Крупные черты лица, выступающие скулы, длинный нос с горбинкой, глубоко посаженные глаза, залысины на лбу и при этом довольно длинные волосы сзади, неприятно раздвоенный подбородок… Нет — этого человека, или хотя бы просто похожего на него, среди сегодняшних посетителей Александра Дмитриевича не было. Да и вообще, не знаком он Прошину. Отчаявшись идентифицировать личность на портрете он стал разглядывать надпись… Ну вот… Скверно все-таки не иметь серьезного систематического образования. Прав товарищ Корнев, когда Прошкина журит, и заставляет в университет поступить хотя бы заочно! Но, с другой стороны, в стране полным — полно узких специалистов, и один из них как раз сидит, напротив набив рот горячей картошкой!

— Леша, ты латынь в университете учил?

— Угу… — промычал полным ртом Субботский.

— Ну и что эта надпись значит? — Прошкин продемонстрировал Алексею рисунок.

Алексей быстренько запил картошку и протер салфеткой руки, взял портрет и поднес к самым стеклышкам своих очков:

— Нет… Это не латынь… Это напоминает мне французский…

— Напоминает? Ты что же пять лет проучился и до сих пор французского толклом не знаешь? — возмутился Прошкин не получив мгновенного ответа.

— Да начало фразы мне как раз понятно — написано имя «Жак де Моле»… А дальше… Какой-то странный текст для французского… Сейчас в справочнике посмотрю… — он отложил листок и извлек с полки толстенькую книжицу с надписанным не по-русски корешком, потом взял блокнот и что то — прикинул в нем, вытащил французское — русский словарь, и снова взглянул на рисунок, а потом удивленно — на Прошкина.

А что на Прошкина смотреть — можно подумать это он написал! Хотя буквосочетание «Жак де Моле» где-то он слышал, и совсем недавно… Точно слышал — от Феофана, когда про тайные ордена говорили… Был, если верить почтенному старцу, в этих орденах такой деятель. Правда, давненько.

— Странно… — Алексей погрузился в задумчивость.

Прошкин решил блеснуть эрудицией:

— Был ведь такой Жак де Моле — исторический персонаж, в ордене состоял!

— Конечно, был! Кто же сомневается? И в Ордене не просто состоял, а являлся магистром ордена тамплиеров — последним магистром этого легендарного ордена, зафиксированным в его официальной истории. Был сожжен инквизицией в 1314 году — по обвинению в ереси, — быстро, как на экзамене, отчеканил Алексей.

— Может, это он нарисован? — предположил Прошкин.

— Да не важно, что тут нарисовано, важно, что написано! Вот слушай, — Субботский пафосно, как диктор радиовещания продекламировал — Жак де Моле подохнет как собака! — Хотя конечно, учитывая, что эта надпись очень похожа на старофранцузский — то можно и так — перевести — Жак де Моле должен подохнуть как собака! Точнее как порченный или паршивый пес… В любом случае предложение имеет ярко выраженную негативную коннотацию — можно рассматривать его как ругательное, но отнесено оно к будущему времени, с модальностью долженствования…

Прошкин совершенно запутался:

— Если этот Жак де Моле уже умер — зачем будущее время понадобилось? Может это цитата? Из манускрипта или романа?

Начитанный Субботский тут же ответил:

— С именем де Моле связан один общеизвестный исторический анекдот. В день казни Людовика ХУ! — во время Великой Французской революции — ну ты помнишь… Некто выбежал на эшафот. Окунул руку в свежую кровь казненного монарха и закричал — «Жак де Моле, ты отомщен!». Но что бы кто-то кричал «Жак де Моле должен подохнуть», да еще и как поганый пес… я не припомню… Скорее всего это банальная грамматическая ошибка… Имелось ввиду, что де Моле уже умер, и умер бессмысленно или случайно — как собака — просто употреблена неуместная временная форма…

Прошкин наморщил лоб размышляя. Что бы Баев, знавший дюжину языков, допустил грамматическую ошибку? Очень сомнительно… В тексте должен быть смысл — актуальный именно сейчас и именно для ситуации в которую попал Александр Дмитриевич…

— Знать бы, кто тут нарисован!

— Типчик неприятный — по френологии лживый и лицемерный — раздвоенный подбородок указывает именно на эти качества. Неужели действительно это Жак де Моле? Я всегда думал, что он благородный рыцарь… Хотя, он ведь был не настоящий магистр!

— Как не настоящий? — Прошкин подавился горячей картофелиной и закашлялся.

— У тамплиеров исстари так повелось — один магистр был формальным — второй — фактическим… Сохранилась легенда, что Орден имел два Устава — один Папа Римский утвердил на капитуле — а откуда второй взялся не понятно, но именно он и был основным!

— Здорово! — по-детски обрадовался Прошкин, — Как у ребятишек в книжке Гайдара, — и тут же ненавязчиво уточнил, — А ты давно ее прочитал — эту книжку? Про Тимура и его команду?

