Он машинально перекрестился. Ходов чувствовал себя одиноким, словно не было рядом с ним ни Северова, ни Клементьева, ни мальчиков на берегу, к которым он успел уже привязаться всем сердцем.

— Дадим покой Олегу Николаевичу, — тихо сказал Северов.

— Я побуду возле него, — попросил Ходов. Никто не возразил ему.

Клементьев и Северов поднялись на палубу молчаливые, печальные.

Капитан повел судно самым полным ходом. «Геннадий Невельской» летел, разрезая воду, оставляя за собой длинный пенящийся след.

Джиллард любил путешествовать. Каждая поездка доставляла ему удовольствие. Смена мест, встречи с людьми, развлечения, на которые он не скупился, делали жизнь интересной. Да и время летело незаметно. А это, считал советник Дайльтона, важное обстоятельство — не думать о времени, не замечать приближающейся старости. Он боялся ее и делал все что мог для отдаления встречи с ней. Гимнастика, обтирание холодной водой, воздержание в крепких напитках помогли сохранить хороший цвет лица, моложавость, согнать излишнюю полноту. Но все же годы давали себя знать.

И особенно это почувствовал Джиллард сейчас, на пароходе «Клондайк». Он подходил к беретам Японии. Весь рейс, с момента выхода из Золотых ворот[29], их трепал шторм. И только в последние два дня море несколько утихло и посветлел горизонт. Джиллард, закутанный в плед, сидел на верхней палубе в шезлонге. Взгляд советника рассеянно скользил по волнам с растрепанными гребнями. Небо хмурилось тучами, закрывавшими солнце. На палубе было пусто. Пассажиры после штормовых дней отлеживались в каютах. Джиллард упорно старался быть на свежем воздухе. Хотелось нагулять аппетит.

Он откинул плед, поднялся на ноги и зашагал по палубе, «Клондайк» заметно качало. Джиллард почувствовал себя неуверенно, и на его холеном лице появилась кривая улыбка — не лучше он себя теперь чувствует и на земле. Заложив руки за спину, Джиллард шагал и шагал по тщательно выдраенной дубовой, палубе и думал, думал. Мысли были такие же сумрачные, как эта погода, и тревожные, как крик альбатроса, что, широко раскинув крылья, вился над морем.

Джиллард верил в предчувствия. Сейчас он пытался проанализировать свое настроение. Он чувствовал себя скованным по рукам и ногам. Только цепи его были невидимы. Ноги были связаны Дайльтоном, руки — Кисуке Хоаси. Ну а что же произойдет, если хозяева потянут цепи в разные стороны? Советник даже остановился. «Но я же дипломат, — успокаивал он себя. — Дипломат должен всегда найти выход из положения».

Джиллард вернулся к креслу, уселся, заботливо укутал ноги и прикрыл глаза: «Буду думать о японочках». Несколько минут он вызывал в памяти образы хорошеньких гейш, которые, увы, не всегда были уступчивы. Чаще всего приходилось довольствоваться девушками из дома свиданий, дарившими свою любовь многим мужчинам. Джиллард вспомнил девушку в сиреневом кимоно, которую как-то пригласил для него Кисуке Хоаси, и беспокойство вновь завладело советником. «Я должен рассказать Хоаси, зачем иду во Владивосток, — думал Джиллард. — Японцы, наверное, тоже захотят заполучить этого нового русского китобоя. И, может, Хоаси решит, чтобы это сделал я».

Джиллард рывком откинул плед, встал и, не в силах сдерживать себя, спустился в ресторан. Здесь он заказал бутылку французского коньяка. Подняв первую рюмку, подумал об установленном для себя режиме и, невесело усмехнувшись, выпил. Хотелось забыться.

…В Нагасаки советника никто не встречал. Он с палубы рассматривал пристань, но среди немногочисленных зевак и встречающих Кисуке Хоаси не было. «Может быть, он не получил мою каблограмму?» — старался утешить себя Джиллард.

Порт заливало осеннее солнце. Бриз доносил с соседнего парусного судна нежный аромат. Палуба его была заставлена плетеными бамбуковыми корзинами с фруктами. На пристани сновали японцы. Лицо Джилларда омрачилось: Кисуке не пришел. Это дурной знак — он чем-то недоволен.

