Клементьев тем временем сошел на берег и направился к заводу. У широко раскрытых ворот, ведущих в полутемный печной цех, его встретил Северов. Алексей Иванович за минувшую зиму поседел еще больше, прибавилось на лице морщин. Однако глаза были по-прежнему молодые, горячие. — Здравствуй, скупой рыцарь! — протянул он руку капитану. — С удачной охотой! — Спасибо! Мэйл становится настоящим гарпунером. Вот этого гиганта уложил с трех выстрелов. — Георгий Георгиевич указал на тушу кита и улыбнулся: — А при чем здесь скупой рыцарь?

— Пора покупать дробилку для переламывания китовых костей и пресс для гуано. Душа болит, когда мы ободранную тушу в море выводим! Сколько добра, да и денег пропадает! — быстро заговорил Северов.

— Осенью и то и другое приобретем в Японии, — согласился Клементьев. — Ну, а что ты насчет Мэйла скажешь?

— Джо — находка, — кивнул Северов. — Но боюсь, как бы он не исчез так же таинственно, как Ингвалл.

— Пьяный свалился за борт. — Клементьев помрачнел. — Жаль человека. Счастье, что Джо не пьет.

— Легко ты ко всему относишься, — покачал головой Северов. — Моряк не упадет за борт в спокойную погоду.

— Ты опять о Лиге? — недовольно произнес Клементьев. — Времена ее проходят, да и преувеличивали ее значение. Уф как на берегу жарко.

Капитан снял фуражку, расстегнул ворот кителя. Следил, как туша поползла по слипу. Лошади, напрягаясь, ходили по кругу.

— Слабоваты, — заметил Северов. — Кита целиком не вытащат.

Клементьев кивнул. Предсказание друга оправдалось. Семнадцатиметровая туша только наполовину оказалась на деревянном помосте. К ней подступили рабочие со сверкающими на солнце ножами. Первым нанес удар Мэйл. — Джо! — крикнул Клементьев. Негр обернулся. — Отдыхать надо! Без тебя разделают! — Хорошо, сэр! — улыбнулся Мэйл. — Я только немного.

Северов и Клементьев вошли в раскрытые ворота салотопного завода.

В огромном сарае разместились шесть больших котлов, вмазанных в каменные печи. Под котлами уже бушевал огонь, бросая красные отсветы на стены, на фигуры рабочих. В цехе стаял тяжелый запах перетопленного китового жира, но моряки не замечали его.

Георгий Георгиевич смотрел на пламя, прислушивался, как трещат поленья, и думал о том, что вот наконец все как будто наладилось, сбылись мечты и его и Лигова.

— Тамара Владиславовна ждет не дождется, — напомнил Северов. — Я тут останусь.

— Да, да. — Клементьев вышел из сарая и, позвав Мэйла, зашагал с негром по узкой извилистой тропинке.

Ближе к заводу, у реки, виднелся ряд землянок, около которых сушилось цветное тряпье, бродили собаки и свиньи. Дальше тянулись огороды. На всем еще лежала печать необжитости.

«Дома надо для рабочих строить, — подумал Клементьев и решил: — Зимой будем лес пилить».

— Георгий! — раздался родной голос.

Тамара махала рукой, высунувшись в окно. «Кажется, повеселела, — обрадовался Клементьев и ускорил шаг. — Дай-то бог!»

Мэйл не отставал от капитана. Он шел крупным шагом, наслаждаясь теплом. Его черное лицо лоснилось. Был он, как и капитан, в сапогах, кителе и зюйдвестке, которую сейчас нес в руке, обнажив черные кудрявые волосы. Моряки не разговаривали. Каждый думал о своем. Джо торопился к Насте. Сегодня он окончательно решил сказать ей все. Удачная охота, гордость, что он, негр, стал за пушку и бьет китов, как самый настоящий гарпунер, вселили уверенность. Мэйл чувствовал себя сильным и счастливым.

Моряки подошли к дому и расстались. Капитан поспешил к Тамаре, а Мэйл подошел к кухне, остановился около ильма, что рос у самого окна.

— Гуд дэй, Настья!

Голос был робкий, зовущий, но девушка, собиравшая на стол, не сразу откликнулась. Она с преувеличенным вниманием продолжала расставлять тарелки. В сердце ее было приятное, тревожное волнение, которое так и толкало Настю к окну, к Джо.

— Здравствуй, Настья, — Джо говорил негромко и смотрел на девушку. Настя наконец повернула к нему лицо и с наигранным равнодушием сказала:

— А, приплыл, чумазый! Ну, здравствуй!

