Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Ратгауз Татьяна Даниловна > Вся моя жизнь: стихотворения, воспоминания об отце > Стр.5
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
4
5
6
...
19

Больному отцу на чужбине

Ночь и день сменяются украдкой,
Ночь и день, как капли на стекле.
Не уйдешь от скучного порядка,
Не уйдешь от скуки на земле.
Утомленным, воспаленным взглядом
Звезд растущих ты не разглядишь;
Голоса и четкий шепот рядом
Точат изнывающую тишь.
И усталость мутная, большая
Заслоняет время впереди.
Только сны яснее вырастают,
Как взволнованная боль в груди.
Так нисходит радость человечья
— Даже словом ты ее не тронь —
На твои опущенные плечи,
На твою бессильную ладонь.

1935–1949

ИСЦЕЛЕНИЕ

Мы забываем о грусти.
Наши мысли легки
У лиловатого устья
Многоводной реки.
Дальше закинем лёсы
С мягких песчаных круч.
В небе пройдут колеса
Круглых и четких туч.
Вести летят из залива
В шелесте птичьих стай.
Мы охраняем ревниво
Берега светлый край.
Где-то были печали,
Слезы ели глаза.
Где-то мы умирали
Тысячу лет назад.
Тысяча километров
В легкий легла пролет.
Чтоб приморского ветра
Свежий встретить приход.
Канули старые страны,
Брошена жизнь на слом.
Мы исцеляем раны
Новым живым теплом.
(«Меч». 5–7.1.1937)

В Риге («Я — случайная гостья в веселой студеной стране…»)

Я — случайная гостья в веселой студеной стране.
Осыпаются ровные дни голубым снегопадом.
Рассыпается ночь в переливчивом звоне саней.
Поцелуй на морозе, и сторожа крик за оградой.
Цепенеют и кружатся мысли в веселом снегу.
Это было когда-то. И так же белеют равнины.
Церкви купол из ваты и дрожь застывающих губ.
Мягкий скрип половиц и трескучая печка в гостиной.
Это — то же, что детские звонкие сны до утра,
Окон белый узор. Перекличка пронзительных галок.
Если это и сон, — все равно: это было вчера.
Счастье, здравствуй! — Я здесь, и тебя я узнала…
(Рига, декабрь 1937 «Русские записки». 1938. № 11)

Актриса

Огромный занавес упал,
И было просто воскресенье
От темноты зловещих зал.
От неизбежного смятенья.
Тебе твой облик возвращен
Твоим опять знакомым смехом,
И только душен гулкий звон
И плеск привычного успеха.
От взглядов, обжигавших зря,
Еще колени тяжелеют,
И ты кулис проходишь ряд
В дыханьи полотна и клея.
И вот опять спокоен мир,
Мир, от которого бежала,
С нетерпеливыми людьми,
С землей и небом — без начала.
И неожиданно поймешь
Для всех незримо и невнятно,
Когда в последний раз сотрешь
С лица запудренные пятна,
Что ночь прошла и ты — одна,
Спокойный ход часов нарушен.
Опустошенная до дна,
Ты тщетно расплескала душу.
(Прага, июль 1935)

ПОСВЯЩЕНИЕ(Моей матери)

Был странным сумраком пронизан,
Как сквозняком осенним, дом,
И страх, стекая по карнизам,
За серым исходил стеклом.
И только лиц знакомых пятна
Мне улыбались, уходя,
Шепча обрывки слов, невнятных
В тревожном шорохе дождя.
И я сказала плача: — Мама,
Не уходи; мне долго ждать. —
Поникли тени в тусклых рамах,
И маятник метнулся вспять.
А этим утром — исцеленье
От темных тягостных утрат.
На окнах розовые тени
Стадами солнечных ягнят.
А в горле песенка простая:
Ты не ушла. И птичья трель.
И белым голубем слетает
Письмо на смятую постель.
(Рига, сентябрь 1936 «Меч». 26.VI.1938)

Памяти моего отца

Ты ушел. Не откроются двери.
Тих и темен последний твой дом.
Неизведанных верст не измерить.
Не поведать о самом больном.
Не мечтать о немыслимой встрече
И принять неизбежность разлук.
Я не плачу. Не ляжет на плечи
Тень усталых и ласковых рук.
Но как сон к моему изголовью
Ты подходишь, по-новому тих,
И своею огромной любовью
Согреваешь как солнце мой стих.

«В халате белом. Глаз не отвести…»

В халате белом. Глаз не отвести
От рук, или от губ — не все равно ли? —
(И для меня настанет этот час.)
Не крикнуть, в холоде спокойных глаз
Читая приговор, незыблемый — до боли —
Все мысли преградив и все пути.
А эта комната (палата, кабинет)…
По-старому удушлив здесь порядок;
Как будто все — как было на земле.
Все так же воробьи судачат о тепле;
(Как странно: больше воробьев не надо!
Тепла и неба тоже больше нет.)
О, боль, о, удивленье без границ:
И я? Я — тоже? Тоже? — Неужели?
И жалости неистовый прилив —
К себе, к земле; но, руки опустив
(Они, как сердце, сразу опустели),
Все вдруг понять и пасть покорно ниц.
(1.5.1938. Рига)
5
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"174911","o":1}