— А… ну… — Леша почему-то замялся, — Как сказать… давно — с полгода назад… У меня один знакомый… Студент один, с вечернего отделения, подрабатывает перепиской на пишущей машинке… При «Международной книге», издательство такое… Приносил экземпляр — машинописный — почитать… Я так забавлялся. Неужели ее действительно опубликуют?

— Угу, в следующем году, издательство «Детгиз», тираж — 50000 экземпляров, — уверенно пророчествовал Прошкин, и теперь горячим продуктом подавился уже Леша.

Разговор прервал автомобильный гудок — Прошкин открыл окно:

— Хватит, Прошкин, брюхо набивать! Уже и щеки в окно не пролазят! — весело крикнул Корнев, приоткрыв дверцу автомобиля, — выходи, поехали — дело срочное — по твоей части!

Диво дивное.

Корнев подвинулся, освобождая Прошкину место за рулем — тот поинтересовался насчет маршрута.

— В Прокопьевку едем… Отправили туда депешу — что бы эксгумацию тела Феофана произвели. Так вот — звонит местный фельдшер, из амбулатории — и говорит… нету тела… Вознесся батюшка Феофан…

Прошкин едва не сбил зазевавшегося велосипедиста и переспросил:

— Что сделал? — он не верил своим ушам. Никогда не ожидал он такого от почтенного старца. Вознестись не вверенной заботам Прошкина территории! И даже не предупредить его. Это было самое настоящее, первостатейное свинство!

— Не юродствуй, Николаша, — ты ж прекрасно слышал! — Корнев пребывал в великолепном настроении, даже удручающая новость из Прокопьевки не могла этого настроения испортить, — Вознесся… Рассобачились они у нас Прошкин совершенно!

— Кто? Служители культа?

— Нет — интеллигенция сельская! Естествоиспытатели безголовые — что б им… Ну, вырыли гроб, вскрыли — он пустой. Так фельдшер местный тут же диагноз поставил: вознесся! Слышал ты такое?

Прошкин слышал, по крайней мере, раз сто — еще в детстве. Когда в церковно — приходской школе читали рассказы про жития святых… Но, что бы не портить настроения начальнику согласился, что ничего подобного места никогда раньше не имело — поэтому как действовать в такой ситуации не предусмотрено ни в уголовном, ни в гражданском кодексе, ни в ведомственных инструкциях — но такой опытный специалист как Владимир Митрофанович в ситуации конечно разберется — с позиций научного материализма. А он — Прошкин будет всемерно содействовать…

А разбираться было в чем. Действительно, поздним вечером — чтобы не тревожить зря сельскую общественность — из могилы Феофана извлекли гроб и притащили в клуб. Открыли. Тела Феофана в нем не было. Зато гроб был до верху наполнен изрезанной на мелкие полоски мануфактурой.

Не надо было специального лабораторного анализа чтобы выявить — полоски образовались из шитой на заказ формы Александра Дмитриевича! Сашины хорошо подогнанные гимнастерки и форменные брюки, кожанки и шинели из не по уставу дорогого сукна искромсали портновскими ножницами на длинные лоскуты шириной в 3–5 сантиметров… Прошин и Корнев совершенно опешили, принялись восстанавливать нить событий той достопамятной ночи, с надеждой выяснить истину и хотя немного успокоить местных товарищей.

Итак — Прокопьевка была местом дислокации центральной усадьбы колхоза «Красный пахарь». Еще в колхоз входило четыре хутора — бывшие кулацкие хозяйства. В одном из хуторов имелся большой двухэтажный каменный дом. По решению правления, для привлечения в колхоз квалифицированных кадров, дом был переименован в «Общежитие работников культуры» и соответственно переоборудован. Хотя жили тут люди разные… даже с некоторых пор, ставший полезным председателю, спецпосленец Вадим Проклович Чагин (при постриге принявший имя Феофана). Так вот, вечером, пользовавшийся в очаге сельской культуры значительным авторитетом, Феофан принялся жаловаться на боли за грудиной и агроном Дуденко повез его на мотоцикле в центральную усадьбу — в амбулаторию. Феофану вроде как полегчало от ветра и езды, и в помещение амбулатории он зашел самостоятельно. Но, через несколько минут, вышел — фельдшера не оказалось на месте. Теперь Дуденко повез его прямо в Н. — в областную клиническую больницу. По дороге — на перекрестке с Чаплинской трассой — им повстречался автомобиль, который направлялся, по счастливому совпадению как раз в город. Конечно, в автомобиле почтенному Феофану, снова ставшему хвататься за грудь, было бы ехать гораздо комфортнее, чем на мотоцикле. Водитель автомобиля — новый инженер с Чаплинской насосной станции — охотно согласился довезти старика до больницы, и Дуденко вернулся в общежитие со спокойной душей. Нет, конечно, Дуденко не знал раньше этого инженера. Он из Чаплино знает от силы пять человек, и то со старого завода — стройка же насосной станции началась совсем недавно и там каждый день новые люди появляются. А утром позвонил из амбулатории фельдшер, сообщил, что Феофан умер. Стояла сильная жара, похороны организовали в тот же день, гроб был закрытым…