Он боялся взглянуть на экран компьютера, с которого на него смотрели фотографии Якоба Альбина. Дело получило огласку, и больше не было возможности лично сообщить младшей дочери о трагедии. Единственным, что журналисты не выложили в Сеть, были имена и фотографии дочерей.

«Во всяком случае, мы сделали все, что могли», — устало подумал Алекс.

Эллен усердно занималась поисками Юханны. Через ее начальство и коллег они выяснили имена и номера телефонов ее друзей, возможно знающих о ее местонахождении, но никто из них не мог сказать ни где она, ни что с ней, ни знает ли она о случившемся.

— Это же кошмар, — тихо сказал Алекс, — узнать о таком из газет.

— Но мы делали все, что могли, — сказала Эллен расстроенно.

— Да уж, — произнес Алекс и отвернулся от компьютера.

— Кстати, я получила вот эти документы от ассистента из криминалистического отдела, — сказала Эллен и положила на стол Алексу пластиковую папку. — Материалы лекций, сохраненных на жестком диске Якоба Альбина.

— Что-нибудь интересное?

— Боюсь, что нет. Но имя, записанное в блокноте, может оказаться интересным. Хотя я, конечно, не знаю.

— В блокноте? — пробормотал Алекс и стал искать среди листов в папке.

Блокнот лежал на самом дне папки. Неброская бежевая записная книжка, с единственной пометкой «Мухаммед» и номером мобильного телефона.

— Где вы его нашли? — спросил Алекс.

— В запертом ящике его рабочего стола. Под пеналом.

«Значит, Якоб его прятал», — решил Алекс.

Может, Мухаммед был беженцем, с которым священника связывали личные отношения, или этот человек разыскал Якоба Альбина по какой-то иной причине?

— Вы проверили номер в наших базах данных? — спросил Алекс.

— Да, только что, — ответила она с довольным видом. — Он указан в заявлении о пропаже паспорта. Там также есть полное имя и адрес.

Эллен протянула ему еще одну распечатку.

Алекс улыбнулся в ответ.

— Судимостей нет, — добавила Эллен и поспешно вышла, потому что у нее зазвонил мобильный.

Алекс размышлял, как поступить дальше. Он смотрел на листок бумаги с именем и номером, затем на папку со всем остальным материалом. Бросил взгляд на заявление об утерянном паспорте, которое распечатала Эллен. Ох уж эти «утерянные» паспорта. Без них множеству беженцев пришлось бы непросто, и Алекс знал это.

«Мы превратили Европу в неприступную крепость, эдакий Форт-Нокс, — мрачно думал он. — Ценой потери контроля над теми, кто въезжает и выезжает из страны. И это скверно для всех».

Он посмотрел в окно. Ясное синее небо и сияющее солнце, до выходных оставалось несколько часов. Он закрыл глаза. Ни за что в жизни он не сможет провести все выходные дома вместе с Леной, ведущей себя как чужая. Она стала такой недоступной. По каким-то причинам, для которых у него не было слов, он не мог поговорить с ней о том, что случилось, или о том, как ему видится ситуация.

«Но почему? — спрашивал себя Алекс. — Мы ведь всегда могли говорить друг с другом обо всем. Может, все же стоит попробовать?» Может быть. Одно он знал наверняка: в эти выходные он точно постарается несколько часов поработать.

Поначалу казалось, неделя закончится так же паршиво, как и началась. Петера Рюда отправили обрабатывать распечатки звонков, полученные полицией от телефонного оператора, а Юар в это время должен был вместе с Фредрикой допрашивать Агне Нильссона. Петер едва не взорвался от бешенства, но, узнав, что ему предстоит участвовать в допросе Тони Свенссона во второй половине дня, снова успокоился. Просматривал списки звонков он уже в приподнятом настроении.

Каждый раз, имея дело с данными телефонной прослушки или наблюдения, он изумлялся, сколько же раз люди ухитряются позвонить за день. Иногда просматривался некий ритм, например, супруги то звонят друг другу по два раза в день, а то не звонят вообще. Но всегда оставалось еще множество номеров и звонков для детального анализа. Но номер, который, судя по времени сделанного звонка, обещал быть чрезвычайно интересным, при ближайшем контроле оказывался телефоном ближайшей пиццерии.