Джо не замечал ни грубоватого тона, ни серьезного лица девушки. Они встретились глазами. Настя как будто рассердилась. Она крикнула на негра:

— Чего гляделки на меня уставил? Не видал, что ль? Иди мойся! Да хорошо, а то на тебе грязи не видно!

Джо улыбался широко, счастливо. Как хорошо было подчиняться Насте! Он покорно подошел к кадке с водой, разделся до пояса и зачерпнул воды. К нему вышла Настя, неся в руках чистое полотенце и синюю косоворотку с белыми пуговицами.

— Вот эту наденешь, а свой армяк давай мне. — Она взяла китель, осмотрела его и, хмуря брови, добавила: — Опять пуговицу потерял. — Уан… одну… — подтвердил Мэйл, старательно намыливаясь. Ему было приятно, что Настя вот так ворчит на него. Настя краем глаза скользнула по его переливающимся мускулам, могучим плечам и, зардевшись, вдруг схватила ведро и, обдав Джо водой, с хохотом убежала. А Мэйл, счастливый, отфыркивался и улыбался.

…Настал вечер. Георгий Георгиевич и Северов находились в комнате Тамары Владиславовны. Коротать втроем вечерние часы вошло у них в привычку.

Клементьев сидел рядом с Тамарой. Она держала его за руку, слушала, не отрывая глаз от лица мужа.

— Скоро должен прийти «Иртыш», — говорил Клементьев, — и мы отправимся в бухту Счастливой Надежды.

Георгий Георгиевич почувствовал, как крепче сжалась горячая рука Тамары. Она не сдержала вздоха:

— Опять меня… — и со слабой улыбкой поправилась: — нас покинешь.

— Не надолго, милая, — успокоил Клементьев. — Это будет интересный рейс. Очень нужный…

— Опасный? — Тамара с тревогой смотрела на мужа — Вы встретитесь с американцами? Да? В разговорах Клементьева с Северовым она иногда улавливала что-то о браконьерах, об американских китобоях, но разобраться во всем не могла. Моряки тщательно скрывали от нее правду. Американцы снова хозяйничали в русских водах. Клементьев солгал, отвечая жене:

— Ничего опасного. Американцев уже нет в этих местах. Тамара смотрела недоверчиво.

— Кланяйся от меня Изумрудной сопке, — попросил Северов, и капитан понял, что он хотел сказать. По лицу Алексея Ивановича прошла тень. Он умолк, задумался.

— Обязательно! — Георгий Георгиевич попытался отвлечь Северова от печальных воспоминаний и деловито заговорил: — Вернется из Японии «Надежда», грузите всю ворвань и ус и отправляйте Хоаси.

Северов откланялся и ушел. Тамара Владиславовна с грустью сказала:

— Он не может забыть Лизу.

— Любимого человека забыть невозможно. — Георгий Георгиевич нежно поцеловал жену. — Спи. Я пройду на завод.

Клементьев прикрыл окно и, пожелав жене спокойной ночи, вышел…

Северов в своей комнате долго ходил из угла в угол. Оставаясь наедине с собой, Алексеи Иванович как-то сразу старел. Силы и энергия покидали его. Он ходил, опустив голову под тяжестью невеселых дум. Время от времени Северов останавливался около широкой постели, на которой крепко спали его сыновья. Алексей Иванович смотрел на их лица, а перед его глазами всплывал образ жены. Непрошеная слеза медленно сбегала по щеке.

Не замечая ее, Алексей Иванович продолжал мерить бесшумными шагами комнату и думать, думать. Разговор с Клементьевым разбередил старую рану, и нужны были долгие часы трудного одиночества, чтобы успокоиться и найти силы дальше жить и трудиться.

В этот час Настя и Мэйл сидели на берегу речки, смотрели, как в темной воде купается луна, слушали, как булькает вода, как неумолчно стрекочут цикады. Настя бросала камешки в реку и тогда отражение луны ломалось. Девушка смеялась:

— Она прячется. Верно?

Джо молча кивал курчавой головой. Он ощущал близость Насти, ее горячее тело, каждое ее движение…

— Ну, чего молчишь?.. Джо… — В голосе Насти были зовущие нотки. Мэйл сильной рукой обнял девушку за плечи, нагнулся к ней и встретил ждущие губы. Они были покорные, нежные. Настя доверчиво прильнула к Джо, забыв обо всем.

Потом что-то заставило Настю обеими руками ударить Джо в грудь, вырваться из его объятий и вскочить на ноги. Задыхаясь и дрожа, она отбежала от него к шершавому стволу дуба.