Эксперименту воспрепятствовал не кто иной, как сам товарищ Корнев — решительно проследовавший в ванную прямо перед носом у вынужденного затаится Прошкина. Через пару минут начальник буквально выскочил наружу, роняя с мокрых рук капли воды, чертыхаясь и снова бормоча себе под нос крепкие ругательства. Значит, и ему привиделся висельник, — вынужден был констатировать Прошкин. С научным экспериментом Николаю Павловичу сегодня явно не везло — не успел он выбрать новый угол осмотра, как снова пришлось скрыться в нишу — у самой двери ванной как всегда бесшумно появился Баев.

Прошкин просто губу закусил, чтобы не хихикнуть, предвкушая как впечатлительный и истеричный Саша вылетит из ванной с воплями и причитаниями! Но, увы и ах — из ванной донесся только звон разбитого стекла, а через пару минут вышел Баев — изрядно побледневший, но совершенно спокойный, обматывая ладонь крахмальным носовым платком.

Что же это такое происходит на белом свете? Прошкин сгорал от любопытства и снова заглянул в ванную, едва Баев скрылся за дверями гостиной.

Зеркало было разбито, а за ним, оказывается, располагалась довольно объемистая и уже совершенно пустая ниша. На торчащих из рамы осколках все еще горели алые капельки крови — должно быть Саша оцарапался, когда разбивал зеркало. Значит, мистическое зеркальное послание наконец-то попало к адресату. Только что же было в нише так и осталось загадкой — ну, во всяком случае, для Прошкина — ведь выходил Баев — как и зашел — с совершенно пустыми руками!

Прошкин вздохнул, на всякий случай мысленно перекрестился, и для порядка заглянул в нишу. В нише было полно пыли и паутины, похоже на то, что ниша пустовала много лет — никаких следов на ее пыльном полу от предметов не наблюдалось…

Прошкин вздохнул еще раз — особого желания у него не было, но он все же снял с изящного медного крюка полотенце и стал елозить им по пыльным внутренностям нищи, со смутной, почти не осознанной надеждой, объяснить которую он сам рационально не смог бы. Действительно, через несколько секунд, внутри раздался кой-то не то всхлип, не то просто скрип и пол медленно поплыл куда-то вниз прямо из-под ног, Прошкин громко заорал от неожиданности и ухватился за край прочной старинной ванны, что бы не свалится в разверзшуюся прямо под ним бездну…

Так Прошкин в реальности столкнулся с иллюстрацией одной философской концепции. Нет, придумал эту концепцию, конечно, не сам Прошкин. Авторство безраздельно принадлежало Алексею Субботскому. Леша не разделял общепринятой трактовки понятия кармы и в качестве альтернативы разработал свою собственную. Простую и доступную для населения, а потому более приемлемую в целях атеистической пропаганды. Сводилась она к следующему. Никакого переселения душ, понятно, нету. Зато, есть у людей некие внутренние проблемы, из-за которых они постоянно попадают в удручающе похожие обстоятельства и однообразные ситуации. Избавить граждан от таких проблем можно средствами передовой советской психологии. Самое время Прошкину полюбопытствовать у товарища Субботского — что это за средства такие и поскорее ими воспользоваться. А то что-то повторяться ситуации стали с угрожающей частотой.

Карма.

Прошкин опять, так же как и пару дней назад, лежал на старинном кожаном диване в гостиной фон Штерна, голова его раскалывалась, тело ныло во множестве мест от тупой боли, а заботливый Саша Баев, как и в прошлый раз, опытной рукой прикладывал ко лбу страдающего Прошкина изрядный кусок льда, обернутый в столовую салфетку. Изменились только персонажи у массивного дубового стола — теперь там, где чаевничали лже-Борменталь и человек — похожий-на — фон-Штерна, расположились Субботский и Корнев. Субботский протирал от пыли кухонным полотенцем огромный, словно склеенный из латунных чешуек, глобус, а Корнев осуждающе качал головой и мягко журил Прошкина:

— Ох, Николай, ну что ты за человек такой? Все от энтузиазма твоего не умеренного! Разве ж так можно? А если б ты убился? Что бы мы сейчас руководству докладывали? Дался он тебе! Висел себе и висел…

— Кто висел? — живо поинтересовался Субботский — единственный из присутствующих, не имевший понятия о странном оптическом явлении в виде повешенного, наблюдавшемся в зеркале ванной комнаты.