В случае с Якобом Альбином и его возможным контактом с Тони Свенссоном все оказалось достаточно просто. Петер торжествующе ухмыльнулся, когда увидел, что все сходится.

Тони звонил Якобу Альбину три раза, во всех трех случаях звонки были короткие, и Петер предположил, что Тони Свенссон сразу попадал на автоответчик Якоба Альбина. Оставленные сообщения было невозможно восстановить, но сам факт звонка — уже улика.

Он поспешно вышел из кабинета и направился к Алексу. Но на пороге замер в нерешительности: шеф выглядел еще сердитее, чем обычно. Петер деликатно кашлянул.

— Да? — раздраженно произнес Алекс, но смягчился, когда увидел, кто пришел. — Заходи.

Приободрившись, Петер вошел в кабинет и показал распечатки звонков.

— Хорошо, — сказал Алекс, — хорошо. Подготовь документы для прокурора, только быстро, я хочу успеть прижать этого засранца за угрозы насилия еще до выходных. Тем более теперь, когда вся история попала в СМИ.

Петер ощутил, как по телу разлилось тепло — значит, он не совсем уж в немилости. Но вслед за этим ощутил тревогу: кто слил в прессу версию о правых экстремистах?

Петер уже собрался уходить, как Алекс хмыкнул.

— У тебя есть минутка? — спросил он, указав на стул.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Еще не присев, Петер знал, что у Алекса на душе. Но то, в какую форму шеф это облек, оказалось полным сюрпризом.

— На этом рабочем месте, пока я начальник, рогалик остается рогаликом. И ничем другим, — сказал он, чеканя каждый слог.

«Я сейчас умру, — подумал Петер. — Умру от стыда. Так мне и надо».

Он не смел смотреть на Алекса, а тот безжалостно продолжал:

— Если у кого-то из моих подчиненных — по личным или иным причинам — настолько плохи дела, что он не знает, где выпечка, а где все остальное, то я имею основание рассчитывать, что указанное лицо для начала разберется в своих проблемах.

Он замолчал и посмотрел Петеру прямо в глаза:

— Понятно?

— Понятно, — прошептал Петер.

И задумался, как ему теперь работать дальше.

Они встретились в гостиной у старшего. Это была уже их третья встреча за последнее время, и никто из них встречаться особенно не жаждал. С другой стороны, увидеться было необходимо, учитывая недавние события.

— Мы знали, что дело привлечет внимание, — сказал младший. — Ни для кого из нас не стало сюрпризом, что новость о священнике, совершившем самоубийство, переполошит весь муравейник.

Возражать ему было бессмысленно. Одно дело — спланировать такую операцию и расписать роли, и совсем другое — провести ее. Нужно иметь крепкие нервы и сохранять невозмутимость.

Слово взял старший.

— Есть некоторые неблагоприятные обстоятельства, которые мы должны принимать во внимание, — решительно сказал он. — Во-первых, шумиха в газетах. Я рассчитывал, что все эти статьи с именами и фотографиями мертвых появятся в прессе не раньше завтрашнего дня.

— Да, так мы все думали.

— Полицейские, чтоб их… Ни дня без утечки.

Стало тихо.

— Все это немного нарушает наш план, — вздохнул другой. — Прежде всего для нашей подруги за границей. Когда она возвращается?

— По плану в понедельник.

— Будет ли это выглядеть правдоподобным? Я имею в виду, если опубликовать новость уже сегодня?

— Большинству вещей можно ведь всегда найти оправдание, — резонно ответил младший.

Улыбаясь, он выглядел ужасающе. После нескольких операций изуродованное лицо удалось восстановить лишь отчасти. И теперь он решил выглядеть, как выглядит: кривая улыбка стала его фишкой.

Старший поднялся и встал у окна.

— Мне не нравится отступничество, с которым мы столкнулись перед тем, как все произошло. Сознаюсь, меня раздражает, что где-то есть некто, знающий слишком много. Я надеюсь, что, как ты утверждаешь, мы по-прежнему можем рассматривать его как друга. Иначе дела у нас плохи.