По трапу советник спустился последним и отправился в ближайшую гостиницу. Шагая следом за боем, несшим его саквояж, Джиллард решил: «Черт с ним, с этим желтомордым убийцей. Не встретил — не надо. Отдохну несколько дней, попривыкну, а потом и о деле подумаю. Никогда не спешить!» — вспомнил он одно из своих правил.

Придя к такому решению, Джиллард повеселел и бодрее зашагал за носильщиком. Гостиница для европейцев находилась вблизи порта. Так японским властям было удобнее наблюдать за ними: по пятам каждого европейца, как только он вступал на японский берег, ходил сыщик. Он не прятался, а, наоборот, даже подчеркивал свое присутствие. Джиллард обернулся, чтобы проверить себя, и расхохотался. В трех шагах за ним шел широкоскулый японец в коричневом кимоно. Нижняя челюсть на желтом лице сильно выдавалась вперед. Встретившись глазами с Джиллардом, он оскалил в любезной улыбке крупные зубы и закивал, втягивая в себя воздух, точно успокаивая советника: «Я здесь, я на месте». «Ну и обезьяна», — презрительно подумал Джиллард и тихо, чтобы его не услышали, произнес в адрес японцев:

— Макаки!

В полутемном вестибюле портье, плохо говорящий по-английски, так встретил Джилларда, словно именно его и ожидал. Это польстило советнику, и он еще раз возблагодарил бога за то, что принадлежит к белой расе. Портье провел его до двери номера и, гостеприимно распахнув ее, пропустил Джилларда вперед. Советник вошел, отбросил в сторону трость и, подняв руку, чтобы снять цилиндр, застыл. У окна, выходившего на внутреннюю террасу, в европейском кресле сидел и курил сигару Кисуке Хоаси.

— Вы? — вырвалось у Джилларда почти испуганно, но он тут же овладел собой. — Добрый день, мистер Хоаси.

Тот встал с кресла, держа в левой руке дымящуюся сигару:

— Хэллоу, мистер Джиллард!

Это было произнесено таким тоном, точно они расстались только вчера. Черные глаза маленького японца смотрели на советника пристально, изучающе. Пожав сухую руку японца, Джиллард разделся. Он делал все неторопливо, чтобы собраться а мыслями, продумать, как лучше вести разговор. Хоаси спокойно, в то же время тоном приказа пригласил:

— Садитесь!

Джиллард покорно опустился в ближайшее кресло. Он все еще не мог подавить в себе удивление той метаморфозой, которая произошла в поведении Хоаси. Куда девались приторная вежливость, цветистость фраз, бесконечные улыбки, к которым за минувшие годы так привык Джиллард. Хоаси был деловит и краток, как любой бизнесмен с Маркет-стрит во Фриско.

— Я получил вашу каблограмму. Вы что-то хотите мне сообщить?

Джиллард отметил, что Хоаси говорит по-английски совсем без акцента. Маленький японец в темно-вишневом кимоно на вате сидел, откинувшись на спинку кресла, и курил, следя, как тлеет, превращаясь в серо-голубоватый пепел, кончик сигары.

— У русских… — начал Джиллард, но Хоаси перебил его:

— Капитан Клементьев будет бить китов. Мешать ему не надо. Мы должны проверить качества его китобойца. Может быть, мы построим такие же суда, как «Геннадий Невельской».

Джиллард не мог не оценить решения Кисуке. Дайльтон, не подумав о качестве судна, готов захватить его уже сейчас.

— Хорошо, — наклонил голову Джиллард. — Однако поручение мистера Дайльтона…

— Вы дипломат, — улыбнулся Хоаси. — Дипломаты любят долгие переговоры.

Они помолчали. Хоаси бросил сигару в пепельницу — оранжевую раковину с длинными трубчатыми иглами по краям.

— Клементьев знает вас? Нет? Очень хорошо. Договоритесь, чтобы сырье он продавал нам…

— Но я же… — начал Джиллард. Хоаси не слушал его:

— Господин Ясинский по-прежнему упорствует, не желает С нами торговать. Делайте что хотите, но он должен торговать с нами. Нам надо много лесу.

Хоаси перечислял интересующие его товары, и Джиллард не скрыл своего удивления:

— Вы, мистер Хоаси, представляете китобойную компанию «Той — Хогей — Кабусики — Кайша», зачем вам лес и…

— Я коммерсант, — холодно отрезал Хоаси и прежним тоном продолжал: — Во Владивостоке не задерживайтесь. Мистер Дайльтон уже строит паровые китобойцы?