На вопрос снова с поразившей Прошкина быстротой отреагировал Баев:

— Не кто, а что. Правильно, товарищ Корнев? Поясню мысль. Товарищ Корнев хотел сказать, что Николай Павлович разбил по каким-то причинам в ванной зеркало, и в результате обнаружил тайник и рычаг…

— Действительно именно это я имел ввиду! — пугающе поспешно согласился с Сашей Корнев. Ну и дела! Послушать Баева — так оказывается, это он — Поршкин — зеркало разбил. Баев, вероятно, чтобы предотвратить всякий протест со стороны своего невольного пациента, обернул салфеткой новый кусок льда и с удвоенным радением стал прикладывать его ко лбу Прошкина. Тот тихо застонал — что-то больно царапнуло по лицу… На изящном Сашином пальце красовался тот самый перстень с черным камнем. Камень оказался перевернут вниз, и именно поэтому оцарапал Прошкина. Сам перстень был предусмотрительно прикрыт белым носовым платком, который Саша обернул вокруг запястья. Вот значит, какой сувенир дожидался хозяина в нише за зеркалом под охраной висельника. Обнародовать этот случайно обнаруженный факт, как и спорить с начальством по поводу того, кто и зачем разбил не счастливое зеркало, Прошкин поостерегся, тяжело вздохнул и, пользуясь правами больного, прикрыл глаза. С него и так хватит приключений на сегодня.

Тут надо уточнить, что никакая бездна под ногами у Прошкина не разверзлась. Наверное, просто по тому, что нет такого понятия «бездна» в советской науке. Зато, под воздействием хитрого рычажного механизма, сдвинулась в сторону громоздкая каменная плита, служившая полом ванной комнаты и потолком обширного подвала. Вообще-то в подвал из ванной вела крутая каменная лестница с высокими ступенями, которые Прошкин и пересчитал различными частями тела, когда свалился вниз, не удержавшись за холодный и скользкий край ванны. Именно в результате этого экстравагантного короткого путешествия к тайнам фон Штерна Прошкин снова отлеживался на кожаном диване, потирал ушибленные места, и с полным правом тихо постанывал от забот Саши Баева.

В подвале хранились самые драгоценные сокровища фон Штерна. Дюжина глобусов. Субботский, уже после беглого осмотра, пришел в полный восторг и уверял, что глобусы представляют значительную научную ценность, все — весьма старинные, произведены в разное время и в разных странах. Он даже поторопился вытащить в гостиную самые замысловатые, чтобы как можно скорее дать уникальным находкам полное научное описание.

Помимо глобусов в подвале помещалась целая лаборатория — перегонные кубы, пробирки, реторты, горелки, разноцветные стеклянные сосуды затейливой формы с притертыми пробками, пару каких-то ненастоящих и оттого по особенному изящных, строительных отвесов, крошечные весы и мерные стаканчики, старинные змеевики и лейки, и еще множество всяких приспособлений, названий которым Прошкин попросту не знал. Надо полагать, покойный фон Штерн коллекционировал не только глобусы, но и всяческий инструментарий, имевший отношение к алхимии. А может, и не только коллекционировал — но еще и использовал — во всяком случае, в самом центре подвала обнаружилась огромная куча золы, благодаря приземлению на которую, после экстравагантного спуска по лестнице Прошкин отделался всего-то десятком синяков и ушибов да общим испугом. Конечно, вклад в науку, покоившийся в подвале, того стоил.

Владимир Митрофанович Корнев был коммунистом с большим, еще дореволюционным стажем. Проверенным борцом за чистоту партийных рядов. Человеком нрава строгого, но справедливого — уважаемый подчиненными и угодный начальству. Но даже у этого замечательного человека было одно патологическое пристрастие. Даже не пристрастия, а скорее так — как сказали бы в империалистической Британии — хобби. Товарищ Корнев, с детских лет мечтавший стать сыщиком, имел неудержимую тягу к проведению «служебных расследований». Подобные мероприятия проводились в Н-ском НКВД по малейшему поводу, а порой и без такового, именно для того, что бы этот самый повод выявить. Единственное, что утешало участников подобных мероприятий так это то, что преследовали они, в первую очередь, благородную цель выяснения истины, а уж только потом — придание ей официального статуса. Именно в отсутствии бюрократической процедуры и состояло, по стойкому убеждению Корнева, различие между расследованием формальным и «служебным». Конечно, после появления «нового» доктора Борменталя, и исчезновения его коварного лже — предшественника, служебное расследование стало просто неизбежно.