БУМАЖНЫЕ КРЫЛЬЯ От фабричной продымленной пыли, Из гудящих тоской городов, Вас уносят моторные крылья И скорлупы воздушных шаров. Но тоска в этом мире — без меры, Вас несет в аппаратах стальных В голубые поля стратосферы Под растаявший глетчер луны. И, зарытым в чертежные сети. Снится вам неотвязный кошмар О какой-то безумной ракете. Вас влекущей на розовый Марс. Мы же, слабые, смотрим безмолвно На заводов бетонную грань, На чертежные четкие волны, На прожекторов белую ткань. Но и в нашем последнем бессильи Равных нам авиаторов нет: Нас уносят бумажные крылья За орбиты остывших планет. Прага, 1932 «Скит». I. 1933 «Вошел рассвет нежданно в каждый дом…» Вошел рассвет нежданно в каждый дом, Залив глаза бессонные тревогой. Рождался шум каким-то новым сном И оседал у тихого порога. А улицы слабеющая мгла Давилась долго пьяными слезами, Горела блеском воспаленных глаз, Томила голубыми синяками. И стали новые слова — просты. Как давние, знакомые потери. Как путь от скомканных чужих простынь До блоковской голубоокой Мери. Шли уличные женщины домой. Глотая жадно просветленный воздух. Бессонная их ночь вела с собой, И им на плечи осыпались звезды. «Я сосчитать ударов не могла…» Я сосчитать ударов не могла; Опять часы смятеннее и реже. Все тех же парков неусыпна мгла, И улиц перелеты те же. Маячат одинокие углы, И пустота звонит у изголовья. И только версты длинны и светлы, Насквозь пронзенные любовью. Бессильных слез уже не удержать, А радости так было мало. У дальних стрелок снится сторожам Дрожание колес на шпалах. Но невозможен больше твой возврат Из страшного неведомого края. Опять часы… И новый час расплат… Я не боюсь. Я умираю. 6.11.35 «Скит». III. 1935 БОЛЕЗНЬ(«Голубиного зова глуше...») Голубиного зова глуше Шум весны за нашим окном. Задыхаются наши души, Окрыляясь жаром и сном. Только сердцу труднее биться, Только новый страшнее бред; Это злые синие птицы Заслоняют крыльями свет. И опять — безмерная жажда, И опять — что когда-нибудь… Весна не приходит дважды, И от кашля пустеет грудь. ВОСКРЕСЕНИЕ
Предвесенние ветры навеяли сырость От небесных проталин до каменных глыб, И обманчивый шум зародился и вырос И дурманит туманом глухие углы. Под мучительный голос чужих колоколен Мы одни воскресаем в знакомом бреду. Мы небесным идем застывающим полем. Чтобы звезды считать в монастырском саду. Горечь ночи сочится на каменных скатах, В фонарях и домах опрокинутых ниц. Мы одни умираем. И мы… без возврата; Как зарей вознесенное пение птиц. И знакомый конец, как венчанье, приемля, Мы под этими новыми звездами ждем. Чтобы бросить, как сон, эту горькую землю Ранним утром, под первым весенним дождем. Прага, 1934 ВЕСНА Опять смятенным голосом зовут, Захлебываясь трелью, водостоки. Опять весна дрожит, как наяву, В твоих зрачках, по новому широких. И в соловьином сне ее не удержать; Она дождем сиреневым нагрянет, Чтобы в бензинный ветер лить дрожа Встревоженное полыханье. И наши в сотый раз сердца растут, Как новый стих, что знойным ливнем хлынет, И мы выискиваем свой маршрут На карте розовой и синей. Но оттого, что руки тяжелы, А крылья… где мы обронили крылья?.. Мы в зеркалах утонем взглядом злым, Где наши лица навсегда застыли. И нехотя допишет карандаш Последние нерадостные строки, Что соловьиный этот мир — не наш И не о нас тоскуют водостоки. Прага, май 1935 «Скит». IV. 1937 НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ Мы поднимемся на рассвете. В водах радость спит голубая. Мы с тобою сегодня — дети, Мы из дома идем улыбаясь. Мы проходим под ранним туманом, Мимо окон еще незрячих. Наша радость проснулась рано, Нашу радость в котомку не спрячешь. Мы поглубже вдыхаем воздух. Унося рыболовные снасти. Мы не рыбу поймаем, а звезды И простое большое счастье. Рига, июль 1936 «Меч». 25–27.XII.1936 |
