем конце траншеи — она копала мягкую землю с помощью... Бог знает что ей удалось найти, чтобы использовать в качестве подсобного инструмента.

Кэти Мур, эта бесхитростная и правдивая девушка, обладавшая к тому же и незаурядной настойчивостью, искала доказательства, которые, как он знал, могли перевернуть все вверх тормашками.

Джек выругался и быстро натянул на себя джинсы.

Когда он приблизился к ней, она вскинула голову. Ему уже было знакомо это выражение лица. Ее руки были грязными, на губах блуждала неземная улыбка, а глаза горели первооткрывательским блеском.

Внезапно Джек подумал, что хорошо бы стереть с ее лица волнение.

— Посмотри сюда, Джек.

Он остановился, глядя на ее душистые шелковистые волосы. С такого расстояния он не мог ощущать их запаха, но ему и не нужно было этого, он провел с ней всю ночь и отлично знал их аромат.

Господи, ничего на свете не хотелось ему сейчас больше, чем увлечь ее обратно в палатку тетушки и там вспомнить все, чем они занимались ночью. Но почему-то у него было такое чувство, что она не разделит его устремлений.